Буря страсти - Лаура Паркер

— Великий Боже!

Его глаза затуманились слезами, хотя еще секунду назад он бы вряд ли поверил, что еще способен плакать. Правая сторона лица Рейфа от виска до челюсти была разворочена сабельным ударом. Квинлан не знал, что его друг жив, до тех пор, пока тот не открыл здоровый глаз. Золотистый и ясный, как прежде, он казался инородным на изуродованном лице.

— Перо?

— Кто ж еще? Неужели ты думал, я брошу тебя? — Квинлан нежно погладил друга. — Успокойся, Рейф. Мы отвезем тебя домой.

— Нет! — В голосе Рейфа послышалась боль. — Оставьте меня умирать. — Здоровой рукой он пошарил под рубашкой и, вытащив запятнанное кровью письмо, протянул его Квинлану. — Отдай… Делле.

Квинлан узнал собственный почерк.

— Но ты же не…

— Я не могу… жить. Таким. — Кожа на губах Рейфа лопнула, и из трещин потекла кровь. — Я… не хочу. А ведь я могу… выжить. Не рассказывай ей. Так милосерднее. — На его здоровый глаз набежала слеза. — Поклянись… честью.

— Я… я клянусь.

— Сделай мне… еще одолжение. Один быстрый удар… меж ребер.

— Боже мой!

Рейф отвернулся.

— Тогда оставь меня… умереть…

«Умереть».

Квинлан снова провел рукой по лицу. Рейф не умер ни в ту ночь, ни в следующую и ни в третью.

До сих пор он не подозревал, что существует смерть, при которой не надо класть умершего в гроб. Как странно: судьба заставляет выжить, несмотря на увечье, несмотря на отчаянное сопротивление.

Прошло два месяца, а Квинлан еще не отдал письмо.

Рейф, знай он об этом, проклял бы своего друга. Но тот не представлял, как исполнить данную клятву, и сомневался, стоит ли ее исполнять.

Квинлан достал из внутреннего кармана сюртука серебряную фляжку и глотнул французского коньяка, лучшего из тех, что можно купить у контрабандистов. Огненная жидкость приятно обожгла внутренности и принесла некоторое успокоение, но не решила сложной проблемы. А решить ее можно, только навестив вдову Рейфа.

Удивительно, что судьба пощадила его. Ведь в отличие от Рейфа, Джейми или Эррола никто не ждал его возвращения. Любовницу он не рассматривал как близкого человека. Если бы он погиб, Виолетта заменила бы его другим быстрее, чем фламандская кружевница сплела бы носовой платочек. Довольная тем, что он бросает ее не ради другой, она оставила его без сожаления. Выходит, единственное, к чему он вернулся, это восхищение публики, жаждущей его новой пьесы.

Квинлан нетерпеливо хлопнул ладонью по колену. У него нет новой пьесы! Есть только необоснованное подозрение, что режиссер что-то скрывает от него.

Он невольно вспомнил: вчера, когда Лонгстрит закрывал дверь, он заметил у него в кабинете женщину, сидевшую спиной к нему. Квинлан нахмурился, пытаясь вспомнить какую-то существенную подробность. Ах да! Его внимание привлекли локоны, выбившиеся из-под старенькой шляпки. Он никогда в жизни не видел таких огненно-рыжих волос.

Кто она? Актриса? Новая пассия Лонгстрита? Но почему режиссер прячет ее? Тщеславный и хвастливый, он всегда стремился выставлять напоказ своих новых любовниц. Очень любопытно.

Квинлан рассеянно улыбнулся. У него никогда не было рыжеволосой любовницы. Зарыться бы лицом в эту шелков вистую массу, ощутить, как она ласкает кожу…

Неожиданный всплеск желания подействовал на Квинлана чрезвычайно странно: напомнил ему о цели поездки.

Его брови сошлись в сплошную линию. Возможно, он поспешил, расставшись с Виолеттой. Красивые женщины с определенными наклонностями обладают своими достоинствами. Однако в настоящий момент ему нужнее новая любовница. Он должен во что бы то ни стало разгадать план хитрого Лонгстрита!

С трудом опустив стекло, Квинлан выглянул наружу. Он хорошо знал это место. Контора режиссера находилась в следующем доме.

— Туда! — крикнул он кучеру.

Дверь дома была не заперта. Вряд ли карманники и воришки заинтересуются сокровищами издателя и режиссера. Пройдя внутрь, Квинлан с тревогой обнаружил, что узкий коридор, в конце которого располагалась контора, слабо освещен.

Квинлан выругался и замедлил шаг. Он не ожидал найти здесь кого-то в такой час. Он приблизился к двери. Может, там развлекается Лонгстрит? Или забрался вор, не устояв против соблазна?

Секунду Квинлан колебался. Лондонские воры славятся своей наглостью, для них перерезать горло так же просто, как попросить прощения.

Как ни странно, эта мысль только подстегнула Квинлана. Он достал из-за голенища правого сапога стилет и приоткрыл дверь. Тишину кабинета нарушали громкое урчание спавшего кота и скрип пера.

Кетлин Джеральдин была погружена в глубокую задумчивость. Она сидела склонившись над листом бумаги. Чашка справа от нее давно опустела, однако ее ужин — толстый ломоть хлеба и кусок йоркширского сыра — остался почти не тронутым. Из-за неудобного стула у нее ужасно ныла спина. От слабого освещения, которое давала масляная лампа, болели глаза. В голове гудело от напряжения. Однако у нее не было времени для отдыха. Каждый лишний день, проведенный в городе, увеличивал риск.

Вот вчера, отправившись по делам на Флит-стрит, она видела друга Эррола Петтигрю, господина Хокадея, с которым познакомилась на свадьбе кузины. К счастью, молодой человек не заметил ее. А если бы заметил, то сразу бы понял, в каком она положении. И все рано или поздно стало бы известно кузине, Делле Хиллфорд. Встреча еще раз подтвердила ее подозрение в том, что находиться даже в таком большом городе, как Лондон, небезопасно. Следовательно, нужно как можно скорее закончить пьесу, забрать деньги и покинуть Англию.

Кетлин потерла подбородок кончиком пера и устало прикрыла глаза. Ее мысли вновь обратились на того, о ком она думала в течение последних недель, — на лорда Кирни.

Чтобы облегчить себе работу, она выдумала своего рода игру, в которой они с ним часами обсуждали его произведение.

Нелепость подобной игры не волновала ее. Во всяком случае, она излечилась от романтического отношения к нему.

Кетлин представила, будто он, посчитав ее равной себе, по достоинству оценил ее замечания по поводу его последней пьесы и стал пользоваться любой возможностью посоветоваться с ней. Между ними установилась платоническая любовь, в которой нет места похоти и взаимному притяжению.

Все это, конечно, глупости. Вряд ли она когда-нибудь встретится с ним, если только не увидит на улице, как господина Хокадея.

— Даже кошке дозволено смотреть на короля, — обратилась она к уютно устроившемуся у нее на коленях коту и почесала его за ушами. Долгие часы, пока она работала, рыжий любимец Лонгстрита проводил у нее на коленях.

Тихое звяканье дверной щеколды возвестило о том, что в комнате находится посторонний. Испуганная и одновременно обрадованная, Кетлин повернула голову и обнаружила на пороге того, кого меньше всего ожидала увидеть.