Павел I. Окровавленный трон - Николай Энгельгардт

— А знаете ли, princesse, за что верховный ангел Метатрон был наказан шестьсот шестьюдесятью шестью ударами огненных розог? Не знаете? О, это прелюбопытная история! Расскажите ее вашему папеньке и папеньке вашего раненого товарища детских игр! Она весьма поучительна, эта история, хотя ее и сообщают проклятые жиды-каббалисты. Раз в день Метатрон записывает в книгу добрые дела людей, и в это время ему разрешается сидеть в присутствии самого Господа. Однажды великий талмид-хахам Элиша бен Абуийя, поднявшись на небо, увидел там сидящими два существа: Бога и Метатрона. Он подумал, что на небе два бога. За то именно, что Метатрон не встал при входе Элиши и ввел святого раввина в заблуждение, и приказано было от Бога вывести Метатрона немедленно и дать ему шестьсот шестьдесят шесть ударов огненными розгами. Расскажите эту историйку вашему папеньке, princesse! Au revoir, princesse! Лешана габои Бирушелаим! (До свидания на будущий год в Иерусалиме). И с неизобразимыми жестами, улыбками и прыжками император вышел из покоя, оставив княжну в полном недоумении, чего ей и семейству ее ждать в ближайшие дни.

XV. Поведение княжны Анны

Через два часа после обычного визита государь прислал тайно за княгиней Екатериной Николаевной Лопухиной с повелением явиться во дворец немедленно.

Княгиня едва имела время обновить свой туалет. Она уже предупреждена была госпожой Жербер о странной сцене, обмороке княжны и всем, что при этом произошло. Княгиня ужаснулась, едва услышала имя молодого князя Гагарина.

— Девчонка нас всех губит! — вскричала она. И, полумертвая от страха, села в карету, шепча: «Помяни царя Давида и всю кротость его!»

Во дворце ее сейчас же провели в покой, смежный с кабинетов императора. Прошло полчаса томительного ожидания. Вдруг дверь отворилась, и вошел Павел Петрович. Он был в ботфортах, перчатках с раструбами, трехрогой шляпе, с хлыстом в руках и собирался на прогулку верхом к строившемуся на месте старого дворца Михайловскому замку. Появившись перед трепещущей, присевшей княгиней, император устремил на нее холодный взор, пыхтя и откидываясь корпусом назад.

В ушах у княгини зазвенело, и пол поплыл из-под ее ног.

— Каково поведение княжны Анны? — вдруг спросил Павел Петрович сиповатым голосом.

— Пока на глазах, я знаю, ваше величество, — собравшись с силами, отвечала княгиня. — Могу засвидетельствовать, что поведение княжны под моим наблюдением примерное. Но она проводит все вечера у соседей наших, у Долгоруковых, и я там уже не могу за ней следить.

— Что же она там делает и кого там видит? — отрывисто спросил государь.

— Много молодежи конной гвардии и других полков. Преимущественно танцуют, ваше величество. Так мне передавала госпожа Жербер.

— Из молодежи кто чаще всех там бывает?

Рибопьер, ваше величество.

— Княжна с ним танцует?

— Вальс, ваше величество.

— Это ничего, — сказал император. — Я сам позволил княжне танцевать вальс с Рибопьером.

— Точно так, ваше величество. Она говорит, что вам благоугодно было повелеть соизволить ей всегда с Рибопьером вальс танцевать. На сем основании она и танцует с ним каждый вечер.

Император покачал головой и улыбнулся.

— Ум женщины — великий казуист. Но, принимая слова мои к точному исполнению, должно было бы княжне танцевать и день и ночь.

— Ах, ваше величество, кружиться в сем танце первейшая ее страсть. Готова и днем и ночью на сию забаву.

— Монахиня, что и говорить, — сиповато засмеявшись, сказал император. — Но, обращаясь с молодежью, не позволяет ли княжна себе каких-либо вольностей, не приличных ее сану и положению? — спросил он строго.

— Не угодно ли вашему величеству собственными глазами за поведением княжны проследить, — сладким, заискивающим голоском сказала мачеха.

— Это как же?

— Ваше величество, пожалуйте к нам сегодня вечером, после того часа, когда княжна обычно уходит к Долгоруковым, и встаньте у двери, которая к ним ведет. Она ширмой ветхой заставлена и ведет прямо в залу, где молодые люди танцуют. Самолично изволите наблюсти, ваше величество, поведение княжны.

— Добро, употребим сию военную хитрость. Любовь — война, не правда ли, княгиня? — галантно спросил император.

— Ах, ваше величество, — опуская загоревшиеся глаза с нарочито притворной скромностью, отвечала перезрелая кокетка, — я от сей войны давно уже отстала.

— Монахиня, монахиня! У нас все монахини! — сиповато смеялся Павел Петрович. Добро. Я буду. Но чтобы никто не знал, особливо княжна Анна. Слышите?!

— Слушаю, ваше величество, слушаю.

— Вы головой мне ответите! Вы головой мне ответите! — вдруг бешено крикнул император и, повернувшись на каблуках, вышел, оставив княгиню в совершенном расслаблении от страха.

Она еле живая выбралась из дворца и отдохнула лишь в карете.

Однако, хотя, подводя падчерицу, она рисковала подвергнуть опале, ссылке, конфискации имущества своего мужа, себя и даже всех своих родных и близких, тем не менее, слепая зависть и злоба перевешивали соображения благоразумия и старая баба ликовала. Пусть мне не сладко будет, да девчонке и плясуну ее утру нос! Да и отчишке его спесивому насолю! Скажите пожалуйста, мальчишке семнадцать лет еще невступно, а он уж адъютантский мундир вытанцевал!

Едва княгиня вернулась домой, приехал граф Кутайсов с инструкциями от императора. Карета остановится на соседней улице, и государь с Кутайсовым в обыкновенном платье пешком пройдут к дому Лопухина. Таинственные гости должны были войти через просительский подъезд, где и встретить их имела княгиня с зажженным шандалом и провести тайно к наблюдательному пункту.

XVI. Павел Петрович высочайше подслушивает у дверей

Княжна не хотела в этот вечер идти к Долгоруковым. С распущенными волосами, бледная, горестно сидела она в своей спальне, предаваясь безнадежным мечтам.

Но госпожа Жербер, которой надо было передать записочку молодому человеку, дипломату, недавно появившемуся у Долгоруковых и сейчас же отмеченному легкомысленной француженкой, внимание ее не оставлено было втуне, — упросила княжну умыться, причесаться, одеться и идти к милым соседям.

— Ах, госпожа Жербер! — говорила княжна, — если бы вы знали, какое горе у меня на сердце! Своей печальной миной я на всех наведу тоску. Танцевать я не могу, не буду!..

— Милая княжна, вы развеселитесь! — отвечала француженка. — Хоть не танцуйте, да посидите с приличной вашему возрасту молодежью.

И княжна нехотя стала одеваться.

Как нарочно, в этот вечер у Долгоруковых было особенно шумно и весело. Малороссиянин-бандурист играл гопака и разные танцы. Гвардейцы танцевали. Девицы заливались беззаботным смехом. Юный дипломат в модном рыжем парике стал жертвой их насмешек. Они сдергивали с него парик, причем открывались его натуральные черные волосы, подобранные à la chinoise.

Когда княжна появилась в сопровождении разряженной, кокетливой, с мушками на лице и открытой груди, госпожи Жербер, дипломат стоял без парика посреди залы и, щуря близорукие глаза в крохотный лорнетик, улыбался и кобенился с жестировкой российского петиметра.

— Мадам Жербер! Княжна Анна! Смотрите! Смотрите! — хором закричали бесчисленные барышни Долгоруковы, указывая на дипломата. — Смотрите! Стоит, как болонка, волосы пучком на маковке перевязаны розовым бантиком.

Молодой человек в самом деле до того походил на болонку, что княжна не могла не расхохотаться.

— Волосы! Мои волосы! Отдайте мои волосы! — с комической горестью возопил дипломат.

— Вот ваши волосы! — крикнула бойкая белокурая дамочка в белой «темизе», прикрывавшей ее молочные полные плечи, и так надела на него парик, что рыжие волосы закрыли ему все лицо.

— Болонка стала львом! Ура! — закричали офицеры с хохотом.

А белокурая дамочка подбежала к клавикордам, села к инструменту и, спустив с пышных плеч «темизу», заиграла и запела модный романс:

Он стал бы меня, нежа,Ласкать и целовать!Я б ласки ему те жеСтаралась оказать…

— Княжна, прелесть, идите гостинцы кушать! — подхватывая под руки фаворитку, говорили между тем девицы.

— Княжна, не прикажете ли бандуристу играть вальс! Он научился, — предлагали гвардейцы, стараясь обратить внимание фаворитки молодцеватостью осанки, изяществом мундира, очами и усами.

Княжна всем улыбалась, забыв свое горе.

Ее усадили за стол, где на больших подносах были навалены коврижки и пряничные коньки с сусальным золотом, каленые орехи, отварная в меду груша, грешневики на конопляном масле, варенный на меду мак и прочие деревенские лакомства, которые она любила гораздо больше великолепно украшенных конфет, присылаемых ей ежедневно от императорского стола.