Такое долгое странствие - Рохинтон Мистри
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Честно или нечестно, мне все равно. Я не хочу, чтобы собачник снова пожаловался. Дискуссия окончена. Давайте обедать.
Но обед стал настоящим испытанием: мухи жужжали и роились над едой, москиты пикировали на стол со всех сторон. Рошан вздрагивала каждый раз, когда насекомое садилось в ее тарелку, между тем как Дариуш тренировал сноровку, пытаясь ловить их на лету.
– Надо плотно закрыть все окна, – сказал Густад, – и мы перебьем всех, которые останутся внутри.
Однако очень скоро все вспотели в духоте закрытого помещения, и окна пришлось снова открыть.
Кое-как они все же покончили с обедом.
– Люди мочатся на стену, как будто это уборная в их собственном доме, – сказал Густад, хлопнув себя по шее и отбросив убитого москита. В аптечном отделении буфета он нашел маленький, наполовину использованный тюбик «Одомоса». – Надо завтра купить новый. Производители «Одомоса» только жиреют на этих москитах, вот и все.
Они поровну разделили оставшуюся в тюбике мазь, чтобы как-то пережить вечер.
Глава шестая
I
Каждый день, возвращаясь с работы домой, Густад с надеждой спрашивал, нет ли письма от Джимми. Но прошло уже две недели, а от майора не было ни слова насчет той помощи, о которой он просил. Однажды вечером Рошан, услышав, что его ключ поворачивается в замке, бросилась к двери.
– Папа, ты можешь мне дать рупию? Это для школы. Мать Клодиана на собрании сказала, что завтра – последний день, когда можно поучаствовать в лотерее, а там приз – красивая импортная кукла, из Италии, ростом с меня, в длинном свадебном платье и с голубыми глазами. – Она замолчала, только чтобы перевести дух.
Густад притянул дочку к себе и обнял.
– Мой сладкий маленький bakulyoo![110] Что ж ты так разволновалась? Этак ты скоро станешь разговаривать как Хромой Темул – быстробыстробыстро.
– Так ты дашь мне рупию?
– Вечная проблема с этими монастырскими школами. Деньги, все время деньги, деньги для матери-настоятельницы с ее широким задом.
– Ш-ш-ш-ш, – шикнула на него Дильнаваз, – не при ней!
Рошан захихикала.
– А мать Клодиана объяснила, чтó она собирается делать с лотерейными деньгами?
– Да, – ответила Рошан. – Она сказала, что половина пойдет на новое школьное здание, а половина – на помощь беженцам.
– А ты знаешь, кто такие «беженцы»?
– Мать Клодиана нам объяснила. Это люди, которые убежали из Восточного Пакистана и прибежали в Индию, потому что люди из Западного Пакистана убивают их и сжигают их дома.
– Ладно. Получишь ты свою рупию. – Он открыл бумажник. – Но помни: это не значит, что кукла достанется тебе. Это же лотерея.
– Да, да, папа, мать Клодиана нам и это объяснила. У каждой из нас будет номер, и та девочка, чей номер вытащат, получит куклу. – Она сложила рупию, достала из школьного рюкзака пенал и засунула ее под линейку. – Папа, а почему Западный Пакистан убивает людей из Восточного Пакистана?
Густад развязал галстук и разгладил его в том месте, где был узел.
– Потому что он злой и эгоистичный. Восточный Пакистан беден, и он сказал Западному: мы голодаем, пожалуйста, дай нам нашу справедливую долю. Но Западный ответил – нет! Тогда Восточный сказал: в таком случае мы не хотим больше работать с тобой. И в наказание за это Западный Пакистан начал убивать и сжигать Восточный Пакистан.
– Как это подло, – сказала Рошан. – И как жалко Восточный Пакистан.
– В мире много подлого и печального. – Он повесил галстук, расстегнул манжеты на рукавах рубашки, после чего спросил Дильнаваз насчет почты. От Джимми – ничего, но есть письмо из Целевого фонда образования. Он присовокупил очередной бланк для заявки к тем, которые уже собрались у него за последние несколько недель.
– Ты только посмотри, – с горечью сказал он, припечатав стопку тыльной стороной ладони. – Во сколько мест я обращался ради этого неблагодарного мальчишки! – Он стал поочередно перебирать бланки. – В Фонд образования Парсийского панчаята[111], в Научно-исследовательский фонд Сетны[112], в Фонд образования и развития Таты[113], в Благотворительный фонд высшего образования Вадиа-груп[114]. Я все эти организации обошел, прикладывал ладонь ко лбу, молитвенно складывал руки и говорил: «сэр», «мадам», «пожалуйста» и сто раз благодарил, чтобы они пообещали выделить стипендию. А теперь твой фон-барон заявляет, что ИТИ его, видите ли, не интересует.
Дильнаваз аккуратно собрала бланки.
– Не расстраивайся, все уладится. Бог милостив.
Каждый день на закате она семь раз обводила голову Сохраба лаймом по часовой стрелке. Но пока – ничего. «Должно быть, я с ума сошла, если надеюсь, что есть хоть один шанс, думала она. С другой стороны, Сохраб и Густад больше не кричат и не ссорятся друг с другом, как раньше, стучу по дереву, чтоб не сглазить. Может быть, это потому, что…»
– Что он будет делать, если не поедет в ИТИ, одному богу известно.
Она перелистала бланки.
– Он же сказал тебе, что хочет продолжать учиться в своем колледже.
– И это называется что-то делать? Кому нужен диплом бакалавра искусств?
Так и тянулись дни: Густад был расстроен и зол из-за предательства сына, с нетерпением ждал письма от Джимми Билимории, которое все не приходило, и зверел от нашествия москитов, которое неизменно случалось после заката.
– Невежественных свиней, которые мочатся на улице, следовало бы расстреливать на месте! – восклицал он, бывало. Или: – Надо взорвать эту чертову стену динамитом – где они тогда будут гадить? – Это последнее замечание свидетельствовало о крайней степени его отчаяния, потому что стена была ему дорогá.
Давно, когда майор Билимория еще только поселился в Ходадад-билдинге, когда подача воды была неограниченной, а молоко с парсийской молочной фермы – жирным и доступным для всех, в городе начался строительный бум. Не обошел он стороной и окрестности Ходадад-билдинга, вокруг него стали расти высокие здания. Первым, чего лишились жители дома, был солнечный заход: на западной стороне возвели офисное здание. Хотя в нем было всего шесть этажей, этого оказалось достаточно, потому что в Ходадад-билдинге было только три, и дом был приземистым и длинным: по десять квартир в ряд, нагроможденных друг на друга на трех уровнях, с пятью подъездами и лестничными проемами – по одному на каждый примыкающий блок квартир.
Вскоре после этого строительство началось и с восточной стороны. Для всех тридцати семей квартиросъемщиков стало ясно, что это конец эпохи. На их счастье, строительство растянулось
