Междуречье - Гарри Тертлдав
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Именно так, — согласился Шарур. Все еще голый он поспешно шагал вперед. На солнце тело быстро обсохло, и Шарур этому порадовался. Чем меньше речной воды на нем, тем лучше.
Он оглянулся через плечо. Речная богиня поняла, что ее обманули. Поверхность Ярмука вдруг вспенилась. Вода взметнулась в воздух и опала. В бесполезной ярости река стремилась достать вероломный караван. Люди и ослы тревожно закричали и припустились прочь.
Река вытянула водяное щупальце и вспухла, как при разливе. Однако за границей русла сила Эниярмук резко пошла на убыль. Наконец, вода разочарованно вернулась в берега.
Потный и разгоряченный Шарур поднял руку.
— Мы избежали гнева речной богини, — сказал он. — Будем благодарить и радоваться, воспевая хвалу Энгибилу.
Хвала прозвучала громко и торжествующе. Потом, когда все уже закончилось, Шарур, одеваясь, подумал: уместно ли восхвалять одного бога за то, что не удалось сделать другому богу?
— Твоя сметка, сын главного торговца, опять помогла нам, — сказал Хархару. — Если бы не удалось пересечь реку здесь, нам, возможно, пришлось бы тащиться к главному броду, а там уже земли Эниаггашера. Неведомо, с чем бы пришлось столкнуться. Но, думаю, было бы хуже. Твой отец будет тобой гордиться.
— Само собой, — рассеянно кивнул Шарур. Интересно, чем тут особо гордиться, думал он. Сходил в горы и вернулся с тем же, с чем уходил. Вряд ли он будет гордиться, когда узнает, что я не привез медь или руду, и уж совсем не станет гордиться тем, что теперь нечего возложить на алтарь Энгибила. А уж как будет гордиться Нингаль, когда узнает, что выкупа нет!
Однако хозяин ослов тихо сказал:
— Ты не прав. Ему есть чем гордиться. Ты хорошо справился, сделал, что мог, а то, что обстоятельства были против тебя — то не твоя вина.
— Думаешь, обстоятельства — это не часть моей вины? — спросил Шарур. — Я же ходил в горы и раньше. Разве я не уговаривал горцев? Разве не показал им, что мы, люди из Гибила, крепки своим умом? Я же хотел помочь хотя бы некоторым стать такими, как мы. Тем, кстати, и напугал тамошних богов и распугал наших покупателей. А ты говоришь — обстоятельства!
Хархару склонил голову.
— Если хочешь злиться на себя, сын главного торговца, не мне тебя останавливать. Если решил выставить себя на посмешище, не мне тебе мешать. — Он пошел к ослам. Те, хотя и слыли упрямцами, но ни горечи, не будущих бед не страшились.
Дальше Шарур шел в одиночестве, не обращая внимания на караван, следующий за ним. Что сказал бы его отец, что сделал бы его отец, если бы сам вернулся с гор, потеряв возможность торговать с Алашкурру? Бывало, караваны возвращались в Гибил с гораздо меньшей прибылью, чем та, на которую рассчитывали (при этом ни один такой караван не вел человек из их клана). А иногда караваны не возвращались вовсе, повстречавшись в горах или в пустыне с разбойниками. Но никогда еще, насколько знал Шарур, караван не возвращался только с тем, с чем ушел.
А что скажет лугал Кимаш? Кимаш-то ждет, что Шарур привезет богатые невиданные доселе дары для алтаря Энгибила. Ведь именно так напутствовал лугал караван, когда он уходил. Шарур подвел и Кимаша, а, подведя Кимаша, подвел всех людей Гибила. Ибо если Энгибил будет недоволен правлением Кимаша в городе, если Энгибил будет недоволен приношениями Кимаша, бог может и выйти из своего храма, в котором мирно дремал уже три поколения. И что тогда? Народ Гибила станет как люди Энзуаба? Как люди Имхурсага? И та маленькая свобода, которую знали жители Гибила, умрет.
Очень мрачная перспектива. Но больше Шарура заботила его личная беда. Что скажет Нингаль, когда узнает, что он вернулся с гор без выкупа? А, между прочим, Шарур поклялся Энгибилу заработать выкуп за невесту в этом путешествии. Теперь он возвращается домой без прибыли, как отверженный. Димгалабзу может отдать ее за другого. Шарур со злостью пнул камешек на дороге. А что, кузнец в своем праве.
— Да не может он так сделать! — в сердцах воскликнул Шарур.
— Кто именно и чего именно, господин купеческий сын? — спросил Хархару.
— Неважно, — буркнул Шарур и покраснел от того, что позволил другим проникнуть в его мысли. Ох, может Димгалабзу, может. И ничего Шарур с этим не поделает. Бормоча проклятия, которые уж точно не повредят богам Алашкуррута, он шел на восток, к Гибилу.
Ступив на земли Зуаба, Шарур почувствовал, что до дома рукой подать. После долгого пребывания среди незнакомых народов зуабийцы казались ему такими же знакомыми, как и его ближайшие соседи по улице Кузнецов. Наверное, и остальные караванщики ощущали нечто подобное, потому что они расслабились, перешучиваясь между собой, и только по привычке следили, чтобы не дать зуабийцам украсть чего-нибудь.
— Эй, ребята, — крикнул Мушезиб, — держите глаза открытыми. — Забыли о караванах, шедших через земли Зуаба с прибылью, а выходивших с убытком? Надеюсь, с нами такого не случится... Что рожи корчишь, Агум? Осёл на ногу наступил?
Мушезиб замолчал, бдительно озираясь по сторонам. Шарур тоже призвал себя ко вниманию, дабы не позволить зуабийцам развлекаться своими ловкими пальцами, но потом махнул рукой. Что они могут им сделать? Не было у них никакой прибыли. Он почему-то не думал о возможной убыли, хотя особой разницы между отсутствием прибыли и потерями товаров не усматривалось.
Как и по дороге в горы, Шарур мог бы зайти в город на ночлег. Но он снова предпочел встать лагерем подальше от города. Тогда он не захотел платить за еду и жилье. Теперь причина была более основательной. Он помнил угрожающий взгляд Энзуаба, когда уходил в прошлый раз. Смутно он ощущал связь недовольства местного бога с последующими неприятностями, свалившимися на караван.
Как и тогда, кто-то тряхнул его за плечо посреди крепкого сна. Опять Агум! Однако он сделал именно то, что должен был бы сделать любой охранник на землях Энзуаба:
— Мы вора поймали, сын главного торговца.
Шарур зевнул так, что чуть челюсть не вывихнул.
— Ну и зачем меня будить? Дайте ему пару затрещин и отправьте восвояси. Пусть попытает
