Цену жизни спроси у смерти - Сергей Донской

Громов, широко улыбаясь, уже возвращался. Еще издали он подмигнул Журбе и крикнул:

– Полный порядок, капитан!

– В смысле? – это прозвучало совсем не радостно, зато очень настороженно.

– Я нашел то, что искал. Ваши следаки улику проморгали, но я исправил ошибку.

– Исправил, значит?

– Исправил… Эх, хорошо! – Остановившись напротив сидящего Журбы, Громов бросил сумку себе под ноги и с удовольствием потянулся. – Все, завтра улетаю, капитан. Спасибо, что помог. С меня причитается.

– Что именно?

– Ну, ты даешь! – восхитился Громов. – Не знаешь, что тебе причитается?

– Да нет же. – Журба досадливо поморщился. – Ты сказал, что нашел какую-то улику. Вот я и спрашиваю…

– Зря спрашиваешь! – отрезал Громов. – Одно скажу: кое-кого ждет большой сюрприз.

Увидеть его сразу обоими глазами никак не удавалось – один приходилось щурить из-за сверкания моря за спиной Громова.

– Сюрприз, значится, – тупо повторил Журба.

– Вот именно.

Не потрудившись расстегнуть все пуговицы рубашки, Громов стянул ее через голову, небрежно бросил на гальку и предложил:

– Искупнемся?

Грудь у него была выпуклой, сильной и совершенно безволосой. Журба машинально поскреб свою собственную густую растительность, выпиравшую из-под воротника, и покачал головой:

– Нет. У меня работы по горло. Честно говоря, я очень спешу.

– Так езжай себе.

Журба недоверчиво спросил:

– Один?

– Один, – подтвердил Громов. – Мой рабочий день закончился. Я свою задачу выполнил и теперь намереваюсь позагорать на солнышке. А ты езжай на работу. – Для наглядности он махнул рукой в сторону города. – Сам понимаешь, командировки на курорт не часто подворачиваются. Хочу использовать свободный день на всю катушку.

Журба встал.

– Ты уверен, майор? Без обид?

– Какие могут быть обиды? Вечером доберусь своим ходом. Будет желание, подскочи ко мне часиков в восемь. Гостиница «Бриз», знаешь такую?

– Как не знать! – Журба нетерпеливо перетаптывался на месте.

– Вот и отлично. – Громов кивнул. – Значит, еще увидимся. До встречи, капитан.

Не дожидаясь ответа, он повернулся к собеседнику спиной и, насвистывая что-то беззаботное, зашагал к морю. Проводив его недобрым взглядом, Журба пнул ногой брошенную сумку, оказавшуюся подозрительно тяжелой, и стал карабкаться по склону к оставленной наверху машине.

Вскоре о его недавнем пребывании здесь напоминали лишь пыльные потоки камешков, которые продолжали сбегать вниз, когда сам Журба уже давно скрылся из виду.

Глава 9

Минин без пожарского

Господа Минины трапезничали в просторной овальной комнате, залитой солнечным светом. При таком освещении слабо колыхающиеся белоснежные гардины ничуть не напоминали саваны привидений, как это могло бы показаться ночью. Стол украшала ваза с бордовыми розами. Очень похожие росли на клумбе под окнами, но в самом доме было принято ставить исключительно привозные, израильские. В них был некий иностранный шик, недоступный соотечественницам.

Младший Минин, у которого недавно начались каникулы, наворачивал свою овсянку и толковал о прелестях английских пудингов. И то и другое получалось у него со знанием дела. Он учился в Итонском колледже, на родине появлялся редко и наивно полагал, что отец владеет процветающей строительной фирмой.

Отчасти так оно и было. Правда, возводила эта фирма исключительно «крыши» над коммерческими структурами. Папа Минин сына любил, гордился, что сумел дать парнишке настоящее образование. Сам он проходил свои университеты в Пермской ИТК № 11, от звонка до звонка. А это, конечно, не Итон, хотя чего-чего, а овсянки и там хватало.

Старшая дочь Минина, переживавшая очередную душевную драму, налегала в основном на семгу с черным хлебом, оборачивая каждый бутерброд свежим капустным листом. «Их двумя пальчиками ко рту подносит, а охранников за члены обеими руками хватает», – раздраженно подумал Минин. Дочь ничем не радовала родителей, зато парням было от нее радости хоть отбавляй. Приставленных к ней телохранителей приходилось менять каждые два месяца. Дочь, к величайшему сожалению отца, обмену и возврату не подлежала.

Супруга уже перепробовала все пять выставленных на стол салатов, не остановила окончательный выбор ни на одном из них и теперь заедала осетровую уху расстегаями. Лицо у нее так лоснилось от питательного крема, что собравшиеся старались на нее не смотреть.

– Вино опять неважнецкое прислали, – пожаловалась она, щелкнув пальцем по своему бокалу. – Не «Эльзасское», а какой-то «Токай», причем самого низкого пошиба. Знаешь, Евгений, я на днях вычитала в журнале, что в приличных домах принято держать сомелье.

– Сомелье? А «Дом Периньон» девяносто второго года тебя не устроит? – саркастически осведомился Минин.

Главный же вопрос, просившийся ему на язык, прозвучал бы примерно так: «Морда у тебя не треснет, дорогая?»

– Сомелье – это знаток и хранитель вин, – пояснила супруга со слегка обиженным видом. Губы у нее сложились наподобие куриной попки: сплошные морщинки с дырочкой посередине.

Минин случайно взглянул на ее накремленную физиономию, и аппетит у него испортился окончательно.

– Что за жидкая дрисня у меня в тарелке? – Его круглая физиономия, обмороженная в годы бурной молодости, как всегда, легко окрасилась в свекольный цвет.

Минин отлично знал, что за блюдо перед ним находится – сациви под ореховым соусом, приготовленное супругой собственноручно. Именно поэтому он решил не прикасаться к кушанью. В последнее время жена и без крема на лице вызывала у него сильнейшее раздражение.

– Евгений, что ты позволяешь себе за столом? – возмутилась она вибрирующим голосом. – Да еще при детях!

Минин отодвинул от себя сациви, постаравшись, чтобы часть подливы осталась на скатерти:

– Если я вижу перед собой дрисню, я так и говорю: дрисня!

– Я старалась, готовила, а ты…

– Старалась? Готовила? А по-моему, ты просто наложила мне в тарелку, вот и вся твоя кулинария.

Губы жены мелко задрожали:

– Ты ведешь себя, как последний…

– Последний – кто? – Минин швырнул на стол вилку, встал, с вызовом посмотрел на жену.

Она часто заморгала и сделала вид, что всецело поглощена своей ухой, хотя каждая ложка лезла ей в горло с трудом. Сын прятал ехидную улыбку в бокале грейпфрутового сока. Дочь готовила к употреблению очередной капустный лист. Насладившись этой семейной идиллией, Минин вышел вон.

Сын рассказывал, что у англичан есть поговорка: «Мой дом – моя крепость». Что касается Минина, то он предпочитал сравнение с тюрьмой. Причем выстроенной собственными руками.

Строители как раз копошились во дворе, возводя стены будущего домика для гостей. За ними приглядывал один из раскормленных Мининых бычков, кличка которого пока что не имела никакого значения. Не любимая собака ведь, не проверенный в делах кореш. Так, бугай с сиськами.

Рабочие при виде хозяина засуетились, как будто их движения переключили на убыстренную съемку. Но Минин выхватил взглядом только одного из них. Цепко выхватил, зафиксировал и поманил пальцем:

– Ком цу мир, сочинитель.

Это был самый настоящий писатель, автор самых настоящих книг, одну из которых Минин из любопытства приобрел, но прочитать, как всегда, не удосужился. Название книги, впрочем, позабылось, как и фамилия писателя. Что из того? Он ведь в обычного бича превратился, кочующего по стране в поисках заработков. Отребье. Подонок общества.

– Здравствуйте, – сказал писатель, остановившись напротив. Лицо – загорелое почти дочерна, тусклые волосы паклю напоминают. Выглядит так, словно его полночи водкой натощак поили, а потом до утра пинали ногами. В общем, явление Христа народу, а не человек. Ходячее убожество.

– Заказ выполнил? – спросил Минин с заранее недовольным видом. Он всегда хмурился, когда получал от людей требуемое, чтобы те не мнили о себе слишком много. Они родились давать, он – брать. Так был устроен мир, и Минина вполне удовлетворяло это положение вещей.

– Заказ? – Писатель поскреб лысеющую макушку и поднял взгляд к небу. Зрачки его глаз плавали в сплошном розовом тумане. Выходило, что свою дешевую водяру он лакал до самого рассвета, после чего пинать его стало совсем уже необязательно.

– Сюда гляди. – Минин ткнул себя в переносицу. – Я говорил тебе, что завтра день рождения у начальника налоговой инспекции? Хочу адрес ему подготовить, со стишатами. Ты что, забыл?

– Вспомнил, – утвердительно кивнул писатель, но на хозяина посмотреть так и не удосужился.

Минину это не понравилось.

– Ну? – процедил он не обещающим ничего хорошего тоном.

– Пожалуйста, – писатель пожал плечами. – Вот, слушайте…

Пред тобой открыты все дороги,Выбирай любую, без затей.Собирай вовсю свои налоги,Процветай, живи и богатей…

Минин пожевал губами, словно пробуя на вкус услышанное. Какой-то подвох в стихе ему мерещился, какая-то едва уловимая тухлятинка. Будто жаркое из крокодила лопаешь: вид привлекательный, а вкус… вкус в чем-то подозрительный, настораживающий.