Стоп. Снято! Фотограф СССР (СИ) - Токсик Саша

— Я в Снегирёвку, — высовывается он из окна, — поедете?

Девица рядом с ним хихикает. Догадываюсь, что в Снегирёвке он задержится.

— У поворота остановите? — выполняет свои штурманские обязанности Женька.

— Залезайте!

Ящики из кузова исчезают, вместо них появляется клетка с курами и несколько мешков. Интересно, у водителя с торговкой семейный подряд, или хозяйственно-сексуальный бартер? Склоняюсь ко второму варианту. Уж больно загадочный у обоих вид.

По дороге распаковываю коробочки с плёнкой и заправляю их в кассеты. С первой приходится повозиться, зато на остальных руки постепенно привыкают, и дело идёт быстрее.

Вспоминаю вечный страх своего детства. Неправильно установить счётчик кадров и выдернуть хвостик из кассеты. Однажды я так засветил целую плёнку, по неопытности и бестолковству. Даже не помню, что на ней было, зато живо воспоминание, как сильно расстроился.

Женька видит мою сосредоточенную физиономию и не мешает. Зато, когда мы вылезаем из кузова, и грузовик скрывается в пыли просёлка, мой приятель наседает на меня с новой силой.

Поразмыслив, я рассказываю ему о своей сделке со смешливой заведующей. Те обрывки информации, которые остались в моей памяти, подсказывают, что Женька пойдёт в коммерцию и многого добьётся. На ровном месте такие способности не появляются. Значит, задатки есть уже сейчас.

— А если она тебя надурит? — спрашивает он.

— Как? — удивляюсь.

— Приедешь к ней, а часы уже уплыли. Ни договора, ни расписки… Ну ты лопух! — заключает он.

В Женькиных словах есть резон, но он мыслит с точки зрения торговца. Я же видел заведующую лично и составил собственное мнение.

Хороший фотограф — всегда психолог. Мы умеем наблюдать, подмечать детали, жесты, мимику. Для хорошего кадра надо разглядеть характер, а потом показать его окружающим. Иногда такая съёмка интимнее, чем любое "ню". Она обнажает душу.

Я азартен? Ха! Это Людмила Прокофьевна со своими амбициями заскучала в кресле заведующей районным универмагом. Она вписалась в откровенную авантюру, потому что это не скучно. Это разбавляет череду производственных будней. Так что она точно не разменяет сиюминутную выгоду на то, чтобы предать собственное любопытство.

— Деньги где возьмёшь? — спрашивает Женька.

— Есть одна идея, — говорю, — продумаю и с тобой поделюсь.

— Если что, — вдруг предлагает он, — у меня три червонца отложено. Я на мопед коплю. Забирай.

Понимаю в эту минуту, что у меня, в моём гламурном и успешном будущем не было таких друзей, готовых без разговоров отдать всё, что имеют, чтобы меня выручить. А у Альберта, есть.

— Женёк, да я справлюсь!

— Просто имей в виду!

Лидка сразу напускается на меня, хотя я опаздываю всего на десять минут.

— Сколько тебя ждать можно!

Понятно, что от любопытства каждая минута кажется ей часом. Критически оглядываю её. Ради съёмки она надела лучшее платье. Темно-синее, почти чёрное с красной каймой поверху и красным поясом. Уложила непослушные волосы в причёску. И, конечно, накрасилась.

— Так. О чём мы с тобой вчера говорили? — хмурюсь.

— Я же чуть-чуть! — Лида складывает лапки на груди и делает щенячьи глаза.

— Иди умывайся.

— Ты что, Степанида?! — моя модель готова к бунту.

— Давай договоримся "на берегу", — объясняю, — мы оба хотим, чтобы на фото ты была лучше всех. Я знаю, как это сделать. Эти тени на чёрно-белой фотографии прибавят тебе лет десять. Оно тебе надо?

Задумалась. Мотает головой.

— Если каждую мелочь мы будем разжёвывать, то потратим на это весь день, согласна?

— Ну, согласна.

— Тогда умывайся и приступим.

Лида идёт в ванную надув губы. Не привыкла, чтобы ей командовали.

В доме Лиходеевых собственный санузел. Не то, что у нас, с летним умывальником и удобствами на улице.

Лидкин дом обставлен богато. На стене большой ковёр, в серванте хрусталь. На потолке люстра со стеклянными висюльками. Если Алик и бывал тут раньше, то я этого не помню.

Лида возвращается упрямой, но посвежевшей.

— Подкрась брови, ресницы и губы, —привычно распоряжаюсь. — ты обещала одежду подготовить.

— А это платье не подходит?

— Нет.

— Почему?

— Лида! Мне сначала всё повторить?

— Ладно...

Машинально разворачиваю стул и сажусь на него верхом, положив локти на спинку. Для меня начинается работа, любимая и привычная, в которой я не терплю возражений.

Робкого десятиклассника Алика здесь больше нет. На его месте Дэн Ветров, придирчивый, требовательный и упрямый. Лида чувствует эту перемену, но не понимает причины, так что не знает, как себя вести.

— Показывай.

— Вот, этот сарафан… — она поднимает вместе с вешалкой.

— Надевай.

— Прямо здесь?!

— Я не смотрю, — демонстративно опускаю глаза в пол.

— Готово, — кружится передо мной, изображая манекенщицу.

"Брюки превращаются… превращаются..."

— Не подходит. Дальше.

Лида психует, стягивая сарафан через голову. Из одежды на ней только белые хлопковые трусики, широкие как мини-шорты. Стринги в СССР ещё не завезли. Лифа на ней нет. Упругие девичьи груди подпрыгивают. Вижу, что соски у Лиды сжались и заострились. Бесится, провоцирует, и от этого ещё и кайфует.

Хрен тебе! Ты для меня сейчас не девушка, а арт-объект.

— Лида, голую комсомолку на фотографии жюри не пропустит!

— Вот ты гад! — она задыхается от возмущения, но снимает с вешалки следующее платье.

— Это хорошо, отложи.

Я хочу снять жанровую фотосессию. Это направление балансирует на тонкой грани, между репортажем и постановкой. Человек на жанровом фото выглядит так, словно его застали врасплох. При этом свет, композиция, поза самого героя максимально работают на это впечатление.

Как на картинах, в них нет ничего случайного. Это кусочек жизни, законченный и совершенный в своей эмоции. Тот неуловимый момент, когда заканчивается лицедейство, и начинается волшебство.

Самим по себе жанровым фото уже никого не удивить. Но я хочу сделать чуть больше. Главное, чтобы не подвела техника… и, конечно, Лида.

Мы отбираем пару платьев, сарафан, косынку и легкомысленный халатик, в котором Лида была вчера.

— Купальник мерить? — подкалывает она.

— Нет, просто отложи, —говорю, — я и так вижу, что он тебе подойдёт.

Вижу, как округляются её глаза.

Пока возимся, солнце клонится к горизонту. Тени становятся длиннее и мягче. Приближается "золотой час" для уличной съёмки.

Свет в это время становится золотистым и объёмным, словно его можно потрогать руками.

— Где ты домашку делаешь?

— Пффф… — презрительно фыркает она, — это было в последний раз сто лет назад.

— А ДЕЛАЛА? — да, я терпелив.

Она проходит в соседнюю комнату.

— Вот за этим столом.

Тяжёлый и мощный стол стоит в углу, прижатый к стене. Снимать в тёмном и тесном помещении я не собираюсь.

— Помоги мне его к окну пододвинуть.

— Я тебе что, грузчица?!

— Лида, да на тебе пахать можно!

— Убила бы! Но ты мне пока нужен!

На столе оставляю пару книг, тетрадный лист, ластик… Выхожу на улицу. Окно слишком высоко. А если с лавочки… Ракурс хреновый…

— Лида, у вас стремянка есть?!

— За домом, возле сарая!

Забираюсь по ступенькам. Мы на одном уровне. Идеально. Солнце мягко освещает сидящую у окна Лиду. Я в трёх метрах перед ней, с точки зрения будущей фотографии, завис в воздухе. На самом деле, сижу на ступеньках лестницы.

Стандартный пятидесятимиллиметровый объектив ФЭДа даёт картинку в точности такую, как и человеческий глаз. Но, после безумных смартфоновских линз и широкофокусников кажется, что он безбожно приближает.

Моя подготовка напоминает прицеливание артиллерийского орудия. Сначала я смотрю в ФЭДовский дальномер, и, совместив там картинки, определяю точное, а не на глазок, расстояние до Лиды. Теперь проделываю то же самое с экспонометром. Навожу на цель, предлагаю значение диафрагмы. Фиксирую выдержку…