В тебе моя жизнь... - Струк Марина

Внезапно Сергей перевел взгляд на дверь, и Марина, последовав его примеру, заметила, как шевельнулась ручка. Потом, убедившись, что дверь заперта, тихонько постучали.

— Сергей Кириллович, я вам вина подогретого принес, как вы просили, — раздался громкий шепот Степана.

Сергей перевел взгляд на Марину и сбросил в сторону книгу, что лежала на нем.

— Прочь ступай! — приказал он, не отрывая взгляда от глаз Марины, в которых в тот же миг заметил растерянность и испуг быть застигнутой в его спальне, словно приказывая ей одними глазами оставаться на месте. — Не хочу более.

Еще миг они смотрели друг на друга, будто пытаясь прочитать мысли в противоположной голове, отгадать желания, вспыхнувшие в душах друг друга. А потом вдруг потянулись навстречу — рука к руке, губы к губам, словно кто-то невидимый дал команду.

Она не смогла бы сказать после, кто первый скинул одежду. Помнит только, как сама рвала рубашку с его плеч, будто боясь остановиться хотя бы на миг, как сама помогала ему снять с себя сорочку.

Его потемневшие от страсти глаза при виде ее обнаженного тела заставили ее голову пойти кругом от сознания собственной прелести, что способна заставить этого мужчину сперва так нежно, а после настойчиво и слегка грубо ласкать ее тело, заставить его забыть обо всем, кроме ее тела и ее желаний. Их желаний…

Сергей был слегка небрит, и эта короткая щетина причиняла легкую боль нежной коже Марины вокруг рта. Но видит Бог, она бы не прервала бы его ни на минуту, особенно после, когда он, проведя губами по ее шее, спустился вниз, к ее груди, заставляя ее тело выгибаться навстречу его губам, рукам и — да, даже этой легкой небритости на его щеках, что заставила ее окончательно потерять голову. Ее наслаждение этими ласками было так велико, что она едва сдерживалась, чтобы не издать ни единого звука, опасаясь, что будет услышана кем-то иным, кроме него.

А потом она и вовсе забылась, осознавая только эти губы и руки, эту бархатную кожу под пальцами, эти крепкие плечи, за которые она цеплялась будто утопающий. Помня только эти серые глаза, ставшие темными под напором того желания, что захлестнуло и его огромной волной, только его довольную улыбку, его тихий шепот, когда он что-то шептал ей в ухо на каждый ее отклик своему напору.

А после Марина еще долго лежала подле него, гладя медленно ладонью по его груди, целуя каждый шрам, аккуратно проводя рукой по повязке на плече.

— О Боже, я должно быть сделала тебе больно, — вдруг проговорила она, вспомнив, как он едва сдержал вскрик, стиснув зубы, когда она уже в финале вцепилась в его плечи.

— Пустое, — улыбнулся он, целуя ее в макушку, вдыхая аромат ее волос, что иногда мнился ему бессонными ночами. — Главное, что я не сделал больно тебе.

— Разумеется, нет, — спрятала свое краснеющее лицо у него на груди Марина. Она покривила душой — слегка саднило, но эта легкая боль была ей даже приятна.

Сергей быстро уснул, уставший после той изнурительной поездки, что предпринял, лишь бы успеть к ней на именины. А Марина долго лежала рядом, не в силах отвести глаза от его лица. Рядом с ним все сомнения отступали прочь, и было так спокойно, что покидать эту комнату и вовсе не хотелось, но разве это было возможно? Вот потому, едва только заалела за окном зарница рассвета, она прошлась по спальне, подбирая разбросанные предметы своего ночного туалета, а после, одевшись, проскользнула в свою комнату.

То, что было таким ясным и понятным ночью, поутру вдруг стало казаться таким призрачным, таким надуманным. И зачем она только пошла к нему, корила Марина себя, когда умывалась в своей спальне. Только усложнило все донельзя. Тело снова взяло вверх над разумом, подумала она и замерла. Раньше, когда она оправдывала свои поступки, то ставила в этой фразе совсем другое слово. За всю ночь, что они провели вместе, она не рвалась обсудить их отношения, не желая за ненужными в тот момент разговорами прервать даже на миг то наслаждение, которым была полна их ночь. Промолчала, когда он прошептал ей в ухо «Я люблю тебя» в самом финале, просто улыбнулась в ответ, чувствуя, как тело до самых кончиков пальцев охватывается сладкой негой.

Таня, краснея, будто маков цвет, подала Марине светло-серое платье в тонкую белую полоску, и она отвлеклась на горничную, нахмурившись. Тонкий лен — на прогулку? Оно же будет безнадежно испорчено да еще юбка помнется при езде в двуколке еще до того, как они прибудут на место.

Она приказала подать себе другое платье, но Таня, извинительно качая головой, показала, отводя глаза, на свою шею, и Марина поняла вдруг, почему было предложено именно платье. У него был глубокий круглый вырез и в тоже время высокий белоснежный кружевной воротник-стойка, а именно он и мог ныне, не вызывая особых подозрений скрыть следы на тонкой коже Марины. Да, легкая небритость Сергея принесла ей немало приятных минут этой ночью, но вот что делать с раздражением, небольшие пятна которого так отчетливо были видны нынче.

Именно этот кружевной воротник-стойка и бросился в глаза Раеву-Волынскому, едва он спустился в малую гостиную, где Марина ждала остальных гостей к завтраку. Значит, его интуиция не подвела! Надо было идти на поводу у нее, а не у логики! Он еле сдержал в себе вспыхнувшую злость, что охватила его при виде ее сияющих глаз. Только зубы крепче стиснул, когда Загорский, приветствуя дам, чуть дольше положенного задержал руку Марины в своей ладони, а после, проходя мимо нее в столовой, быстро и мимолетно провел пальцем по спинке стула, едва касаясь ее спины, заставляя ее мило покраснеть.

Ах, вот как! Ну, значит, ему все же суждено вскрыть козыри ныне утром! Ну, держитесь, ваше сиятельство! Ни одна женщина так просто не прощает измены, а значит, Раеву-Волынскому снова будет дан запас времени. А кроме того, как приятно утешать и помогать восстановить разбитое сердце! Ведь, как когда-то прочитал он в одной книжице, quand on a le cœur encore agité par les restes d'une passion, on est plus près d'en prendre une nouvelle que quand on est entièrement guéri [598]

— А что, Сергей Кириллович, вы нынче не на Быстром? — осведомился Раев-Волынский мимоходом, будто его и вовсе не интересовала эта тема, и он упомянул ее вскользь. — Я был весьма наслышан о вашем коне и о тех великолепных созданиях, что разводят в Загорском.

— У вас есть возможность познакомиться с одним из этих созданий, — уклончиво ответил Загорский, хмуря лоб. — Я нынче аккурат на одном из них.

— Значит, не на Быстром, — уточнил Андрей. — Значит, история, что давеча ходила по гостиным Петербурга, верна? О, уверен, что ее contenu romanesque [599]весьма понравится дамам!

— Что? Что за история? — как и предполагал Раев-Волынский, сидевшая недалеко от него за столом Авдотья Михайловна заинтересуется темой их разговора.

— Пустое. Поверьте, это не стоит вашего внимания, — попытался прекратить эту беседу Сергей, видя, как взглянула на него Марина и прислушалась. Но Раев-Волынский не унимался.

— Отчего же? Не стоит скрытничать о таком благородстве, — он повернулся к дамам, что притихли вдруг за столом, ожидая его повествования, и, довольно улыбнувшись, продолжил. — Наш князь совершил поистине благороднейший поступок. Не каждый далеко способен на такое! Подумайте, князь обменял жизнь местной девочки на своего коня, который столь близок ему, как только может быть близко это животное своему хозяину. Совершенно чужой ему девочки, заметьте! Или я ошибаюсь, князь? Мне просто давно рассказывали эту дивную историю, я мог забыть детали, вы уж простите и поправьте меня, прошу вас.

Сергей ясно видел по глазам Раева-Волынского, что тот прекрасно знает детали и лукавит нынче. Теперь у него не оставалось выбора — либо самому рассказать вкратце, что и как произошло тогда, либо предоставить возможность этому хлыщу, который немало может наворотить при этом.