Такое долгое странствие - Рохинтон Мистри
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Тем, кто приходил позвонить, разрешалось войти в квартиру не более чем на два шага: заветный черный аппарат стоял на маленьком столике рядом с входной дверью. Тем не менее у всех посетителей находилось что рассказать об увиденных странностях. С площадки был слышен долгий разговор из-за двери, тем не менее, когда дверь открылась, в квартире оказалась только мисс Кутпитья. Жила она как скряга – типичная чудачка с большим сдвигом: повсюду пыль и паутина, стопки старых газет громоздятся до потолка, пустые бутылки из-под молока во всех углах, занавески оборваны, из диванных подушек торчат наружу внутренности, и треснутые абажуры свисают с потолка, как подбитые птицы или летучие мыши. Все говорили, что в деньгах она не нуждается, это было очевидно. Иначе как бы она могла позволить себе молоко с парсийской молочной фермы и приготовленную на заказ еду, которую ей персонально доставляли из столовой Института Ратана Таты?
Причина, говорили они, по которой она никого не допускает внутрь квартиры, – не присутствие айи[117], или гунги[118], или друга, или родича, причина в том, что у нее есть страшный секрет: тела двух умерших родственников, которые она забальзамировала много лет назад, вместо того чтобы должным образом отправить их в Башню Безмолвия. Другие утверждали, что это чушь, никаких мумий у мисс Кутпитьи нет, только сухие кости. Во время похорон она подкупила нескольких насусаларов[119] в Башне Безмолвия, чтобы те, после того как стервятники очистят кости от плоти и перед тем как кости сбросят в центральный колодец с известью и фосфором, забрали их и отдали ей. Естественно, кости, которые мисс Кутпитья прячет от посторонних глаз, говорили они, и являются причиной ее скрытности и странного поведения.
– Ладно, – сказал Густад, – я пойду, но прежде пусть Рошан спросит, можно ли. Скажи ей: тетушка, можно папе прийти воспользоваться вашим телефоном, пожалуйста?
– Я боюсь туда идти, – сказала Рошан.
– Не говори глупостей, – вмешалась Дильнаваз. – Ты хочешь получить свой приз или нет?
Предвкушение куклы победило страх Рошан.
Густад взял секатор и срезал цветок со своего бесценного куста.
– Скажи: это вам от папы.
– Ого, это что-то новенькое, – заметила Дильнаваз, но он лишь отмахнулся от ее шутки, дав понять, что сам знает, как делаются такие дела.
Рошан вернулась с разрешением от мисс Кутпитьи и пошла к ее телефону вместе с отцом. Наступал вечер, но Хромой Темул был во дворе и следил за ними с его дальнего конца.
– ГустадГустадГустад! – Под мышкой у него была пачка бумажных листков, в руке он сжимал шариковую ручку. – ГустадГустадподождиподожди. – Размахивая листками, он приблизился к ним настолько быстро, насколько позволяла его перекатывавшаяся и подпрыгивавшая походка. – ВажноГустадоченьоченьважно.
– Не сейчас, Темул, – сказал Густад, – я занят. – Наверное, какая-нибудь чушь, которую навязали бедному парню, подумал он, вспомнив, как Шив Сена наняла его распространять расистские буклеты, направленные против бомбейских меньшинств. Они пообещали ему мороженое в шоколаде «Квалити чок-о-бар», если он хорошо выполнит задание. Возвращаясь из банка, Густад увидел тогда, что его вот-вот изобьет группа разъяренных индийцев-южан, работавших в офисном здании на их улице. Густад попытался было им объяснить, в чем дело, но они и его приняли за врага, поскольку он хотел защитить агента Шив Сены. На счастье, в этот момент домой, в Ходадад-билдинг, возвращался из полицейского участка инспектор Бамджи. Увидев Темула и Густада в окружении враждебно настроенной компании, он остановил своего «короля дорог»[120] и посигналил. Нападавшие заметили полицейскую форму и начали разбегаться, прежде чем инспектор Бамджи вышел из машины. Позднее Густад предостерег Темула, чтобы тот не брал ничего у незнакомцев.
Сейчас он старался говорить спокойно и терпеливо, чтобы унять возбуждение Темула:
– Я вернусь через полчаса. Приходи, тогда и прочтем, что там у тебя. – Должен же хоть кто-то присматривать за несчастным юродивым.
– ПожалуйстаГустадпожалуйста. Прочтипетициюпожалуйстапожалуйста. – Он поплелся за ними к подъезду мисс Кутпитьи, но остался у подножия лестницы, безнадежно глядя им вслед.
На втором этаже они остановились перед дверью мисс Кутпитьи. Шторка дверного глазка сдвинулась, и на них уставился немигающий глаз.
– Это Густад Нобл, позвонить, – громко представился Густад этому глазу, сопроводив предствление жестами: словно бы прижимая трубку к уху левой рукой, правой он имитировал набор номера на телефонном диске. Глаз исчез, послышался отдававшийся эхом в коридоре лязг отпирающихся английских замков и сдвигающихся щеколд, дверь отворилась.
Довольно бесхитростно он попытался заглянуть за пределы передней, но комнаты то ли были закрыты, то ли тонули в темноте. Она резко одернула его:
– Телефон – вон там. – Из висевшей у нее на шее связки она выбрала ключ и отперла замочек, блокировавший трубку. Он набрал номер монастыря, указанный в записке сестры Констанс. На телефонной книге лежала его роза. Мисс Кутпитья подождала, пока он закончит разговор, и сказала:
– Тридцать пайс.
– Конечно-конечно. – Он с готовностью зашарил в кармане.
– И, уходя, заберите свою розу.
– Но это…
– Все это притворство ни к чему. – Она прищурилась. – Просто запомните одну вещь. – Дрожащий, костлявый хрупкий палец нацелился в него, и он ощутил укол раскаяния. – Старость и горести однажды приходят к каждому. – Ее слова превращали ход времени в ужасное проклятие.
Он виновато протянул ей тридцать пайс.
– Благодарю за то, что разрешили позвонить. – Он почувствовал, что краснеет, и в ушах зазвенел собственный голос, кричавший на нее в тот вечер, когда состоялся их званый ужин.
Когда мисс Кутпитья заговорила снова, от недавней резкости в ее голосе не осталось и следа.
– Подожди, Рошан. – Она подала девочке стопку старых газет. – Я слышала, тебе это нужно для школы.
– Спасибо, – сказала Рошан, оседая под тяжестью увесистой пачки.
– Покажешь мне свою куклу, когда ее привезут? – Рошан кивнула. – Ну, пока, – сказала мисс Кутпитья.
– До свидания, – ответила Рошан.
Когда они спускались по лестнице, Густад освободил дочку от груза. Темула во дворе не оказалось, но тишину вдруг нарушил громкий голос. Подняв головы, они увидели в окне второго этажа Кавасджи:
– Ты столько отдаешь Татам, а мне – ничего? И Вадиям[121] ты даешь, даешь и даешь! Ты что, не слышишь моих молитв? Ты набиваешь карманы только всяким Камам[122]. А нам, остальным, думаешь, ничего не нужно?
Кавасджи было под девяносто. Он имел обыкновение высовывать свою старую седовласую голову из окна и корить небеса, выражать свое недовольство тем,
