Эпидемии и народы - Уильям Макнилл

долине Янцзы стало свершившимся фактом, потребовалось еще пять-шесть столетий. Если говорить совсем простым языком, то более быстрому увеличению плотности иммигрантов с более прохладного, более сухого севера препятствовало то, что слишком многие из них умирали.

Все эти утверждения остаются неудобно абстрактными и априорными. Как и в случае со Средним Востоком, у нас немного надежды на то, что из древних китайских текстов удастся в точности выяснить, что могли представлять собой опасные для человека паразиты. Тем не менее у древних авторов часто обнаруживается проницательное осознание инфекционных рисков юга. Например, основатель китайской историографии Сыма Цянь, живший примерно в 145–87 годах до н. э., утверждает: «На территории к югу от Янцзы земля низменна, а климат влажен; взрослые мужчины умирают тут молодыми»[83]. Также он отмечает обилие доступных для обработки земель и редкость населения в этом регионе. Это авторитетное свидетельство, поскольку для подготовки к написанию своей хроники Сыма Цянь лично совершил поездку по стране. В более поздней китайской литературе нездоровая среда юга воспринималась как нечто само собой разумеющееся. Специальные руководства для путешествующих на юг надлежащим образом предписывали экзотические схемы лечения и лекарственные средства для встречающихся здесь пагубных заболеваний[84]. Как демонстрируют зафиксированные в источниках примечательно короткие сроки нахождения в должностях и высокая смертность направленных на юг чиновников, все это не слишком помогало.

Распространение современных заболеваний в той мере, в какой его можно нанести на карту Китая, также подтверждает гипотезу, что на более теплой и более влажной территории юга успешно развивается большее разнообразие инфекций и инфестаций. Значительное количество границ между современными заболеваниями проходит по территории между Хуанхэ и Янцзы, и климатические модели с определенностью предполагают, что подобный вектор заболеваний является очень древним[85]. Однако та форма, в которой до нас дошли древнекитайские медицинские тексты, как правило, скрывает региональные различия, поскольку длинные списки отдельных заболеваний, выявляемых китайскими медицинскими авторами, выстраивались вокруг времен года, когда эти заболевания были наиболее преобладающими.

Некоторые из них, такие, как малярия, можно с уверенностью идентифицировать и сегодня, но для многих других подобное отождествление с современными классификациями инфекций столь же затруднительно, как и перевод языка Галена на медицинскую терминологию XX века[86].

Малярия, хотя она время от времени случается на севере Китая, сегодня является проблемой для здоровья людей только на юге[87]. В действительности она и могла быть принципиальным препятствием для первоначальной китайской экспансии в южном направлении. Поражает южные части Китая и еще одно переносимое комарами заболевание — лихорадка денге, близкая родственница желтой лихорадки, хотя в наши дни она не столь летальна. Подобно малярии, лихорадка денге могла существовать с незапамятных времен, поджидая иммигрантов из более северных климатических поясов, у которых предшествующие контакты с различными заболеваниями не сформировали никакого естественного сопротивления к ней. Лихорадки, в том числе регулярно возвращающиеся, которые, должно быть, имели малярийную природу, занимают очень заметное место в древнекитайских медицинских трактатах, и данный факт подкрепляет идею о том, что подобные заболевания имели большое значение в первые столетия китайской экспансии[88].

В китайской materia medica [фармакологии — лат.] XIX века также использовалось несколько настолько эффективных жаропонижающих средств, так что завезенный в Китай хинин едва ли выглядел превосходным лекарством даже в глазах европейских врачей[89].

Еще одной крупной современной проблемой для здоровья населения в Южном и Центральном Китае является шистосомоз. Это заболевание тоже, вероятно, всегда было привязано к климатически очерченным границам. Недавно обнаруженное тело человека, жившего во II веке н. э., которое столь хорошо сохранилось, что по нему можно с уверенностью судить о наличии хронического шистосомоза[90], служит доказательством того, что данное заболевание утвердилось в Китае до того, как китайские первопроходцы оказались в состоянии осваивать долину Янцзы на том уровне, который хоть сколько-нибудь напоминал бы масштабы, характерные для северной части страны.

Так или иначе, можно утверждать, что при проникновении в сложную окружающую среду заливной поймы Хуанхэ в столетия около 600 года до н. э. китайцы демонстрировали выдающийся успех — как технический и политический, так и эпидемиологический. Не менее поразительного успеха они добились после примерно 200 года до н. э. в достижении терпимого и необычайно стабильного макропаразитического баланса между производителями продовольствия и теми, кто жил за счет собираемых крестьянами урожаев.

Однако на микропаразитическом уровне в столетия и до, и после наступления христианской эры на территориях необъятных южных регионов по-прежнему шли долгосрочные адаптации. Долину Янцзы и другие земли, находившиеся под политическим господством Китая с 211 года до н. э. (или еще ранее), было невозможно полностью инкорпорировать в китайский социальный организм из-за инфекционных барьеров до падения династии Хань (221 год н. э.), когда, как мы вскоре увидим, произошли и другие радикальные и имевшие долгосрочные последствия адаптации к заболеваниям.

Для Индии сведения о раннем сельскохозяйственном развитии в средней части долины Ганга и прилегающих регионах ближе к Бенгальскому заливу практически отсутствуют. Выращивание риса приобрело значимость в давние времена, но когда конкретно это произошло, сказать, похоже, невозможно. Непонятно даже то, насколько важна была ирригация. В долине Ганга муссонные дожди позволяли полностью решать большинство сельскохозяйственных задач без необходимости черпать воду из реки. Однако ирригация была принципиальна для получения нескольких урожаев за один год, поскольку летом и осенью муссонные дожди прекращаются, поэтому появляется необходимость в искусственных средствах доставки воды на поля, чтобы земля не простаивала до возобновления дождей. Сбор нескольких урожаев в год был распространенным явлением в этом регионе в последние столетия, но насколько древней может быть эта практика, достоверно никогда не выяснялось.

Тем не менее известно, что начиная примерно с 600 года до н. э. в долине Ганга развивались могущественные и обширные царства. Вскоре после вторжения Александра Македонского в 327–325 годах до н. э. одно из таких государств, правителем которого был Чандрагупта Маурья (около 321297 годы до н. э.), объединило весь регион в одну имперскую структуру, а его наследники расширили свою власть в пределах большей части Индийского субконтинента. Еще раньше в этом процессе политического развития принц Гаутама, известный как Будда (традиционно его биография датируется 563–483 годами до н. э.), сыграл роль, которая оказывается примечательной параллелью для роли его китайского современника Конфуция, поскольку Будда в Индии, подобно Конфуцию в Китае, стал выразителем определенного мировоззрения и примером определенного образа жизни, оказавшихся очень влиятельными.

Однако если сравнивать с Китаем, то и политические, и интеллектуальные структуры, которые возникли в регионе Ганга до и после 500 года до н. э., оставались нестабильными и никогда не консолидировались в устойчивое целое. Одной из причин этого — и это, вероятно, был весьма устойчивый фактор во всей индийской