Мортен, Охвен, Аунуксесса - Александр Бруссуев

Одновременно с криком я поднял согнутую в локте правую руку и тут же, спустя один удар сердца, вцепился обеими руками и прижался всем телом к стремительно высунувшемуся сквозь дыру между бревнами остро отточенному осиновому колу. И сразу же почувствовал, как мощный удар пытается вырвать из рук, смять, отбросить это деревянное копье.

— Держим, Мортен! — закричал Охвен, всем телом навалившись на кол, упираясь ногами в землю так, что в ней оставались вмятины.

И сразу же ударил по ушам негодующий рев смертельно раненного зверя, сменившийся испуганным рычанием, в котором все яснее были слышны булькающие и захлебывающиеся звуки.

Осина не поддалась твари — выдержала. Недаром Охвен так старательно отбирал ее несколько дней подряд среди прочих деревьев. У меня перед лицом на расстоянии вытянутой руки клацнули ужасающие своим размером клыки. Но ближе они уже не становились. И я, бросив начинающий опускаться под тяжестью надетого на него тела кол, подсел под него и сделал шаг к мечу. Пламя, казалось, сам прыгнул мне в руку. Я сделал широкий замах и ударил клинком по шее оборотня. Как учил когда-то Охвен, с оттягиванием руки назад. Голова твари неожиданно легко отделилась и упала к моим ногам. Мне в лицо, пульсируя, ударила струя крови, и я, повинуясь внезапному импульсу, воткнул меч в этот поток. Мне казалось, что клинок впитывает в себя кровь, как сухой гриб-дождевик влагу.

«Прости меня, мама, что не сумел я убежать», — сказал Молчун в лесной избушке, когда тени, различимые и почти осязаемые, окружили его.

«Сынок, сынок!» — со вздохом ответила мама.

А где-то у Гринпингской трясины перворожденный оборотень почувствовал, что в их племени стало на одного меньше. Погиб тот, не так давно случайно влившийся в их народ. А жаль! Из него мог бы получиться замечательный саблезубый тигр! Оборотень взвыл, как укушенный пчелой в задницу медведь. Болото всколыхнулось и выдало на поверхность два пузыря отвратительно пахнущего газа. Пращур Баскервиллей где-то поблизости во сне почесался под меховым одеялом.

Внезапно подступила усталость. Я присел на один из поваленных стволов и закрыл глаза. Меч, до сих пор обнаженный, сам постепенно становился чистым. Кровь то ли действительно поглотилась, то ли стекла без следов.

— Живой? — спросил меня Охвен, выбравшийся из-за завала деревьев. — Не поранил тебя зверь?

— Живой, — не открывая глаз, ответил я. — Не поранил.

— Олли! — закричал Охвен, подойдя к стоящей поодаль мощной сосне. — Ты-то как? Слезай скорей! Или штаны намочил и теперь примерз?

Сверху послышалась возня, и полетели вниз, кружась, обрывки коры и хвоинки.

— Штаны вроде сухие, но не удивлюсь, если я ошибаюсь.

Олли Наннул спрыгнул на землю:

— Вот это было зрелище! Я от страха чуть в сову не превратился — так захотелось улететь подальше. Умер? — он носком сапога осторожно толкнул обезглавленное туловище. — А, хорошо!

— Ааааа! — свирепо прорычал я через усилие.

Олли дернулся и отпрыгнул от оборотня.

— Давай, беги за стражниками! Потом полюбуешься! — прикрикнул Охвен. — Да не забудь тот костер запалить, что мы подготовили. Пусть они сразу заметят огонь и начинают выдвигаться. По дороге их перехватишь и объяснишь что почем.

Олли подхватился и, нелепо задирая ноги, убежал в темноту, не забыв, впрочем, прихватить с собой горящую головню.

Мне становилось не совсем хорошо, то есть, совсем не хорошо: не было сил утереться от чужой крови, да вообще сидеть. Я повалился набок и уже, как сквозь закрытую дверь, слышал взволнованный голос Охвена:

— Ты что это, Мортен?

Хотел ответить, но не смог, провалился в липкую, насыщенную монотонным гулом черноту. Я уже не чувствовал, как испуганный Охвен лихорадочно рвет у меня на груди одежду, пытаясь отыскать рану, потом прижимает ухо к моему сердцу и, сначала удивляется, а чуть позже радуется тому, что оно бьется ровно, и дыханье мое, как у спящего. Укладывает меня на свежесрубленный лапник у костра, осматривает свой меч и прячет в ножны.

Тут-то и набежали ожидающие моего знака воины. Олли их встретил у нашего сигнального костра. Не стали они ждать в деревне, когда услышали первый вопль оборотня. Помня о погибшем товарище (в этом они теперь уже не сомневались), они устремились на помощь к Охвену, подбадривая себя недружелюбными по отношению ко всякой нечисти криками. Когда же увидели огонь, зажженный Олли, то обнажили клинки, горя желанием разнести весь лес по щепочкам.

— Быстро же вы домчались! — приветствовал их Охвен.

— Показывай, что тут у тебя произошло! — ответил главный, Эйнар Сокол, прозванный так, потому что обладал поистине удивительно острым зрением. — Мы ожидали увидеть настоящий Рагнарек, а здесь, как я погляжу, пацан у костра спит. Просто благодать!

— Взгляни-ка лучше вот на это тело! — махнул рукой Охвен и осветил факелом нанизанное на кол обезглавленное туловище монстра.

Каждый викинг, подойдя посмотреть, посчитал своим долгом пнуть останки чудовища, внутренне сожалея, что не ему довелось посчитаться с этой тварью.

Охвен рассказал, как было дело: изловили они с парнями оборотня, а потом надругались над ним. То есть Олли с Мортеном держали зверя за уши, а он, Охвен, запихнул в противящееся существо осиновый кол. Для пущей важности еще и голову отрезали.

— Смотрите! Он превращается! — сказал деревенский знахарь, увязавшийся с воинами.

То ли волшебная сила полной луны перестала действовать, то ли смерть уменьшила власть над телом звериной натуры, но чудовищный облик стал меняться: вместо лап появились руки и ноги, фигура постепенно утратила всякое сходство с хищной тварью. Спустя некоторое время перед их взорами появилась обнаженное мужское тело, изуродованное колом в груди и отсутствием головы. Но сама голова не изменилась: как скалила она свои ужасные клыки, закатившись под бревно, так и осталась: зверь — зверем, ничего человеческого.

— Короче так, парни! — подал голос Эйнар. — Надо бы от греха подальше всю эту непристойность сжечь без остатка.

— Подождите! Мне нужно сделать кое-что с этой головой! — возмутился знахарь и вытащил голову оборотня за огромный выступающий из пасти клык. — Как же вы смогли удержать его за уши — ведь ух-то одно?

Пока складывали поленницу, перетаскивали тело, не вынимая из него кола, знахарь, засучив рукава, выдрал из пасти все клыки, состриг несколько горстей жесткой щетины.

— Эх, жалко, когти не успел достать, сердце и печень вытащить! — бормотал он себе под нос, сокрушаясь.

Когда жаркое пламя поглотило останки оборотня, включая и брошенную в огонь обезображенную голову, Эйнар спросил, указывая на Мортена: