Путешествие к Центру - Брайан Стэблфорд

Это оказалось не так просто, как я предполагал, частично из-за того, что в туннеле мы натолкнулись на потерпевший крушение поезд, заблокировавший проход. Для Саула он препятствий не представлял, но это было до того, как добрый наш приятель Мирлин заложил взрывчатку и разворотил его, загромоздив обломками все пространство. По счастью, он разорвал поезд на достаточно мелкие куски, и баррикада оказалась легкопреодолимой. Стены, потолок и дорога были слишком крепки, чтобы их могла повредить маленькая петарда, применяемая старателями, поэтому Мирлину не удалось создать завал, который помешал бы нашему продвижению.

Расчищая дорогу, воины трудились, как троянцы, и вскоре мы продолжили путь со всей возможной скоростью. Лишняя помеха слегка омрачила наше настроение, но моих товарищей по оружию и без того уже переполняла злость на несчастного беглеца, поэтому я понимал: где бы и когда бы он ни попался им в руки, они ему покажут почем фунт лиха.

Я дал себе слово при этом не присутствовать, если только будет возможность находиться где-нибудь в другом месте.

Переход на третий уровень отнюдь не напоминал увеселительную прогулку, но у нас по-прежнему были веревки и достаточно оборудования, чтобы установить лебедку и сделать подъемник, поэтому спуск в пустую шахту не представлял особой проблемы. Очень скоро нам пришлось сделать еще одну остановку и опять взяться за лебедку. Воины выглядели устало, но не раздраженно. Мы продвигались сквозь тесные проходы уже целый день. Я знавал людей, ранее никогда не выказывавших признаков клаустрофобии, но в подобных условиях у них начинала ехать крыша; несмотря на параноидальные замашки, эти ребята держались крепко как кремни. Возможно, они находили облегчение в том, что их пытается убить лишь враг-одиночка, а не берут в кольцо кровожадные инопланетяне и страшные биотехногенные жуки. Невзирая на то, что андроид сотворил с клевретами Амары Гююра, и несмотря на маленький инцидент с ловушкой, они его действительно не боялись. В них жила уверенность, что тому стоит только попасться, а уж поджарить его они сумеют.

Сам Серн сказал мне перед сном, что не понимает, как это человек может в одиночку бродить по подземельям в течение двадцати дней и не спятить, но я заверил его, что при некоторой практике бремя одиночества переносится довольно легко. Одноцветная окружающая обстановка, поведал я ему, действует в какой-то мере успокаивающе. Но сообщать о том, что обычно мой магнитофон загружен музыкой на несколько сотен часов звучания для преодоления скуки и что у меня есть привычка непрерывно говорить с самим собой, я не стал. Это означало бы признание в слабости, неприличное даже для самого захудалого героя Военно-космических сил.

На следующий день разговор пошел уже более непринужденно, отчасти потому, что мы стали чувствовать себя комфортнее в присутствии друг друга, отчасти из-за того, что пейзаж вокруг оставался настолько бедным для глаз, что все мы нуждались хотя бы в слуховой стимуляции. Бесконечные коридоры лабиринта, по которым мы блуждали, не сильно отличались друг от друга, а Мирлин перестал подкладывать свои незамысловатые ловушки в виде привязанных или непривязанных веревок.

Я рассказал воинам о своих приключениях во время работы в пещерах — о вещах, которые находил, о вещах, которые каждый хотел бы найти ради того, чтобы совершить очередной качественный скачок в познании Асгарда и его таинственных обитателей. В ответ они рассказали мне о своих приключениях во время войны с саламандрами. Их истории казались куда более захватывающими, чем мои, а лаконичный стиль повествования заставлял кровь стынуть в жилах.

— Возможно, это глупый вопрос, — наконец не удержался я, — но за что мы воевали с саламандрами?

— Мы пытались колонизировать один и тот же район космоса, — ответила капитан. — За пределами этого района мы попали бы в окружение других цивилизаций, уже давно укрепивших свои пространственные владения. Оставалась лишь горстка миров, которыми можно было завладеть, причем как люди, так и саламандры находились в одинаково благоприятном для этого положении. Не мы начали войну — на самом деле мы хотели сотрудничать, соглашались совместно владеть большей частью этих миров и совместно защищать их, если кто-то еще попытается вклиниться.

— Девяносто процентов этих миров представляют собой мертвые скалы, и потребуются тысячи лет, чтобы сделать их действительно пригодными для жизни не важно, будем ли мы организовывать на них жизненную форму по земному образцу, или забьемся внутрь, как на астероидах. Сражаться там особо было не за что, и нам казалось, что договориться с саламандрами, кто какую кучу камней себе возьмет, будет просто. Некоторое время мы прямо-таки бредили сотрудничеством, особенно когда обнаружили, что биотехнология саламандров опередила нашу, в то время как у нас лучше была технология металлов и физика плазмы, — здесь, как казалось, мы бы только обоюдно выиграли от обмена информацией.

Однако чем ближе становились наши расы, тем больше возникало трений. В конце концов мы поняли, что стали слишком близки. Когда начинает расти вражда, ее нельзя ни удержать внутри, ни направить в другое русло. Мы попали в замкнутый круг, превративший череду отдельных инцидентов в цепь разрушительных конфликтов. А когда начались бомбардировки, остановиться было уже невозможно. Либо геноцид, либо небытие, и вопрос состоял лишь в том, которая из рас будет либо уничтожена, либо превратится в рабов. Для переговоров о мире посредники нам были не нужны, поскольку расселились мы очень слабо, в куске пространства порядка сотни световых лет в диаметре, и как только стало известно, что в дюжине мест началась резня, другого ответа, кроме ввода Военно-космических сил, не оставалось. Если бы мы промедлили, то, вероятно, были бы уже уничтожены. В результате мы потеряли половину населения вне системы и заметную часть внутри — особенно на поясе и на внешних точках.

— А вы уверены, — спросил я, — что драку абсолютно невозможно было остановить?

— Да нет же, черт возьми, — отрезала она. — Не надо мне тут заливать тетронские штучки насчет совместного сосуществования, Руссо. Мы все это знаем. Мы знаем, что наша галактика — большая и в ней полно разумных гуманоидных рас, и мы хотим быть частью одной большой и счастливой семьи, как все остальные. Но раз уж бойня началась, то нельзя впадать в оптимизм. Приходится каждый раз, когда ложишься спать, беспокоиться, как бы, проснувшись, не узнать, что за ночь все человечество вымерло от чумы, выращенной саламандрами, или Землю превратил в груду мусора какой-нибудь корабль-планетокол. Раз уж они начали нас убивать, то мы должны были первыми покончить с ними. Вот и все, что оставалось делать. У тебя нет никакого права говорить, что мы неправильно поступили, потому что тебя там даже не было. Ты здесь ишачил на Тетрон, помогая этим лицемерам с обезьяньими рожами удерживать первенство среди технологических рас галактики. Сам понимаешь, некоторые из людей вообще могут посчитать такое поведение предательством.