Гнев - Александр Хамадан

4 декабря 1937 года. Баодин.

Ну вот, я и прошел боевое испытание. Друзья поздравляют меня. Я вместе с Ватанабэ и со всей ротой преследовал так называемых китайских партизан; они отбили у нас обоз. Но это, конечно, не партизаны, а форменные бандиты. Они замучили нас. Только к вечеру нам удалось настигнуть их. Завязался упорный бой. Они залегли в ложбинку. Мы покрыли их пулеметным огнем.

В общем, мы уничтожили отряд бандитов начисто. Ни один не ушел. В ложбинке осталось двадцать трупов. Было два тяжело раненных. Ватанабэ приказал пристрелить их. Это просто сумасшедшие люди. У них не было ни одного пулемета, только старые ружья. Они сумасшедшие, упорные и безжалостные. Ватанабэ говорит, что они весьма коварны.

Война, оказывается, не столь ужасна, как об этом твердят некоторые люди. Они, очевидно, попросту трусы. Правда, наши потери значительны: в роте десять человек убитых и четырнадцать раненых. Зато больше эти китайские варвары нас не побеспокоят. На обратном пути Ватанабэ приказал сжечь деревню. Это совершенно справедливо: население должно уважать императорскую армию и не поддерживать антияпонские элементы.

Я очень доволен. Боевое крещение дано. Я на самурайском пути. Банзай! Сегодня вечером полковник угощает офицеров ужином. Говорят, будет сюрприз.

13 декабря 1937 года. В походе.

Мы оставили Баодин по стратегическим соображениям. Ну, просто потому, что тыл у нас оказался отрезанным китайскими войсками. Днем мы встретимся с бригадой генерала Мацуоки и повернем обратно к Баодину. Вот уж зададим жару этим коварным варварам!..

В Баодине пришлось оставить некоторые вещи — всякие новые приобретения. Очень жалко. Китайцы, наверное, разворуют все. Этот старый дурак, полковник, приказал ничего не брать с собой. Мы оставили город очень быстро и очень неожиданно: китайцы были уже в окрестностях. Ватанабэ тоже жалеет о вещах: у него было много дорогих шелков, серебряные статуэтки.

Поход весьма утомителен. Я считаю, что офицерам должны дать автомобили. В конце концов, мы основа, суть армии. Следовало бы не выматывать наши силы и энергию. Командование, конечно, не думает об этом. Дали полковнику машину, а о нас забыли. Совершенно несправедливо.

3 января 1938 года. Баодин.

Я заметил у себя новую черту характера: я стал быстро привыкать к китайским городам. Даже этот грязный, запущенный Баодин мне начинает нравиться. Наш полк сейчас в резерве. Всего на два дня. Все очень измотались…

Надо все же признаться, что эти бандиты изрядно потрепали нас. О таких потерях я еще и представления не имел. К счастью, ни я, ни мои друзья — Ватанабэ и Сиракава — не пострадали. Это было тяжелое сражение. Интересный факт: вещи наши сохранились в полном порядке. Удивительно! Они ведь все такие бандиты…

У нас новый замысел — собственно, у Сиракава. Ватанабэ, посмеиваясь, говорит, что это самурайская месть. Мы решили втайне от других офицеров захватить десяток именитых купцов Баодина и потребовать от них пожертвований на военные нужды. Но это надо проделать крайне осторожно, без шума. Ибо если узнают другие офицеры, то все займутся тем же. Кто же тогда будет воевать?

4 января 1938 года. Баодин.

Весь день был занят допросом пленных китайских солдат. Я пришел к выводу, что они неисправимы. Они не хотят и, наверное, не могут уже исправиться. К сожалению, мне не удалось заставить их говорить подробно. Они фанатичны, упорны. Никто из них ничего не сказал. Они оставили у меня впечатление диких, бесчувственных людей. Унтеры наши старались во-всю, они применяли все известные способы, развязывающие людям языки. Даже это не дало никаких результатов.

Я измучился с этими допросами до потери сознания. Всех пленных пришлось расстрелять.

10 января 1938 года. Баодин.

У нас у всех отличное настроение. Замысел Сиракава осуществлен. Получили шестьдесят тысяч местных долларов. Правда, одного купца пришлось пристрелить. Очень шумел. Остальные, кажется, будут благодарны нам.

Интересно, о чем полковник так долго беседовал с Ватанабэ? Жду его с нетерпением.

Сегодня получил письмо от отца. Дома все хорошо. Дела фирмы процветают благодаря военным поставкам. Магазин закрыли, чтобы не мешал. Это к лучшему. Магазин мог скомпрометировать меня как самурая…

Отец просит передать ему мои деньги, для того чтобы вложить их в дело: гарантирует двадцать пять процентов прибылей с капитала. Это тоже приятно.

11 января 1938 года. Баодин.

Полковник, оказывается, пронюхал каким-то путем о наших делах. Он прямо сказал Ватанабэ обо всем этом и потребовал доли…

20 января 1938 года. Баодин.

Ничего нового. Вокруг города орудуют полчища антияпонских бандитов. Откуда они только появляются!

Начинаем скучать. Плохо спал. Во сне видел генерала Маеда, что из военного министерства. Вспомнил его слова: «Не успеете соскучиться — и уже дома». Скоро уже четыре месяца, как идет война!.. Самурай не должен хныкать.

Отцу послал письмо; разрешил взять деньги и вложить их в дело. Еще… просил выкупить Ханиму из чайного домика. Теперь время такое, что у многих офицеров есть деньги. Кто-нибудь вдруг выкупит. Жалко. Она сейчас расцветает, как цветок вишни… Хочется в Токио. Хоть бы на неделю.

14 февраля 1938 года. В походе.

Доберусь ли я живым до Тайюани? Что с нами происходит?.. Тяжелые, ужасные бон на каждом шагу. Осталось всего тридцать километров. Но когда доберемся? Антияпонские партизаны стали более организованными. У них есть пулеметы и даже орудия. К сожалению, это наше собственное оружие. Они убивают нас нашим же оружием!

Тяжел путь самурая, очень тяжел… Хорошо бы сейчас быть в Токио, лежать на циновке. Рядом Ханима перебирает струны сямисэна, тихо поет…

Добраться до Тайюани — больше ничего не хочу сейчас. Там уже находится наша седьмая дивизия. Теперь я понимаю, что такое война… Я думаю: самурай не обязательно должен быть военным… Сиракава ранен в руку. Таким мрачным я его не видел еще ни разу. Веселых среди нас теперь нет никого. Даже я стал молчаливым. Не о чем говорить.

В походе мы теперь не идем колонной. Какое счастье, что нам дали грузовики! Правда, с ними возни много. Эти варвары портят дороги и если не нападают, то обстреливают нас из-за всех кустов, из-за камней. Это не война, а страшная ловушка. Враг повсюду, вокруг нас, но он неуловим. Нам остается уничтожать их гнезда, все встречные деревни… Мы уничтожаем их тысячами, а конца им нет.

Вчера в моем взводе застрелился рядовой Тани. Оставил записку, в которой написал, что устал от войны, несогласен с ней, протестует. Удивительно, как он осмелился! Небывалый случай, чтобы рядовой смел так рассуждать. Полковник распекал меня при всех офицерах. Со злобой сказал, что я плохо воспитываю солдат и не слежу за их настроениями. Идиот! Он думает, что это так легко — узнать, о чем думает солдат…

Приказано тушить фонари, чтобы свет не привлек этих дьявольских партизан.

18 февраля 1938 года. Тайюань.

Наконец-то мы прибыли в Тайюань! Последние четыре дня прошли, как кошмар. Тридцать километров, оставшихся до города, мы проделали на грузовиках за четыре дня! Никто этому не поверит. В Токио штабным писакам легко устанавливать нормы пробега. Пусть они сами попробуют проехать за сутки сто километров.

Мы двигались словно сквозь строй врагов. Только за эти четыре дня наши потери составили: раненых — 72 человека (из них 8 офицеров), убитых — 53 человека (из них 5 офицеров). С легкими ранениями в лазарет не принимают, он переполнен.

Сиракава, у которого прострелена рука, вернулся обратно в полк. В лазарете ему сделали лишь перевязку, но оставить не захотели. Он весьма огорчен этим.

У меня такое впечатление, что в Тайюаня, кроме нас, японцев, никого больше нет. На улицах только наши военные, ни одного китайца. Куда они подевались все? В штабе седьмой дивизии разговорился с одним офицером. Он говорит, что под Тайюанью наших погибло около двух тысяч солдат и офицеров и пропало без вести больше тысячи солдат. Дорого стоит взятие Тайюани императорской армии!

26 февраля 1938 года. Тайюань.

Мы бездействуем в Тайюани. Из города невозможно выйти. Повсюду китайцы. Каждый день погибают караульные, подстреленные неизвестно кем и неизвестно откуда. По железной дороге сообщения нет уже больше месяца: она в бесчисленном множестве мест разрушена партизанами. Саперы восстанавливают — они разрушают.

Я подумал: что было бы с нами, если бы мы явились сюда без танков, без авиации! Страшно подумать. Нервы у меня совсем испортились…

1 марта 1938 года. Тайюань.

Сидим здесь попрежнему, без движения. По ночам китайские отряды врываются в город, обстреливают из пулеметов наши военные учреждения, бросают бомбы. Паника невероятная. В ночные караулы люди идут крайне неохотно. Я по себе замечаю. Когда доходит очередь до меня, я чувствую себя больным и глупым. И так все. Даже Ватанабэ. А он-то ведь настоящий самурай.