Давайте веселиться! - Саша Чекалов

Давайте веселиться!

Саша Чекалов

© Саша Чекалов, 2016

ISBN 978-5-4483-0846-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Перед строем

в багдаде некое спокойствие.

как будто родина – сестрой

на время стала.

…грею кости я…

а сзади дышит общий строй.

в упор не вижу, в чём вина моя.

была поверка?.. где гулял?

с сестрою бегали мы нá море,

и что! – «а то, что ты фигляр.»

…сестра моя – косички тоненьки

(горохом капли, «тяжкий Рок»…);

цветок, в однажды взятом томике

засушенный мечтами впрок.

а пацанам…

пожрать им надо бы.

а мне?.. арест? вся жизнь – арест.

(и сок на платьице гранатовый…

и небо чистое окрест.)

буржуйка сбоку жарит медленно.

«ты шут гороховый! паяц!

всё сущее тобой осмеяно!»

…а рота – ждёт убогих яств.

мыслишки ползают, как вошеньки,

в тиши – то кашель, то «апчхи»…

и я не вижу ничегошеньки

сквозь запотевшие очки.

Морское

…Сам море – и сам себе алый парус…

Ну, может быть, белый. Плюс алый шарф

(а вовсе не стяг, как обычно). Пакость

какая-то грозно гудит в ушах, —

какой-нибудь Вагнер, полёт валькирий…

И – сам себе путник (который мог

когда-то искать себе бури в кире,

пока не истаял в огне дымок

малейшего смысла).

…Сам муси-пуси —

и сам себе клич! манифест, памфлет!

А на горизонте – то мимо Фудзи

улитка спешит найтовать на флэт

(пока не застигло в пути), то спутник

сигналит из космоса: «Help! Some more!»…

Но все мудрецы на мели. Ведь путь их

безумие.

(И – не пройдёт само.)

Волосы Мальвины

Небо – это волосы Мальвины,

собранные некогда в тюки,

ставшие (не мы ли в том повинны?)

синью невесомою… Теки

плавно у емель над головами

и – шепча: «Заслуга ли, вина ль

ваша в том, а я пребуду с вами!» —

тихо о себе напоминай.

…Что Мальвина! – мчится в чаще лезвий

на членистоногом скакуне:

это бред (по случаю болезни), —

лучше не задерживаться мне

в мире, где луна – ведро без дужки,

тучи же – горящие дрова

и на влажной, скомканной подушке

бритая застыла голова.

В пути

когда в коровнике пустом сухой найдётся уголок —

всё лучше там, чем под кустом… ведь есть и пол, и потолок…

ну ладно, крыша… и не в счёт, что и не ел ты, и не пил.

…по крайней мере, не течёт с покрытых плесенью стропил

а будет лето – лучше ты найди побольше стог – и в нём

дождись вечерней темноты…

мы всё когда-нибудь вернём! —

ну а пока… берём лишь то, чего не нужно никому —

и сквозь тумана решето уходим сытыми во тьму

поскольку ветер тут такой,

что каждый рухнет, поражён!

…а воздух – можно брать рукой и резать запросто ножом

а после – лестницу найдя,

зарыться в облако – и там

напиться тёплого дождя,

назло ребяческим мечтам

о том, как ты вернёшь долги

о том, как детство ты вернёшь

…себя не мучь себе не лги

себе – ты самый

лучший

нож.

Герои

«даже ты и я снести в силах целый мир»

…ведь хотели ясности! —

кто ж тебя сломил?

мы хотели строгости линий и палитр…

так замри же в робости:

белым мир облит

раз желали что-то мы выбрать полютей,

все следы затоптаны,

но зато – метель

раз жалели как-то мы…

что-то… а теперь

только стужа с фактами – в сердце всех степей

«…напряги же бешеность

истреби же лень,

от-себя-к-себеженец!

северный желéнь,

студень! жижа шустрая!» —

ну же, где болит?

…мир напрягся, чувствуя

жар твоих молитв

Томление

шуршат кузнечики в ночи, едите жир вы

а коренные москвичи бормочут шифры

и выдают им их багаж, а в банке – налик

и – меряясь («а ну, покажь!») – все едут нá юг.

на юге… добрая душа сдаст угол в доме

затем подарит не спеша привычно вдовий

непостижимо сильный жар… там будут волны

и мутноватый лунный шар… и вздох притворный

…ворчат задумчиво сверчки в гостях у моли

«так вы вернулись, своячки? и как на море?

не трусят, нет? а вдруг москва закрутит вентиль?»

…слова – любого колдовства ветхозаветней

вечерний плещется туман в низине тёмной

на вахте – крутят оттаван и тину тёрнер

«у нас тут тоже море, блин!» … подходит сейнер…

даёшь финансовый трамплин, суровый север

«у нас тут тоже есть москвич, разнорабочий

на шее шарф, у носа свищ… певец обочин

оратор (мол, ужасный век, мол, нету мочи)

типичный лишний человек, посланец ночи»

а где-то – ветер, и судьба, и запах вкусный

звучит прелюдия, слаба, в далёкой кузне:

всё тук да тук… и каждый тюк дерёт таможня

и молятся и финн, и тюрк… да сколько ж можно!

бежать: туда, где хлещет жизнь и смысл у бурь есть!

где женщины сжигают жир – с ленцой любуясь

на перца пришлого рывки («у нас – никто вы!»)

…идут по сходням рыбаки, на всё готовы.

Кухня

«право, я тебя не стою»??

скажем, есть бараний бок

а на полке над плитою

примостился коробок

ты – одна из куси списек

…вот заносится рука —

чтоб тебя (татухи, пирсинг)

вынуть вон из коробка

но – роняет… в лужу между…

между мойкой и плитой —

где теряешь ты надежду:

там – и грешный, и святой,

разбросав устало ноги,

с чем-то липким на душе,

будто спичка, одинокий,

я – давно лежу уже.

так теперь и будем рядом…

смертный холод сердце сжал…

а в головке каждой спрятан

одноразовый пожар!

ведь могли бы загореться

и – зажечь… ну а затем?

…береги-ка лучше сердце

в этой лучшей из систем

а не то… не знаю… риски…

голод мор потоп падёж…

да в какие-нибудь списки

ненароком попадёшь…

а не то – рука над нами

снова дрогнет («горячо!»)

и в альков, увитый снами,

рухнет кто-нибудь ещё:

третий лишний

…тьфу, четвёртый…

где ж надежда, люди! где ж…

скажем, нет её.

и твёрдый,

как родительный падеж,

путь единственный – как данность:

бег эпох, недель, минут

наблюдая – ждать, когда нас

вон куда-нибудь смахнут.

ждать – бесцельно, бесполезно

ждать – тоскуя и скорбя

здать – так искренне, так незно

…нет, не стою я тебя

Старые песни

Сергею Арутюнову

День был утомительно пресен…

и, зайдя, спросил сосед: «Слышь,

чё ты не поёшь своих песен?»

…Монотонно капало с крыш,

ветер, было слышно, метался,

когти мгла вострила вдали —

и «Уход великого старца»

в жилу демонстрировали.

Я ответил, выключив ящик

(а бандуру – сдёрнув с гвоздя):

«Потому что нет настоящих,

искренних, как шёпот дождя, —

так, одни беспомощно злые,

умствования»…

И – запел:

про расклады наши гнилые

да про то, кто что не успел…

Пел я про нелепое детство…

Пел о том, как юность легла

и, не дав вокруг оглядеться,

будто по команде, дала…

Пел о неродившейся силе,

о твоих глазах, моя тьма…

И вставал за окнами синий

вечер, обнимая дома.

И включил опять сосед телек,

а потом сказал: «Извини,

прав ты был… Довольно истерик

в форме музыкальной фигни!

Нужно звать людей к новой жизни.

И – чтоб был какой-то навар.»

А потом забрал свои джинсы,

те, что поносить мне давал.

И ушёл… Резвилась погода:

то вдруг снова минус, то плюс;

я сидел печально и гордо,

думая: «Пойду, утоплюсь…

Или нет, повешусь, пожалуй»…

Новости пошли, будто встарь,

с новою ведущей поджарой…

(А потом – «Берлин» Рифеншталь)

Иван-царевич

…Живи, как положено. Долго

ухаживай… После женись.

…Выгуливай датского дога.

Лениво с женою бранись.

Расстанься. Надыбай подругу

(а лучше бы сразу троих)…

И – бегай лошадкой по кругу,

на дольки его раскроив.

Смотри астраханские фильмы…

Смущаясь: «Ах, чтоб он отсох!» —

меняя наездниц, как фирмы,

целуй их с обоих концов…

Мечись, будто бисер, под ноги…

Работай то этим, то тем —

нося на ключах для подмоги брелок – гороскопный тотем

и будет весна, я уверен!

И будет родных и друзей

круг тесен! – а ты, блин, как мерин,

тащи на себе карусель: