Простонародные рассказы, изданные в столице - Автор Неизвестен -- Древневосточная литература

— Было четверо, но все они умерли! — пожаловался старик, и на глаза его навернулись слезы. — Мы с женой живет здесь одни.

— Почему же все они умерли так рано?

— Уже десять лет нас губят новые законы. Мои сыновья либо были погублены чиновниками, либо нашли свою смерть в дороге. Меня спасло только то, что я стар, — это дало мне возможность хоть как-то продержаться. Будь я моложе и сильнее, меня уже не было бы в живых.

— Чем же так плохи для вас новые законы? — осторожно спросил Ван Ань-ши.

— Стоит прочитать стихи на стене, и вам станет ясно, — сказал старик. — С тех пор как волею императора министром назначен Ван Ань-ши, он изменил законы прежних государей и направил все свои усилия на то, чтобы обирать население, считая это важнейшим и неотложнейшим делом. Он отвергал добрые советы и упорствовал в своих ошибках, он изгонял искренность и утверждал лесть. Чтобы погубить земледельцев, он ввел закон о предоставлении крестьянам ссуд под будущий урожай. Один за другим появлялись законы о системе баоцзя, об освобождении от трудовых повинностей, о сохранении конского поголовья, об уравнивании перевозок налоговых поступлений и другие — их было так много, что о каждом не стоит и говорить. Представители власти угождали вышестоящим и истязали тех, кто им подчинен. Днем они занимались побоями и грабежом, а ночью стражники кричали у ворот, так что никто не мог даже спать спокойно. Люди бросали хозяйство и, забрав жен и детей, скрывались в далеких горных ущельях. Они десятками уходили каждый день. В нашей деревне было сто с лишним семей, а теперь не наберется и десяти. У меня в семье когда-то было шестнадцать душ обоего полу, а теперь осталось только четверо!

Он сказал это, и слезы дождем полились из его глаз. Ван Ань-ши был сильно огорчен.

— Некоторые утверждают, что новые законы хороши для народа, но вот вы говорите, что они плохи, — сказал он. — Я желал бы узнать об этом подробнее.

— Ван Ань-ши очень упрям, — сказал старик. — В народе его так и зовут — упрямым министром. Тому, кто скажет, что его законы плохи, грозят неприятности, а тот, кто их хвалит, может рассчитывать на повышение. Поэтому те, кто говорит, что новые законы благоприятны для народа, просто угодничают и лицемерят. На самом деле вред, который приносят народу эти законы, велик, и корни его лежат глубоко. Взять, к примеру, закон о баоцзя. Он требует, чтобы один мужчина из каждой семьи обучался военным приемам. И еще один должен быть при нем с утра до вечера. Хотя в законе и говорится, что надо учиться раз в пять дней, но на деле, когда рекруты собираются, с них начинают требовать взятки, и тех, кто дает, отпускают, а про тех, у кого денег нет, говорят, что они не освоили военных приемов, и не пускают домой. И вот в самый разгар полевых работ оба оказываются оторванными от дела, а потом зачастую вся семья умирает от голода и холода.

Старик рассказал это и спросил сам:

— А где он нынче, этот упрямый министр?

— Он при дворе помогает Сыну Неба[205], — солгал Ван Ань-ши.

— Как это вышло, что такого лицемера не только не истребили, но даже назначили министром? — вздохнул старик. Он плюнул, крепко выругался и продолжал: — Где же справедливость? Почему правительство не избрало министра из таких благородных людей, как Хань Ци, Фу Би[206], Сыма Гуан[207], Люй Хуэй, Су Ши[208], а, как ни странно, предпочло поручить такой важный пост этому низкому человеку?

Тут в комнату, где хозяин принимал гостя, вошли Цзян Цзюй и слуги, до которых донеслись крики и брань. Видя, что старик слишком разгорячился, они остановили его, говоря:

— Как ты, старик, смеешь болтать такие вещи! Если бы министр Ван услышал твои слова, ты получил бы по заслугам.

— Мне скоро восемьдесят, и смерть в моем возрасте уже не страшна! — вдруг сердито ответил старик. — Доведись только мне встретить этого кровопийцу, я не задумываясь, своими руками отрезал бы ему голову, вырвал сердце и печень и съел бы их. Пусть меня за эти слова отправят в котел, под меч или под пилу — все равно не пожалею, что их произнес!

В изумлении все высунули язык и втянули голову в плечи.

Лицо Ван Ань-ши покрылось мертвенной бледностью, но он ничего не сказал и вышел во двор. Там он обратился к Цзян Цзюю:

— Ночь лунная, светло как днем, и нам следует торопиться.

Цзян Цзюй сразу же понял. Он расплатился со стариком за угощение и велел слугам собираться в дорогу. Когда Ван Ань-ши стал прощаться с хозяином, тот, улыбаясь, сказал:

— Я, глупый, ругал кровопийцу Ван Ань-ши, но какое это имеет отношение к вам, господин? Почему же вы обиделись и уезжаете? Может быть, господин, этот Ван Ань-ши вам родственник или друг?

— Нет-нет! — поспешно ответил Ван Ань-ши.

Он сел в паланкин и велел быстрее трогаться в путь. Они продвигались вперед, и луна освещала им дорогу.

Пройдя с десяток ли, они оказались у опушки леса. Здесь одиноко стояла крытая камышом хижина с двумя пристройками. Никаких других домов поблизости не было видно.

— Вот уединенное и безлюдное место, — сказал Ван Ань-ши. — Здесь мы найдем покой.

Цзян Цзюю было приказано постучаться. Дверь открыла старая женщина. Цзян Цзюй сказал ей, как говорил везде, что они путешественники и очень любят странствовать по дорогам, но на сей раз не нашли постоялого двора и просят пустить их переночевать, а завтра утром они с ней расплатятся.

— У меня свободно, — сказала старуха, приглашая их в комнату. — Если вам нужно только переночевать, то пожалуйста. Но хозяйство мое маленькое, и ни для паланкина, ни для животных места нет.

— Ничего, — сказал Цзян Цзюй. — Я уже придумал, как быть.

Ван Ань-ши вышел из паланкина и прошел в комнату. Цзян Цзюй распорядился, чтобы паланкин поставили у стены под скатом крыши, а мула и осла пустили в рощу. Тем временем Ван Ань-ши, сидя в комнате, рассматривал старуху хозяйку — вместо платья на ней были лохмотья, и волосы были растрепаны. Но жилище, хотя и бедное, с глинобитными стенами, отличалось