Стоп. Снято! Фотограф СССР (СИ) - Токсик Саша

— Слюни подбери, — говорю ему. — Полезли в лодку.

Купальник на Лиде далёк от "мини-бикини" в три верёвочки, популярных в двадцать первом веке. Он слитный, довольно целомудренный и похож на купальные костюмы, в которых выступают пловчихи на соревнованиях.

Но я тут не эротику снимать собираюсь. За такое меня в райкоме по голове не погладят. Зато он идеально подчёркивает Лидкину фигуру, а простой геометрический рисунок только усиливает эффект.

Мы с Женькой садимся в лодку. Он с шестом на носу, а я с фотоаппаратом устраиваюсь на корме. Мы отчаливаем от старой деревянной мостушки.

— Жень, давай медленно… по сантиметру…

— Стараюсь…

— Не надо стараться… надо сделать.

Над водой поднимается туман. Он настолько плотный, что вдали выглядит как парное молоко. Вблизи это просто неосязаемая дымка, в которой запутывается свет восходящего солнце. От этого поверхность воды подсвечена лёгким румянцем, словно в смущении.

Смок он зе вотер…

На меня раннее утро всегда действует удивительным образом. Всё вокруг кажется настолько чистым, свежим и невинным, будто всемогущий Господь каждый раз после долгой ночи создаёт заново и эту реку, и этот туман, и камыши и даже Лидку в купальнике.

— Холодно-то как, ёкарный бабай, — говорит невинное творение, — Ветров, на что ты меня толкаешь...

— Смелее, — говорю, — до всесоюзной славы тебе остался один шаг.

Лодка отходит дальше, ещё немного… Стоп.

— Давай!

Лида замирает на самом краю мостка. Взгляд становится серьёзным и решительным. Она делает глубокий вдох и приподнимается на носочки.

У меня захватывает дух. Понимаю вдруг, насколько она красива. Такую красоту невозможно накачать в спортзале или сделать скальпелем хирурга. Она красива как молодое и сильное хищное животное, которое сама природа создала на беду её будущим жертвам. ЩЕЛК!

Лида отталкивается от мостка и прыгает в реку. В последний момент успеваю нажать на затвор ещё раз. Она с плеском входит в воду и выныривает уже около лодки.

Вытаскиваем её на борт. Я оборачиваю Лиду большим махровым полотенцем. Она дрожит, но, мне кажется, больше притворяется.

— Согрей меня, — говорит она.

Обнимаю её поверх полотенца. Она тянет свои губы ко мне.

— Я всё вижу! — бурчит Женька.

— Нельзя, — говорю в непонятном упрямстве. — Примета плохая.

— Какая? — удивляется Лида.

— Нельзя целоваться с моделью, иначе фото не получится, — на ходу выдумываю я.

Не подпускать к себе Лидку, становится для меня делом принципа. По правилу, которое сформулировал ещё бабник Пушкин, она при этом становится покладистей и сговорчивей.

На берегу предусмотрительный Женька поит Лиду горячим чаем из термоса. Потом мы оба старательно "не смотрим", пока она переодевается в кустах в сухое. В Берёзов мы возвращаемся если не друзьями, то, по меньшей мере соучастниками которых объединяет совместное, удачно сделанное дело.

А ещё через час я стою на перроне станции "Берёзов" с рюкзаком за плечами и жду электричку до Белоколодецка. Женьку в этот раз я с собой не беру, потому что планирую заняться делом не совсем законным.

Мне надо отдать долг и купить фотоувеличитель. Тот "УПА", который я видел в Кадышеве, оставляю на последний случай. Слышал я про такие приборы. Результат оставляет желать лучшего. Хотя, конечно, не с моими финансами привередничать.

Билет обходится мне в тридцать две копейки. В карманах остаётся меньше рубля. Если моя идея не выгорит — я банкрот.

Несмотря на ранний час, народу на перроне много. Тут и рыбаки с бамбуковыми удилищами, и бабки с корзинами и командировочные с портфелями и масса других личностей, чьи цели и задачи уже не так очевидны.

Электричка подходит к перрону. Двери ещё не открыты, а я вижу, что в вагоне народу как шпрот в банке. Меня это обстоятельство немного тревожит. Других способов добраться до областного центра нет. Разве что самолётом, но вряд ли без товарища Молчанова на аэродроме мне будут рады.

Но всё проходит нормально. Толпа подхватывает меня и заносит внутрь вагона мягко и решительно, как океанская волна. Работаю локтями, чтобы отвоевать себе немного жизненного пространства, и получаю возможность дышать.

— Робяты, аккуратней! Яйца не поколите!

— У тебя что, бабуль, яйца в корзинке?

— Нет, — говорю вместо бабки, — гвозди.

Вагон грохает хохотом. Как легко шутить, когда большую часть анекдотов ещё не придумали.

Держаться при таком количестве народу, в принципе, не обязательно. Но я хватаюсь, на всякий случай, за поручень и вишу, вцепившись в него все четыре с половиной часа пути.

В Белоколодецке я жил в конце девяностых и начале двухтысячных. Город выглядит иначе, но многое пересекается. Например, автобусные маршруты. Конечно, сейчас их меньше, но сориентироваться всё равно несложно.

— Девушка, а двойка до "Просвещения" идёт?

Блондинка с прямыми волосами в стиле группы "Абба" и в джинсовом сарафане морщит нос. В её глазах я одновременно и "ботаник" и "колхозник". Два персонажа, одинаково вызывающие в глазах упакованной в "фирму" тёлочки жалость и презрение.

Она отрывисто кивает и отходит на несколько шагов в сторону, чтобы отбить у меня охоту продолжить разговор. Мир, действительно не меняется, несмотря на победившие социалистические идеи.

"Просвещение" — это самый большой книжный в Белоколодецке. Хожу вдоль полок. "Малая земля" за авторством Леонида Ильича Брежнева занимает целый отдел. Книга лежит как минимум в двух сотнях экземплярах.

Смотрю дальше. "Мелиорация дерново-подзолистых почв", "Текущий ремонт экскаватора", "Растения бассейна Амударьи". Книг много, но все они, мягко говоря, специфические.

Подхожу к молодой, но строгой продавщице.

Она смотрит на меня как на умалишённого. Потом лицо немного разглаживается.

— У вас талоны?

— Простите?

— За макулатуру талоны, — объясняет она, — за сорок килограммов, Дюма. За шестьдесят — Конан Дойл. За восемьдесят бывают Стругацкие, но их очень давно не привозили.

— А что из Дюма? — уточняю.

— Что привезут, то и бывает, — говорит, как ребёнку, — В прошлый раз "Графиню де Монсоро" давали. А до этого "Графа Монте-Кристо". Но сейчас всё равно нет ничего. Попробуйте через неделю зайти.

— Мне нельзя через неделю, — говорю, — я маме на юбилей ищу. Она у меня исторические романы любит.

— Вот поглядите, — она выкладывает передо мной книжицу, которая ещё пахнет свежей типографской краской. — "Председатель", называется. Героический труд советских крестьян. Издано редколлегией журнала "Нивушки". Тоже исторический роман.

— Спасибо, — вежливо отказываюсь. — Она маме по цвету обложки не подойдёт. Та старается только красные покупать. Чтобы на полке гармония была.

— Есть вариант, — продавщица высокомерно задирает нос, — дойдите до букинистического. Но вряд ли вы там, что-нибудь купите. Цены, знаете ли, кусаются.

Это она меня сейчас так вежливо нищбродом назвала. Возвращаю ей улыбку с процентами и спрашиваю дорогу. Оказывается, в двух кварталах.

Здесь интереснее. Стоят на полках сочинения русских классиков. Среди них, как куски мяса в супе мелькают тома Сименона, Агаты Кристи и Конан Дойла. Ценник радует. "Собака Баскервилей" стоит 20 рублей.

Причём, книги изрядно потрёпанные. Можно сказать, на ладан дышат.

— Здравствуйте.

— Здравствуйте, молодой человек. — пожилой продавец блестит стёклами очков. —Купить хотите что-нибудь?

— Нет, — говорю, — продать.

Достаю из рюкзака "Записки о Шерлоке Холмсе". Продавец осматривает книгу со всех сторон, едва ли не обнюхивает её. Изучает качество бумаги. Проверяет прочность обложки. Я стою спокойно, у книги состояние новой.