Потерянный взвод - Сергей Дышев

Ну, вот. Увидел, значит, Герасимов мой амулет и сразу:

– А это что за ерунда?

Не успел я и рта раскрыть, как он схватил его своими большими пальцами. Хрясь! Цепочка лопнула. Я даже объяснить ничего не успел, потому что как раз в эту минуту к штабу подкатил бэтээр. Увидел его командир – и навстречу к нему. Герасимов имел редкую способность переключаться. Ручаюсь, что обо мне он тут же забыл. Я же только растерянно посмотрел ему вслед. Вижу, цепочка змейкой выскользнула у него из руки, а сам коготь так и остался зажатым у него в кулаке.

Что делать? Бежать за командиром? Я наклонился, подобрал цепочку. Жаль талисмана. В Афганистане я уже совсем по-другому относился к этой вещице и, глядя на нее, всегда вспоминал день прощания с женой.

Эх, командир, командир!

Из машины тем временем вылез невысокий, плотный мужчина, лет пятидесяти, в защитном комбинезоне. Он снял шапку с козырьком, достал платок и стал вытирать пот. Жарко!

«Писатель», – догадался я. Человек этот был почти лыс, и я рассмеялся, когда вспомнил о предупреждении командира оберегать каждый волосок. Следом с броника спрыгнули здоровенный старший лейтенант-десантник и еще невысокий подполковник.

Герасимов подошел, поздоровался со всеми. Писатель тут же стал говорить что-то насчет дороги. А Герасимов, молодец, отговаривает его от поездки. Но товарищ попался несговорчивый и все доказывал, что ему нужны личные впечатления и причем немедленно. Чем закончился разговор, я не слышал, потому что отошел в сторону. Они еще о чем-то долго говорили. А командир все время прижимал правую руку к сердцу и картинно отводил ее в сторону. Потом Герасимов вспомнил обо мне и позвал.

– Вот, Тимофей Аркадьевич, старший лейтенант Егоров. Командир роты. Дорогу знает, сам – офицер боевой, как говорится, проверенный…

Тимофей Аркадьевич протянул руку, и я пожал мягкую ладонь. Почему-то подумал, что писатель начнет сейчас расспрашивать меня про операцию, про службу, но он только поинтересовался, сколько времени потребуется для подготовки к выезду.

– Минут десять, – отвечаю.

Он снова кивнул и повернулся к Герасимову. Поняв, что «аудиенция» закончена, я отправился готовить машины. Мои механики-водители были на выезде, поэтому мне дали чужих – из другой роты. Как назло, на месте их не было. Обошел вокруг машин. Вижу, из-под одной из них торчат ноги.

– Механик! Водитель! – зову.

Ноги даже не шевельнулись. Я слегка постучал в подошву.

– Чего надо?

Отвечаю, что шоколада.

– Сейчас будет. – Голос из-под машины прозвучал очень многообещающе.

Вылезает этакий здоровый бугай, но видит, что перед ним офицер, и слегка тушуется.

– Где остальные? – спрашиваю.

– К землякам пошли.

– Давай за ними, – говорю. – Через пять минут выезд.

Он пожал плечами и вразвалочку пошел к палаткам.

– Быстрей! – кричу.

Но солдаты появились только через десять минут. Тороплю их, чертыхаюсь. А что поделаешь? Все же недаром говорят, что плохой солдат, но свой, лучше чужого, хоть и хорошего. Потому что знаешь, что можно ожидать от своего. Пока заводили, подошел писатель. Я уже пожалел, что сказал, что через десять минут. Шапка с козырьком натянута на самый нос, в руке – портфель. На лице – недовольство.

– Почему задерживаемся? – сразу накинулся он на меня. – Время, молодой человек, надо ценить. Если не свое, то хотя бы чужое!

Я молчу, почтительно слушаю нотацию. Одновременно разглядываю его высокие ботинки со шнуровкой. Хорошие у него были ботинки, крепкие, как раз такие, чтоб по горам ходить. А комбинезон не понравился: темно-зеленый, выделяться будет.

– Мне командир полка приказал выехать в два часа, – отвечаю. – Ровно в два и выедем.

Он хмыкнул, глянул на часы и говорит:

– Знаете, молодой человек, что сказал по этому поводу Теофраст? «Время – самое драгоценное из всех средств».

Хотел было сказать ему, что не знаю никакого Теофраста и что он давно, наверное, помер, а мне, старшему лейтенанту Егорову, гораздо важней, что сказал товарищ подполковник Герасимов. Но не стал, все же контр-адмирал. Заметил только, что форма его будет привлекать внимание, поэтому лучше сидеть в машине и не высовываться. Чтобы не быть живой мишенью. Тут Тимофей Аркадьевич посмотрел на меня с большим интересом, мол, что это за юный нахал перед ним такой, и объяснил, что ему лучше знать, где находиться. И неторопливо пошел к первой машине. Следом за ним – верзила-десантник. Он от самого Кабула сопровождал писателя. Был в качестве телохранителя. Добросовестный такой парень, дальше десяти шагов от контр-адмирала не отходил. Десантнику я посоветовал занять место в третьей машине. Он тут же заупрямился, заартачился, но я его убедил, что там ему находиться целесообразней, особенно если машина с писателем наскочит на мину. Во вторую машину сел сухощавый подполковник из политотдела. Он тоже сопровождал контр-адмирала.

Я всегда предпочитаю ездить наверху, а если внутри – то под открытым люком. В машине, конечно, укрыт от снайпера, осколков, не получишь стволом в спину, если сзади идет танк, не слетишь под гусеницы. Но сверху и обзор лучше, и больше шансов духа заметить. Что же касается мин – то здесь все ясно: при подрыве слетишь с брони, в худшем случае что-нибудь себе сломаешь. А внутри – гиблое дело, размажет по стенам.

Выехали. Раза два мой подопечный о чем-то спрашивал, но расслышать его не было никакой возможности, и я просто кивал головой. Кажется, это его вполне удовлетворяло.

Прибыли в полк, к нам навстречу – наши и афганские офицеры. Тимофей Аркадьевич сразу представляться: «Контр-адмирал такой-то…» Я и обомлел, зачем «светиться» так глупо, ведь «союзнички» тут же передадут моджахедам, что приехала важная птица. Писатель сразу направился в командирскую палатку. Подполковник – вместе с ним. Я только заглянул внутрь, входить не стал. Стоим вместе с десантником. От нечего делать закурили. Верзила поначалу показался мне молчуном. Но мы быстро разговорились, запоздало познакомились.

– Василий, – называется он, протягивает мне руку. Ладонь, как саперная лопата. А сигарета в его ручищах, будто спичка.

– Человек он своеобразный, – стал рассказывать Вася про писателя. – Мне, говорит, нужны «горячие точки». В них, мол, сконцентрированы человеческие страсти, жизнь кипит-бурлит, характеры выпуклые и еще там что-то… Все непременно под огонь ему надо. Пороху понюхать хочет.

– А ваша с подполковником задача, – спрашиваю, – держать его за фалды?

– Что-то в этом роде. Ретивый он больно. Послевоенное поколение… Дожил до старости, а не воевал. Отличиться же тянет, как молодого солдата. С ним хитро надо. Мы с подполковником, между нами говоря, свою тактику выработали. Ведет, к примеру, подполковник такой разговор. Там-то и там-то напряженно сейчас, люди из боев не вылазят. Смотрим, наш писатель навострил уши. А через час: «Хочу туда». Пожалуйста, едем. А там как раз более или менее спокойно.

Я рассмеялся и подумал, что мне с моим прямым, как палка, характером пришлось бы совсем туго с писателем. Или ему со мной.

Курим, на часы посматриваем.

– О чем можно так долго говорить? – спрашиваю Василия. У нас как раз полчаса оставалось.

– Работа серьезная, не говори, – отвечает Василий. – Бывает, он так вопрос задаст, что совсем по-иному начинаешь смотреть на самые привычные вещи. Спросил однажды: «Хотел бы приехать в Афганистан лет через десять или двадцать обыкновенным туристом?» Или: «Что, говорит, чувствовал, когда обстреляли в первый раз? Страх или, может быть, думал о долге, о Родине?» А мне, честно, и сказать нечего. Помню, с перепугу мочил из автомата, пока патроны не кончились… Рассказывал, что искал участников боев в Испании. Книгу написал об этом… Да, чтоб быть писателем, – заключает мой Вася, – надо с высоты видеть жизнь. Вот я, командир пэдэвэ[10], что я вижу? Дальше взвода – ничего. А вот он…

– Ты давно в Афгане? – спрашиваю Васю между прочим.

– Три месяца…

– Ну, ничего, – обнадежил его, – все впереди. Успеешь еще с высоты увидеть.

Я к тому времени в Афгане уже второй год был, насмотрелся всякого, осмыслил, переосмыслил, так что оценивал все спокойней, без восторгов.

Из палатки между тем выходили офицеры, а Тимофей Аркадьевич все не появлялся. Время поджимало. Поднимаюсь с земли – устроились мы в тени палатки – отодвигаю полог, вхожу внутрь. Кроме нашего писателя и подполковника, там сидели командир соседнего полка Лычев, пять или шесть афганских офицеров и наш переводчик-лейтенант.

– Простите, как ваша фамилия? – спрашивает Тимофей Аркадьевич у смуглого афганца-капитана.

Тот слушает перевод, повторяет:

– Абдулмухамед Гуламмухамед.

– Абдулмахмуд?

– Абдулмухамед, – помогает переводчик.

– Вот вы участвовали в операции, товарищ… Абдулмухамед, – читает мой Тимофей Аркадьевич по блокноту. – Бывает, во время боя загораются посевы, я знаю об этом. Наверное, население возмущается?