Павел I. Окровавленный трон - Николай Энгельгардт

Очнувшись в темноте, поднялась княгиня и охая поплелась шатаясь к мужу.

— Что ты сделала? Мы все погибли! — возопил тот, едва она бессвязно, сквозь охи и слезы, сообщила о тайном посещении и гневе государя.

— Безумная баба! Безумная баба! — ломая руки и бегая по комнате, восклицал князь.

И сейчас же, не обращая внимания на плачевное состояние супруги, побежал в покои mademoiselle Госконь…

Известие, привезенное Кутайсовым, подавало надежду, что страшная опасность миновала. Весь дом сейчас же поставлен был на ноги. Княжна, княгиня, сам князь торопились изрядиться к приему императора.

В назначенный час он приехал с многочисленной свитой. Все были на великолепных конях, которых приняла толпа ливрейных конюхов князя Лопухина. Император был в ботфортах, со звездой на кафтане, в украшенной страусовым плюмажем и бриллиантовой розеткой трехрогой шляпе. Вид его был торжествен, но милостив. Встреченный в сенях хозяином, а в дверях парадных покоев княгиней, он обоим сказал приветливые слова. Казалось, ночной сцены никогда и не бывало.

Фаворитка ожидала его на обычном месте за пяльцами.

Император оставил свиту за три покоя отсюда. Он сказал родителям княжны, что просит их и госпожу Жербер оставить его на некоторое время с ней наедине для сообщения особливой важности дела.

— Княжна, — сказал Павел Петрович, едва все удалились с низкими поклонами, не оборачиваясь лицом к дверям, — княжна Анна, ваша судьба меня озабочивает и я питаю отеческую к вам нежность. Единственно, о чем мечтаю, видеть вас счастливой. Княжна, я прошу руки вашей для моего камергера графа Александра Рибопьера!

И Павел Петрович улыбаясь, с реверансом, протянул к ней руку. Но княжна, смертельно побледнев, вскочила и спрятала обе руки за спину.

— Ваше величество, вы шутите!.. — умоляюще сказала бедная девушка.

— Почему же, княжна, почему же? — беспечно отвечал государь. — Неужели мой камергер, которого я лично сватаю, недостоин вашей руки?!.

— О, это великая честь для меня, великая! И я благодарна вашему величеству… Я вами облагодетельствована, как и мои родители. Но… какая же мы будем пара? Граф Рибопьер еще мальчик. Ему шестнадцать лет, а мне уже двадцать. Я на четыре года его страше.

— Что же из того? Вы будете брать над ним верх, заберете его в свои прелестные ручки. К тому же это юноша благоразумный и полный достоинств. Он так прекрасно танцует вальс. Когда вы будете за ним замужем, то можете хоть целыми днями предаваться любимому развлечению.

— Ваше величество, вы смеетесь надо мною! — в отчаянии вскричала княжна. — Пожалейте меня бедную! Я не люблю Рибопьера. Я не могу выйти за него замуж.

— Вы еще неопытны, княжна, — спокойно сказал император. — Брак не требует страстной любви, но более благоразумия и благословения родителей. А я не сомневаюсь, что родители ваши сей брак благословят. Сердце ваше свободно. Но граф вам приятен. Он весьма красив, весел, учтив, с очаровательным характером. Незаметно приязнь ваша обратится в нежнейшее чувство. Что же может быть препятствием к сему союзу? Разумных причин не видно, а неразумных слушать не хочу.

— Ваше величество, умоляю вас, не требуйте этого от меня! — в тоске сказала княжна Анна. — Лучше позвольте мне, несчастной, идти в монастырь.

— Монастырь? Опять монастырь?! Вальс и… монастырь. Значит, и опять может быть вальс? Нет, княжна, мое решение неизменно. В отказе вашем вижу одно легкомыслие и упрямство. Сейчас я переговорю с вашими родителями..

И государь пошел из покоя.

Княжна бросилась за ним, упала на колени и схватила его руку:

— Государь, отчаянно говорила она, — смилуйтесь! Я не могу идти замуж… Это невозможно. Не требуйте этого… Есть препятствие… О, не требуйте, чтобы я вам открыла тайну, которая не позволяет мне исполнить священную вашу волю, благодетель мой! О, сжальтесь над бедной девушкой, которая никогда не мечтала быть так приближенной к особе вашей! Пощадите меня! Пощадите моих родителей!

Княжна ломала руки.

— Что такое? — строго сказал Павел Петрович. — О какой тайне изволите вы говорить? Какая тайна может быть у молоденькой беспечной девушки? Все это басни. Все упрямство. То вы хотите идти в монастырь. Теперь придумали какую-то тайну Все это обычные глупости у юных, неопытных, но своевольных особ. Пустите меня, княжна Я сейчас переговорю с вашими родителями и…

— Государь, не делайте этого! Я не могу идти замуж! Иначе стану клятвопреступницей! Я… обручена уже другому!

Княжна стояла на коленях перед государем и закрывала лицо руками.

Павел Петрович угрюмо смотрел на нее. Казалось, открытие этой тайны очень мало его удивило.

— Вы обручены другому? — медленно переспросил он. — Кому же?

— Князю Гагарину, — прошептала княжна. И, открыв лицо, робко, огромными, полными слез глазами умоляюще посмотрела в холодное лицо императора.

— Вы обручены с князем Гагариным? Это, конечно, тот самый, имя которого прочел я вам в списках раненых?

Княжна молча кивнула головкой.

— Так вы с ним обручены? И давно?

— Ваше величество, мы с детства были дружны… И вот уже три года, как я обручена с ним тайно.

— И вы скрыли это от меня? И когда я спрашивал вас о чувствах ваших к раненому, вы мне солгали? О, Лилит!

— Виновата, государь, виновата! — прошептала княжна, опустив низко голову и все стоя на коленях.

Император прошелся молча взад и вперед по комнате. Вдруг он сиповато запел:

I'ai perdu mon Eurydice!Rien n'égale mon malheur!Mortelle silence!Vaine espérance!Quelle souffranceDéchire mon coeur![6]

Император горько рассмеялся.

— Встаньте, княжна, — сказал он потом кротко. — Я не хочу насиловать ваши наклонности. Предположим, что излишество девичьей стыдливости помешало вам сразу сказать мне правду. Тут нет ничего удивительного. Женщина есть женщина. Вы любите князя Гагарина. Вы с ним обручены. Пусть! Сейчас пошлю в итальянскую армию фельдъегеря справиться о состоянии здоровья вашего нареченного и с повелением, как только восстановится в силах, возвратиться в Россию. Хочу быть творцом вашего счастья. Есмь вам императорскою милостию нашею благосклонным.

И Павел Петрович вышел церемониально из покоя, напевая сквозь зубы:

I'ai perdu mon Eurydice!Rien n'égale mon malheur!

Часть 3

Quel temps! Quel pays! Quelle jolie ville! Quelles bonnes genst! Quel paisible gouvernement! Quelle liberté! Que j'ai bien faie, ne pouvant rester avec vous, d'étre venu dans cette antichambre du paradis!

(Какая погода! Какая страна! Какой милый город! Что за славные люди! Что за миролюбивое правительство! Какая свобода! Как хорошо я сделал, что, не имея возможности остаться с вами, прибыл в эту прихожую рая!)

De Paris au Bengal,

Du Perou jusqu'a Rome,

Le plus sot animal

A mon avis, c'est l'homme.

(От Парижа до Бенгала, от Перу до Рима самое глупое животное, по моему мнению, — человек)

I. Кавалер посольства

Камергер граф Рибопьер получил записку от графа Федора Васильевича Ростопчина, приглашавшего пожаловать к нему для выслушания высочайших распоряжений относительно дальнейшей службы.

— Одеваться! — крикнул «маленький» Саша в восторге.

Он не сомневался, что граф Ростопчин сообщит ему о пожаловании его в мальтийские командоры. Наверное, Лопухина уже попросила за него. Что ей стоит? Он знал, что и отец хлопотал о помещении его в канцелярии верховного совета ордена.

В новой только что сшитой статской форме, с ключом позади, в шляпе с плюмажем, важно поехал шестнадцатилетний камергер, стараясь придать физиономии дипломатическое глубокомыслие.

Но весеннее утро было так ясно, так вольно дышала грудь бурным, но теплым веянием со взморья, освободившаяся от ледяных оков Нева так величественно ширилась в берегах, вся усеянная судами и лодками, так весело трепетали разноцветные флаги на мачтах, столько народа толпилось, особенно у пристаней, где шла разгрузка привезенных товаров и с криками таскали крючники ящики, катили бочки и бочонки, столько встречалось товарищей-гвардейцев, гарцевавших на великолепных жеребцах, столько знакомых и незнакомых дам и девиц, разряженных, хорошеньких, со сверкающими глазками, смеющихся, в кабриолетах попадалось навстречу, что юный камергер забыл напускную важность и, улыбаясь, высовывался из окна кареты и раскланивался, размахивая шляпой с плюмажем, причем парик его трепетал косой с огромным бантом из широких лент, концы которых носились по воздуху и бились, точно на затылке молодого человека сидела живая, огромная бабочка.

При этом Рибопьер имел удовольствие услышать громкое замечание одной великолепной, подобной Юноне, красавицы: