Простонародные рассказы, изданные в столице - Автор Неизвестен -- Древневосточная литература
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Отсюда до Цзиньлина уже недалеко, — сказал Ван Ань-ши своему управляющему. — Поручаю тебе сопровождать мою жепу и домочадцев и заботиться о них. Вы поплывете водным путем через Гуабу[195] и Хуайян[196], а я двинусь по суше. Встретимся в Цзиньлине у реки.
Ван Ань-ши отправил семью дальше на лодке, а сам с двумя слугами и доверенным чиновником Цзян Цзюем остался на берегу.
Видно им, как по воде и по суше
лодки снуют и повозки;
Как провожают на север спешащих,
с юга идущих людей.
— Поскольку вы, господин министр, решили двигаться по суше, нам необходимы носильщики, — обратился к Ван Ань-ши Цзян Цзюй. — Пошлете ли вы на уездную почтовую станцию требование, чтобы вам дали носильщиков, или же предпочтете нанять их сами на свои средства?
— Я уже говорил вам, что не хочу поднимать переполох в местных органах власти, — сказал Ван Ань-ши. — Наймем сами — вот и все.
— Если мы хотим сами нанять носильщиков, нам следует обратиться к посреднику, — сказал Цзян Цзюй.
Слуги взвалили узлы на спину, и Цзян Цзюй повел Ван Ань-ши на постоялый двор, хозяин которого занимался посредничеством. Тот почтительно встретил их и усадил.
— Куда вы намерены ехать, господин проезжий чиновник? — спросил он.
— Мы направляемся в Цзяннинфу, — ответил Ван Ань-ши. — Я хочу, чтобы вы подыскали мне паланкин и трех лошадей или мулов. Тогда мы могли бы сразу же двинуться в путь.
— Теперь не то, что прежде, — сказал хозяин. — Достать все, что вы просите, невозможно.
— Почему же? — удивился Ван Ань-ши.
— Это долго рассказывать — одним словом тут не обойдешься[197], — ответил хозяин. — С тех пор как упрямый министр стал у власти и ввел новые законы, приносящие ущерб состоянию и губительные для населения, весь народ разбежался. Хотя здесь и осталось несколько бедняков с семьями, но им пришлось отправиться на казенную службу; найти свободных людей, которых можно было бы нанять, негде. А кроме того, когда народ беден, средства иссякли, люди сами не едят досыта и у них нет лишних денег, — кто станет кормить лошадей или мулов? Если и найдутся несколько животных, то ведь вам этого мало. Посидите пока здесь, а я пойду поищу. Достану — не радуйтесь, не достану — не обессудьте. Только платить теперь придется вдвойне против прежнего!
— А кто тот упрямый министр, о котором ты говорил? — спросил Цзян Цзюй.
— Его зовут Ван Ань-ши, — сказал хозяин. — Я слышал, что у него белые глаза — он привык смотреть на всех свысока. Что ж, это естественно — дурные черты человека проявляются в его облике.
Ван Ань-ши опустил глаза и велел Цзян Цзюю не касаться чужих дел и прекратить этот разговор. Хозяин удалился. Прошло немало времени, пока он вернулся и сказал:
— Мне обещали только двух носильщиков для паланкина, даже третьего, оказалось, невозможно найти — так что смены у них не будет, но платить им придется за четверых. Лошадей совсем нет, я достал только одного мула да еще осла. Завтра в пятую стражу все соберутся у меня на постоялом дворе. Перед самым выступлением в путь дайте им немного серебра.
Ван Ань-ши, которому довелось здесь услышать столько неприятных вещей, чувствовал себя очень неловко и готов был ехать на чем угодно, лишь бы поскорее оставить это место. «Если даже есть только двое носильщиков — потихоньку пойдем и ладно, — подумал он. — Вот только не хватает одного верхового животного. Но ничего не поделаешь, придется отдать осла Цзян Цзюю, а слуги пусть едут по очереди на муле». Он велел Цзян Цзюю, не торгуясь, уплатить хозяину постоялого двора сколько тот запросил, и Цзян Цзюй тут же отсчитал серебром эту сумму.
Было еще рано, и до отъезда оставалось порядочно времени. Ван Ань-ши не мог больше выносить тоску на постоялом дворе, а потому он позвал одного молодого человека пойти побродить вместе с ним. Они вышли на торговую улицу. Рынок и в самом деле был пуст, очень мало лавок было открыто. Ван Ань-ши в душе опечалился. Вскоре они подошли к чайному домику, там было очень чисто. Ван Ань-ши вошел, но только он хотел попросить чаю, как вдруг бросилось ему в глаза четверостишие, написанное на стене:
Установления предков прославлены
ясностью и простотою.
Черный народ наш столетие целое
в радости жил и покое.
Но белоглазый неряха явился,
тупо, упрямо уперся,
Все перепутал и перемешал он —
что ему чувство людское!
Далее следовала приписка: «Написано неизвестным автором, скорбящим о том, что творится вокруг». Ван Ань-ши не находил слов выразить свои чувства. У него сразу пропало желание пить чай, и он поспешно вышел. Пройдя несколько сот шагов, он очутился перед даосским монастырем.
— Давайте зайдем осмотрим монастырь и тем скоротаем время, — предложил он своему спутнику.
Они миновали главный вход и очутились во внутреннем помещении. И как раз в тот момент, когда Ван Ань-ши решил помолиться, но еще не успел войти в зал, где приносят жертвы предкам, он увидел приклеенную к красной стене полоску желтой бумаги. На ней были написаны следующие стихи:
Дар от пяти просвещенных правлений[198] —
мирные тихие годы.
Нынче ж советник, переменив все,
многие вызвал невзгоды.
Он возгласил, что как Яо, как Шунь
установляет законы;
Стать обязался как Чжоу, как И
мудрости, света оплотом.
Старых чиновников он разогнал
по отдаленным уездам;
Новый закон его — это обман,
ложь для простого народа.
Думает, радость придет и покой
к старости в тихом гнезде;
Лучше бы раньше кукушке он внял
возле Небесного Брода[199].
Последние строки этого стихотворения говорили о знаменитом ученом Шао Юне[200], или Яо-фу, который выдвинулся во времена
