Простонародные рассказы, изданные в столице - Автор Неизвестен -- Древневосточная литература
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Где же жемчуг? — спросил тогда господин Чжан.
Чжан Шэн пошел в комнату и принес четки. Господин Чжан попросил его пойти вместе с: ним к министру Вану и возвратить четки. За те жемчужины, которые были отрезаны и проданы, он заплатил из собственных денег. Министр помиловал господина Чжана и возвратил ему все его имущество, повелев ему опять открыть лавку и по-прежнему торговать в ней нитками и румянами. Господин Чжан пригласил монахов из даосской обители Тяньцингуань, чтобы устроить жертвоприношения духу его умершей жены и совершить поминальную молитву.
Видно, любовь, которую госпожа при жизни питала к Чжан Шэну, не покинула ее и после смерти — потому-то ее дух и явился к нему. К счастью, Чжан Шэн был человеком добродетельным и твердым, он не поддался никаким искушениям; это спасло его от беды и неприятностей. Кто в наше время не соблазнится богатством и устоит против женских чар? — А таких, как Чжан Шэн, и одного на десять тысяч не встретишь.
Вот стихи, восхваляющие его:
Кого разврат не завлекает?
не жаден кто к деньгам? —
Ничто вовек не. замарает
того, кто сердцем прям.
Пусть с детства станет образцом
для всех приказчик Чжан.
Людей неправда, бесов козни
не страшны будут вам.
Упрямый министр
Даны тебе годы и дни —
Храни свои годы и дни;
Даются на радость они —
Пусть будут на радость они.
Провал и успех десяти тысяч дел
всегда предрешается Небом;
Возможны сто тысяч различных развязок —
не стоит стараться для них.
О скаредности позабудь,
Простор предоставь для щедрот.
Новейших и древних падений и взлетов
рассказчик не переберет.
Глаза могут видеть одну только пыль
на месте Цзиньгуского парка[149];
Кровавые пятна на пиках остались
от всех хуайнаньских забот[150].
В линьтунских собраниях[151] в наши года
рассеялись духи письма;
Даньянский уезд[152] прославлявшая прежде,
свирель уж давно не поет.
Цветенье весны, когда время приходит,
пред нежной травой отступает;
Беспримесным золотом, как ни старайся,
не сдвинешь железный заплот.
Пусть дни в наслажденьях проходят беспечно —
все это недорого стоит;
В чем подлинный вкус, узнается тогда,
когда уже сделался старым.
Посконное платье, подмокшая пища —
для дома и этого хватит;
Кого же заботит лишь бренная жизнь,
тот век свой растратит задаром.
На этом кончаются слова, не идущие к делу.
Но прежде чем начать свой рассказ об упрямом министре, я познакомлю вас с четырьмя строками танских стихов[153].
Ведь было время — Чжоу-гун[154]
людской молвы боялся;
В начале дней своих Ван Ман[155]
был с низшими хорош.
Когда бы в ранние года
их жизней путь прервался,
Мы б не узнали, в их делах
где истина, где ложь.
Эти стихи говорят о том, что есть люди искренние по природе своей и есть лицемерные. Нужно уметь видеть хорошего человека, даже если он сию минуту кажется дурным; нужно уметь видеть дурного человека, даже если он сию минуту кажется хорошим.
В первой строке стихотворения говорится о Чжоу-гуне, носившем имя Цзи Дань, младшем сыне чжсуского Вэнь-вана[156]. Будучи одарен всеми высокими качествами, присущими государям, совершенной мудростью и благой силой дэ[157], он помогал своему брату У-вану в войне против Шан[158], и дом Чжоу утвердился на восемьсот лет. Но У-ван заболел. Тогда Чжоу-гун написал грамоту, в которой он обратился к небу с просьбой взять в тот мир его самого вместо брата. Он спрятал эту грамоту в золотой ларец, и никто не подозревал о ее существовании. Когда У-ван умер, престол унаследовал его сын Чэн-ван. Но он был еще слишком мал, чтобы править самостоятельно, и Чжоу-гун держал его на коленях, когда давал аудиенцию удельным правителям. Глядя на это, братья У-вана Гуань-шу и Цай-шу[159] задумали обвинить Чжоу-гуна в нарушении законов престолонаследия. Завидуя Чжоу-гуну, они пустили слух, будто он обманывает и унижает юного государя и недалеко то время, когда он открыто узурпирует трон. Чэн-ван стал сомневаться в верности Чжоу-гуна, и тогда Чжоу-гун вынужден был отказаться от поста министра, удалился в Дунго[160] и жил там в постоянном страхе.
Но однажды небо ниспослало грозу с сильным ветром, золотой ларец внезапно раскрылся, и Чэн-ван увидел в нем дощечку с письменами. Только тогда он узнал всю глубину преданности Чжоу-гуна. Он приветствовал возвращение своего министра, а Гуань-шу и Цай-шу казнил. Предки Чжоу, честь рода которых была в опасности, снова обрели покой. Но подумайте, кто бы сумел разобраться во всем этом, случись Чжоу-гуну заболеть и скончаться в ту самую пору, когда Гуань-шу и Цай-шу только начали распространять слухи о том, что он изменник, а золотой ларец с посланием оставался бы закрытым и сомнения Чэн-вана еще не разрешились? Разве последующие поколения не сочли бы этого хорошего человека дурным?
Во второй строке стихотворения говорится о Ван Мане. Ван Ман, по прозвищу Цзюй-цзюнь, был дядей императора Пин-ди[161] династии Западная Хань[162]. Он был лицемером. Пользуясь расположением и влиянием императрицы-регентши, он присвоил себе власть и величие государственного министра и втайне замышлял завладеть престолом династии Хань. Стремясь снискать расположение подданных, он старался держаться покорно и скромно, уважать надлежащие нормы поведения и ценить талантливых людей. Он делал вид, что действует справедливо, и притворялся, будто совершает подвиги. Сотни тысяч людей[163] в областях и уездах Поднебесной[164] толковали о добродетелях Мана. Видя, что подданные настроены в его пользу, он отравил императора Пин-ди, сослал вдовствующую императрицу-мать и провозгласил себя императором, назвав свою династию «Новой». Он держался у власти восемнадцать лет[165], пока его не убили, когда Лю Вэнь-шу[166] из Наньяна[167] поднял
