Загадка Либастьяна, или происки богов - Юлия Фирсанова

— Нам что вода, что суша, все едино — желудки луженые, — ухмыльнулся Кэлер. — Блевать не будем.

— А все одно на плотах лучше! — с упрямством истинного патриота затвердил Трафа. — Водица покачивает, плеск ласковый, ветерок свежий.

— Тока мошкара сволочь жрет нещадно, особенно ввечеру, — снова влез и опошлил всю плотогонскую романтику Вук.

— Эт-т-та ничего, — вступился за насекомых Трафа, задумчиво откусывая колбаску и принимаясь ее меланхолично пережевывать. — Мошка малая, она тоже животинка, есть хочет.

— У меня настойка одна от гнуса имеется, — похвалился Кэлер. — Только обрызгай ей вокруг, а можешь сам натереться, и ни один кровосос близко не подлетит.

— Колдовство? — неуверенно нахмурился Вук, глубокомысленно изучая дно кружки.

— Не, откуда, — отмахнулся принц, уловивший, что плотогоны опасаются неизвестной магии. — У знающего алхимика брал настой. Он из тех травок составлен, что эти паскудники и на дух не переносят. Их, вишь ли, от этих травок корячит, а человеку хоть бы хны. Даже запаха не уловит.

— П-понял, — кивнул Трафа. — Это как от волчьей красавки мой Зубоскал сразу выть начинает, а я нич-чего не чую. Пес же мой, пока ему все травинки из шкуры не вычешешь, так и будет жалобиться.

— Во-во, все от природы, — поддакнул Кэлер, усиленно метая в рот со стола съестное. Миску от рагу принц выскреб хлебом до блеска, и теперь подбирал последние, подстывшие колбаски и сыр 'Солодка'. Элегор присоединил свои старания к тяжкому труду Кэлера.

С лоулендской скоростью и аппетитом стол через несколько минут был очищен от всяких следов съестного, не считая колбасных 'попок', сырных корок и лужиц пива. Яблоки боги жевали целиком вместе с огрызками.

Осушив в последний раз свою кружку, Трафа довольно крякнул и, слегка покачиваясь, поднялся.

— Прощевайте, пусть злые демоны не заметят вас, — напутствовал друзей Вук. — Ежели свидимся когда, посидим хорошенько, я пивка поставлю, расскажите, каково оно в Бартиндаре.

— Непременно, — отозвался Элегор. И подхватив свои вещи, лоулендцы вслед за покачивающемся так, словно уже пребывал на любимом плоту, плотогоном покинули гостеприимные стены кабака.

Вук со своей компанией остался пьянствовать дальше, а вот для парней Трафа уход вожака стал сигналом к окончанию попойки, они кликнули подавальщика для расчета и потянулись за Трафаном на улицу.

От 'Приюта плотогона' до реки добрались быстро. Даже пьяный, Трафа не петлял по городу, а шел так уверенно, словно у него в проспиртованном брюхе находился компас, указывающий дорогу к плоту. Гавань с покачивающимися у причалов плотами самых разных габаритов показалась через десяток минут. В отличие от кабака, там было довольно тихо, только изредка перекликались сторожа, непрерывно звенела мошкара и квакали лягушки. Порт выделялся удивительной, какой-то даже патологической чистотой. Раньше боги считали отсутствие грязи и мусора признаком, отличающим исключительно эльфийские гавани, даже в Лоуленде, несмотря на ежевечернюю и весьма тщательную уборку портовой территории, мусор был просто неискореним, на месте двух убранных куч к следующей ночи образовывалось три. И если б не магия, очень скоро порт утонул бы в отбросах. Но в Вальморе, видать, нашли какой-то более действенный способ поддержания чистоты.

Трафа повернул направо и привел богов к широченному плоту, связанному из гигантских бревен, пропитанных каким-то диковинным веществом, придававшим им коричневатый блеск и запах душистой травяной свежести. Плот был тяжело гружен какими-то тюками, обернутыми в промасленную ткань, тщательно перевязанными и равномерно распределенными по поверхности примитивного судна для поддержания наилучшего баланса. На свист Трафа выскочили радостно повизгивающий маленький белый комок шерсти и молодой заспанный парень, оставленный за сторожа, перебросил с плота узкие мостки, по которым и перебрались лоулендцы. Вслед за ними на плот перепрыгнул Трафа и три других мужика из его компании. Остальные, насколько успели проследить боги, рассредоточились по соседним плотам, размерами поменьше. Песик с дивным именем Зубоскал, рыкнув для проформы на спутников хозяина, принялся подпрыгивать словно мячик, норовя лизнуть Трафа в нос. Поймав зверя в воздухе, плотогон великодушно позволил ему облизать свое лицо и отпустил, наказав:

— У нас гости, Зубоскал, не кусай их!

Словно поняв хозяина, песик подбежал к лоуленцам и, деловито обнюхв их сапоги и штаны, пару раз вильнул хвостом, демонстрируя некоторое дружелюбие. Кэлер и Элегор потрепали Зубоскала по свалявшейся в плотные колечки шерстке и песик, завершив процедуру знакомства, тут же вернулся к ногам Трафа.

— Располагайтесь, — гостеприимно посоветовал Трафа богам, махнув рукой в сторону нескольких старых тюфяков, как попало брошенных между тюков, и сам рухнул как подкошенный на один из них, не обращая никакого внимания на свирепствующих комаров. Богатырский храп возвестил лоулендцам, что плотогон перешел в страну сновидений. Зубоскал доверчиво свернулся клубочком у груди хозяина, и мощная лапа Трафа обхватила крохотного песика, любовно прижав его к себе.

Один за другим утихомирились и остальные плотогоны на тюфяках. Элегор с жадным любопытством огляделся вокруг, небрежно отмахиваясь от мошкары, и поинтересовался:

— А у тебя и правда есть зелье от насекомых?

— Нет, сбрехал, — спокойно признался Кэлер, прихлопывая комара на своей щеке. — Заклятье подходящее есть, а травки на тварей пархатых надежно не действуют, ко всему привыкают и пуще прежнего жрать стараются. А если и разлетятся, то десяток-другой все равно повыносливей других окажется и кровушки попить успеет. Чары другое дело, пока не распустишь плетение, или оно от времени не распадется, ни один кровосос и близко не подлетит.

И бог на глазах у Элегора сотворил то самое простенькое бытовое заклятье, употребляемое им главным образом для выведения блох и клопов с трактирных постелей или тюремных нар, на которых принцу тоже бывать доводилось не раз. Иногда, стосковавшись по тюремной романтике, Кэлер нарочно совершал какое-нибудь забавное преступление и оказывался там, куда стремилась его ностальгирующая душа. Бог выходил, а чаще всего сбегал на свободу после пары месяцев заключения несколько похудевшим, катастрофически небритым и весьма довольным.

Едва плетение заклинания развернулось над плотом, негодников-комаров словно ветром сдуло. Их звон теперь неумолчно звучал издалека, зато, следуя логике физического закона сохранения энергии, усилился поток ругани и звучных шлепков на соседних плотах, куда перекочевали ненасытные кровососы.