Путешествие к Центру - Брайан Стэблфорд

Я и в самом деле это понимал. Но сдаваться не собирался.

— Дело не в одних тетраксах, — возразил я ей. — В Небесной Переправе живет несколько сотен различных рас. Это единственное место во всей галактике, где каждый должен сотрудничать со всеми. В КИЦ работают ученые десятков миров, включая Землю, и если есть где-то во вселенной зерно настоящего галактического содружества, то только здесь. Возможно, работа, которую мы ведем, и способы, которые применяем, — единственное, что спасет население целой галактики от гибели в бессмысленных войнах.

— А может, и нет. — Ее слова прозвучали как аргумент человека, не собирающегося сдаваться под напором разумного критицизма.

Затем она добавила нечто действительно интересное.

— Может быть, этот железный искусственный мир — единственное, что осталось от последней межзвездной войны. И именно поэтому на нем выжжена атмосфера, а верхние слои выморожены. Черт, да война может до сих пор продолжаться там, внизу, — и хозяева никогда не вылезали на поверхность именно потому, что они все, до последнего, пережили катастрофу.

Я вынужден был признать существование такой вероятности. Мысль о том, что это может оказаться правдой, была самой угнетающей из всех, с которыми до сих пор мне приходилось сталкиваться. Что бы ни ждало нас в центре, оно наверняка должно быть лучше. Из всех возможных решений загадки Асгарда наиболее тягостным было бы узнать, что наша общая цивилизация-прародитель уничтожена межзвездной войной. Даже капитану с ее темпераментом волчицы оно не очень-то было по вкусу.

— Галактические расы достаточно похожи друг на друга, чтобы быть членами одной семьи, — сказал я. — В действительности у вас и у меня больше общих генов с гориллами и шимпанзе, но по особенностям работы мозга люди и саламандры, — черт, даже тетраксы и вормираны — практически зеркальные отображения друг друга с очень маленькими различиями.

— Это точно. А девяносто процентов убийств случаются в семье. И так было со времен Каина и Авеля… и, похоже, будет всегда. Межзвездные расстояния лишь упрощают ссоры, вот и все.

— Надеюсь, вы не правы. От всего сердца надеюсь, что не правы.

— О черт, Руссо, — сказала она. — А что, по-твоему, я ощущаю? Но ведь одной надежды мало, не так ли? На это мне нечего было ответить.

Не знаю, что за странный инстинкт руководил Саулом Линдраком. Я не уставал восхищаться его поворотами и принимаемыми решениями. Возможно, когда он нашел путь к центру, им двигало исключительно упрямство, возможно, именно упрямство является ключом к решению любой проблемы. Одно не подлежало сомнению: маршрут вел нас в весьма своеобразную местность.

Старатели почти всегда охотятся в тех районах подземелья, где сконцентрированы какие-либо технологические конструкции. В конце концов мы ищем артефакты, и любой старатель надеется найти какую-нибудь сногсшибательную вещицу, которую никто до него не встречал. Вот уж куда мы никогда не ходим, так это в дикие места.

Никто толком не знает, сколько диких мест есть на первом, втором и третьем уровнях. Хотя на первом и втором их кажется гораздо меньше, чем на третьем. Непонятно, что это может означать, но с учетом того, что третий уровень ничуть не слабее оснащен технологически, чем его соседи, лично я всегда думал просто они любили дикие места. Возможно, они хотели сохранить как можно больше из истории собственной эволюции; возможно, начав производить пищу при помощи искусственного фотосинтеза, они отпустили на волю всех живых существ, которых эксплуатировали в более примитивные времена, предоставив им место обитания, где те могли бы сами распоряжаться своей судьбой. Этого не знал никто, да и вопрос этот всегда считался одним из последних в списке загадок Асгарда.

Саул Линдрак неоднократно ходил в глушь, как будто искал там нечто особенное; и со временем именно в глуши откопал он свою бонанзу. Туда мы сейчас и направлялись, преследуя андроида.

Теперь, кроме деревьев и костей, от бывшей дикой природы ничего не осталось. Все умерло миллионы лет назад, и большинство успело сгнить, прежде чем холод законсервировал оставшееся. Все поверхностные ткани исчезли, однако тетронские биологи, по праву считающиеся самыми учеными в галактике, сумели восстановить изрядное количество образцов хромосомных наборов. На заснеженных деревьях листьев не было — только искривленные стволы да узловатые сучья. Мой нетренированный глаз не мог даже приблизительно определить количество имевшихся там пород, но я знал, что самые старые из них — с крупными стволами и ветвистыми кронами, разделяющимися до веточек толщиной с иголку.

Кости, как правило, залегали кучами, часто в извилистых выемках и провалах, некогда бывших ручьями и лужами. Вода из них испарилась еще до наступления большого холода, и теперь они лежали, подернутые тем же тонким белым покрывалом из смешанных льдов, что и весь окружающий ландшафт. Сами по себе кости были ничем не примечательны, или это только так мне казалось. Не составляло труда найти бедренные, берцовые и челюсти с зубами, явно похожие нате, что встречаются в любом гуманоидном мире, обладающем наряду с квазилюдьми собственным квазискотом и квазиптицей.

Однако человеческих черепов здесь не было. Не было и динозавров; никаких ископаемых гигантов; никаких отвратительных существ, мучающих воображение.

На почве под ногами когда-то росла трава, но, она, как и все остальное, вымерла до наступления холода и превратилась в труху. Наши ботинки безжалостно растаптывали ее в пыль, словно мы шли по мороженой шелухе.

— Действительно, странное место, — заметил Крусеро, которому эта местность явно нравилась гораздо меньше, чем простой туннель, по которому бегали монорельсовые поезда. — А есть здесь хоть что-нибудь живое?

Это был далеко не такой глупый вопрос, каким он мог сразу показаться.

— В таком холоде, — сказал я ему, — не сможет функционировать ни один живой организм. С другой стороны, здесь ничто не меняется. Есть простейшие существа, которые были живы, когда пришел холод, и которых можно восстановить после миллионов лет криогенной спячки. Пока что биологам не удалось оживить ничего сложнее бактерии, но это не показатель. Будет великим тот день, когда удастся оживить амебу.

— Если бы холод наступил быстро, — поделилась своей мыслью капитан, возможно, сохранились бы многие растения и животные.

— Это не могло случиться внезапно, — сказал я ей. — Мы находимся на глубине порядка шестидесяти — семидесяти метров под поверхностью, а искусственная скала, из которой они создали стены и потолки, — очень хороший изолятор. Прошло, должно быть, несколько тысяч лет с тех пор, как на поверхности разыгралась катастрофа и холод начал просачиваться сюда, а падение температуры наверняка проходило очень медленно. К тому времени, когда здесь воцарился холод, на его долю осталось уже очень мало жертв — жители давно отсюда ушли. Возможно, они прихватили с собой зверей и птиц.