Удар змеи - Александр Прозоров

– Легко, княже, - пожал плечами Грязный. - Когда понимаешь, каковые здесь правила, все очень просто становится. Глупые они тут все, самолюбивые и на лесть падкие. Предложишь помочь - могут и голову отсечь. А коли сплетешь из слов нечто навроде: «Дозволь прикоснуться к твоей мудрости, великородный непобедимый хан, и созерцать твое правосудие», - и вмиг первейшим советником становишься.

– Так ты теперь первейший советник, что ли?

– Увы, княже, - рассмеялся боярин, - льстецов велеречивых тут и без меня в достатке, не протолкаешься. Однако же не в порубе сижу, к хану вхож и даже, как видишь, не раз оным одарен.

– Отчего же они за помощь головы рубят, не понимаю?

– Да умы у них, княже, сильно не по-нашему устроены. Вот у нас как? Коли человек тебе дружбу свою с душой предлагает, так ты ему тем же ответишь, правда? Коли помочь желает - спасибо скажешь. Коли мира просит - замиришься. Слабого пожалеешь. А татарин-басурманин али чухонец дикий - ты смотреть не станешь. Все едино ведь душа человеческая, хоть и заблудшая. У басурман же все иначе, сразу и не поймешь. Они здесь все по заветам Магометовым живут, кои в Коране изложены, понимаешь? Коран же говорит, что честный мусульманин и христианам, и караимам, и даже схизматикам покровительство оказывать должен.

– А голову-то отчего помощникам рубить, боярин? - попытался вернуть гостя к своему вопросу Зверев.

– В том-то и ответ, Андрей Васильевич! - хлопнул ладонью о ладонь Василий Грязный. - Вот ты сам помысли: коли ты кошку привечать взялся, как ты исполнять сие станешь, коли кошка за столом твоим сидеть станет, вино твое пить, добром из амбаров распоряжаться - а тебя на коврике у двери держать? Как ей можно покровительствовать, а? Ты эту кошку сперва за шкирку оттаскаешь, об стену мордой постучишь, обратно на коврик кинешь, а уж после этого, коли успокоишься, опять баловать начнешь. Вот и магометяне все такие. Коли ты у них помощи спросишь - покровительство свысока окажут. Коли сам помощь предложишь - то получится, что ты покровительствуешь. А за такое они голову враз снесут. Ибо, по их мнению, басурманин превыше всех быть обязан, всеми править, всех судить, но сам православным неподсуден завсегда оставаться. Даже не ровней быть, княже, а токмо выше всех, кто иной веры держится.

– А-а, вот оно как, - начал понимать Зверев.

– Вот-вот, и в этом они все! - развалился на подушках гость. - Коли ты им мир предложишь - добить постараются, коли дружбу - войну насмерть затеют. Слабость выкажешь - не успокоятся, пока не уничтожат. Не нужен им ни мир, ни дружба, ни уважение. Им нужно, чтобы ты им слугой был, рабом али зверьком домашним, который в покровительстве нуждается и о том постоянно умоляет.

– Будут делать все наоборот?

– Магомет им завещал на всей земле законы басурманские установить. И за то воевать они до конца станут, каждой возможностью пользуясь. Предложением мира их только раззадорить можно. Коли мира хочешь, значит слаб. На уступки пойдешь - давить станут, пока целиком не сожрут. Нет для них иного правила, нежели подчинение иноверцев их власти. Нет, и все. Ты хоть ведаешь, княже, как они империю свою называют? Земля мира! А все, что вне империи - земля войны. И не наступит нигде мира по их закону, пока чужие земли землей империи не станут. Их можно убить - или подчиниться. И никак иначе.

– Ты, стало быть, подчинился, боярин?

– Я в полоне, княже, нечто ты забыл? - пригладил бороду гость и тяжко вздохнул. - Не торопится что-то меня выкупать государь наш, кормилец.

– Я как раз и приехал о выкупе полонян с ханом сговориться.

– От это хорошо, княже! - встрепенулся Грязный. - Это славно. Я ныне об этом как раз уговориться с ханом успел.

– О чем? - насторожился Зверев.

– О выкупе полона татарского за этот год. Сие ведь через Девлета все идет. Он с каждого выкупленного ратника четверть получает, да еще четверть султану османскому уходит, как верховному владетелю здешнему. Посему беи крымские списки с пленниками в Бахчисарай шлют, а казна царская по уговору всех выкупает.

– Государь меня о выкупе посылал договариваться… - сухо сообщил князь Сакульский.

– Не надобно тебе, княже, без опыту с эмирами здешними уговариваться, - мотнул головой гость. - Я же сказывал, тут каженное слово продумать важно, дабы басурманин равенства часом не ощутил. Тут даже перечить и то с лестью и почтением надобно, и уговариваться не советами или, спаси Боже, требованиями, а намеками и уважением к мнению ханскому… От, по осени, государь посольство свое присылал, с татарами об альянсе уговориться, с ляхами вместе воевать. И что? Как басурмане про союз услышали, так враз на дыбы встали. Какой союз?! Не могут они с неверными в союзе быть, ровно по чину одинаковы! Надобно было о подмоге татарской в сем деле говорить, будто мы покровительства крымского в войне просим. С сим бы условием согласились бы они, отчего нет? Слова разные, но сутьто одна. Пошли бы вместе ляхов-схизматиков бить. Да ведь князья Шереметев да Салтыков рази на уважение и поклон согласятся? Уперлись, ровно дети неразумные! А меня бы спросили, через меня переговаривались, так и сговорились бы, верно говорю! Ныне, слышал, заместо союза с Девлетом супротив Польши придется государю с самими же татарами и биться…

На пороге появился Богдан с ведерным бочонком в руках, поставил его на пол. Следом просочилась пожилая служанка, расстелила чистую тряпицу с вышитым краем, поставила на нее пиалы, миски с орехами, курагой и светлым изюмом. Хозяин постоялого двора тем временем вкрутил в бочонок медный краник и с поклоном вышел.

– Э-эх… - Зверев наклонил бочонок, наполнил кубки. Поднял свой, стукнул им о край другого, выпил и тут же налил снова. Выпил.

– Эк тебя проняло… - Боярин сделал несколько глотков.

– Не могу. Прямо хоть не выходи никуда! - Андрей опрокинул в себя третий кубок. - Нечто я не понимаю, чего они от меня хотят, на что надеются? Хотят, чтобы выкупил. А я что? Мне отца найти надобно, мне дело государево исполнить нужно. Я не могу тратить серебро, я не могу превращать свой обоз в неповоротливую толпу! - Зверев налил еще, покосился на гостя: - Так ты проведешь меня к хану?

– Сие не так просто осуществить, княже, - с оттенком снисходительности сообщил Грязный. - Ты человек знатный, родовитый, спору нет. Но в здешних местах чужой. У хана же хлопот много, его беи и эмиры своими заботами с утра до ночи занимают. С тобой же надобно беседу вести, несколько часов из планов выкроить. Это я могу мимоходом пару слов Девлету на ушко шепнуть, да тут же ответ либо соизволение услышать. А ради тебя прием особый устраивать надобно. Хан заскучал как-то перед намазом, никто его не тревожил, тут я и воспользовался, подпись его под списком полоняников получил, дозволение обмен произвести. Надобно токмо серебро привезть.

Андрей промолчал. Настырная активность боярина Грязного ему сильно не нравилась. Пока он даже не мог объяснить - почему. Может, потому, что старания пленника явно шли на пользу татарам - халатами просто так никого не награждают. Интересы же Османской империи и Русского царства не совпадали практически ни в чем. Тот, кто приносит пользу здешним правителям - без сомнения, вредит Руси. И наоборот.

– Нечто тебе так хочется на хана Девлет-Гирея посмотреть, Андрей Васильевич? - Гость сделал еще несколько глотков вина, взял щепоть орешков, кинул в рот. - Так тебе, мыслю, ему голову срубить куда как больше хочется, нежели льстить, кланяться и упрашивать. А ведь, коли не льстить и не упрашивать, ничего в Бахчисарае не добьешься. Уедешь, княже, с пустыми руками. Токмо времени потратишь несчитано. Приема ханского месяцами ждать приходится.

– Ладно, давай список, - решил Зверев. - Гляну, чего там получилось, а уж потом решать станем.

– Кабы знать, чего ради ты прибыл, с собой бы взял, - вздохнул боярин. - В светелке моей свиток остался. Давай завтра принесу, после второго намаза?

– Ты уже в намазах время измеряешь, боярин? - удивился князь.

– А как иначе, Андрей Васильевич? Муэдзины с минаретов орут, что ишаки бешеные, всем в округе слышно. Очень удобно часы отмерять.

– Завтра так завтра. - Зверев опрокинул в себя еще кубок и наконец-то ощутил, как, оглушенная алкоголем, отступает перемешанная с бессилием и ненавистью нутряная боль. - Если списка с собой нету, тогда пей.

– Твое здоровье, княже! - поднял кубок боярин Грязный, выпил до капли, крякнул, закусил курагой. - Отец Георгий сказывал, письмо у тебя для меня имеется?

– Совсем забыл, - хлопнул себя по лбу Андрей. - Прости, боярин.

Он снял с шеи ремешок с ключом, открыл сундук, достал переданную дьяком Висковатым грамоту, протянул гостю.

– Благодарствую, княже. - Василий Грязный развернул свиток у окна, прочитал, шевеля губами, кивнул, пару раз перекрестился: - Ну, слава Богу. Государь пишет, жене моей жалованье за службу передать велел и исполчения покамест с именья не требовать. Ну, и попрекает опять, что глупо в полон попал. Давай, Андрей Васильевич, выпьем за царя нашего. Счастлива Русь таким правителем.