Кофе и Карнавал - Софья Ролдугина

«Мартиника» двигалась дальше, словно никто и не погиб, но напротив — она освободилась от тяжёлого груза и стала невесомой, как те перистые облака в акварельно-прозрачном небе.

— И что вы думаете об этом, Виржиния?

Вопрос дяди Рэйвена сбил меня с толку, вырвав из череды приятных размышлений.

— Думаю о том, что иногда самые страшные истории разрешаются благополучно без человеческого вмешательства. Вот так и начинаешь верить в Провидение.

— Полагаете, что небеса достаточно жестоки, чтобы утопить злодея, дабы спасти невинных? — колко рассмеялся маркиз. Глаза его сквозь синие стёкла очков показались мне ледяными.

— А разве его смерть — не благо? — вздёрнула я упрямо подбородок.

Дядя Рэйвен вздохнул и облокотился на поручень, глядя на бесконечно изменчивое море.

— Она создала больше сложностей, чем решила. В том числе и для меня, хотя я, не скрою, рад был избавиться от политического соперника.

Я встала рядом с ним — ближе, чем советовал этикет, ближе, чем мне сейчас хотелось бы.

— Поясните, пожалуйста.

— Не бывает абсолютного зла, как бы нам иногда ни хотелось наградить этим титулом какого-нибудь человека. Да, Чендлер совершил много мерзостей, начиная с убийства Кэмпбеллов и заканчивая предательством интересов Аксонии… С другой стороны, он оставил после себя настоящую империю. Его фабрики и заводы, где работают десятки тысяч людей; его генералы и глашатаи, не всех из которых он купил шантажом; наконец, капитал, коим он при жизни распоряжался исключительно разумно… Теперь забота о его «империи» ляжет на плечи других людей.

— Арлин унаследует состояние?

— Унаследует, — подтвердил дядя Рэйвен. — Поскольку не в моих интересах объявлять смерть Чендлера убийством, расследования не будет. Даже если Мэй в сговоре Арлин и совершила преступление, всё представят несчастным случаем. Нет убийства — нет злого умысла — нет заинтересованных лиц, а в смерти Чендлера, что греха таить, я был заинтересован больше прочих. Убийство пошатнёт позиции многих сомневающихся и заставит говорить тех, кто раньше молчал. Найдётся достаточно героев, готовых обвинить Корону, «ос» и меня лично в корыстном интересе к смерти мистера Чендлера.

Я пожала плечами.

— Были бы злые языки, а повод отыщется.

— Это как раз тот случай, когда сплетни — немного больше, чем сплетни, — афористически высказался дядя Рэйвен и, выдержав долгую паузу, продолжил: — Впрочем, оставим в покое мои проблемы — справлюсь, в конце концов, к подобному повороту я был готов давно. Не будем также обсуждать леди Кэмпбелл и то, как она справится с заводами и фабриками — никак, это ясно уже сейчас. Старых управляющих Чендлера нужно держать в ежовых рукавицах, иначе одни начнут занижать доход и разницу класть себе в карман, другие — распустятся, третьи просто уволятся, а оставшихся честных трудяг не хватит на то, чтобы заткнуть каждую финансовую течь. Наверняка скоро мы услышим об увольнениях и задерживании платы, а там и до забастовок недалеко… Не будем также говорить о дележе, который начнётся вскоре в политической части империи Чендлера — каждый захочет урвать часть влияния, свой кусок пирога. А шантаж? Я больше чем уверен, что на случай своей внезапной смерти Чендлер заготовил несколько сюрпризов. Так что будем готовиться к скандальным публикациям. Возможно, некоторые из них коснутся и меня, — криво улыбнулся он.

— Только не говорите, что…

— Не буду — раньше времени. Но возвращаться до лета в Аксонию я бы вам не советовал. — Дядя Рэйвен бросил на меня взгляд искоса. Я склонила голову в знак согласия. — К слову, вы всё ещё хотите услышать рассказ о непростой юности мистера Чендлера?

— «Непростая юность»? Это ирония? — невольно улыбнулась я.

Оказалось, что нет.

…Отец Чендлера тоже утонул — правда, не в море, а мутном пруду и по собственной воле, когда был обвинён в воровстве и растрате. История не сохранила упоминаний о том, действительно ли вина лежала на нерасторопном управляющем, или завистники подсуетились, однако точно известно, что прекрасная миссис Чендлер осталась вдовой с большими долгами и пятью очаровательными малышами, старшим из которых был одиннадцатилетний Рольф, которому и пришлось взвалить на себя заботу о семье.

Через несколько месяцев — дело происходило зимой — долги возросли, а детей стало меньше. Умер младший мальчик — от лёгочной хвори. А к весне от некогда большой семьи осталось всего три человека — миссис Чендлер, Рольф и одна из дочерей. Когда угроза выселения стала неминуемой, Рольф заставил мать собрать пожитки, продать последние ценности — обручальное кольцо и благословленные серебряные ложечки, подаренные родственниками на имянаречение детей, — и сбежать в Бромли. И пришлось нежной миссис Чендлер устроиться прачкой и каждый день до крови стачивать руки, стирая чужое бельё. Сам же Рольф, покрутившись полтора года на грязной работе, научившись воровать и мухлевать в карты, умудрился устроиться помощником в лавку к одному торговцу.

— Звали его мистер Коплз, — как бы между прочим заметил маркиз. — Разузнать о нём удалось немного, но точно известно, что в его магазинах и в доме работало много мальчишек, взятых с улицы. И, говорят, менялись они часто. Но с Рольфом Чендлером, Коплз, видимо, сошёлся характерами. По крайней мере, мальчик пробыл у него в услужении почти три года и в итоге дослужился до помощника управляющего… Всё шло хорошо, пока однажды мистер Коплз, к тому времени овдовевший, не увидел младшую сестру Рольфа, которой едва минуло четырнадцать лет.

Брак был весьма поспешным, а в свидетельстве написали, что невесте уже семнадцать. Неизвестно, как отнёсся к этому Рольф Чендлер, но через год его сестра повесилась на шёлковом пояске, а ещё через два месяца Коплз скончался от неведомой желудочной хвори. И — удивительно — выяснилось, что по завещанию, составленному за несколько недель до смерти, всё состояние отходило Чендлеру. Многочисленные кровные родственники не получили ни рейна. Состоялся суд, но Чендлер, заранее озаботившийся помощью адвоката из знаменитой конторы «Льюид, Ломм и Компания», выиграл его без особых трудностей.

Итак, в его распоряжении оказалось четыре магазина в Бромли и его окрестностях, а также две тысячи хайрейнов и дом, из которого родственников Коплза выселили в кратчайшие сроки. Чендлеру понадобилось двадцать лет, чтобы превратить это скудное достояние в империю.

…Когда дядя Рэйвен замолчал, я некоторое время не знала, что сказать.

— Его мать… она жива?

— Миссис Чендлер? О, да, — кивнул маркиз. — Она жива. За нею закреплено пожизненное содержание, причем весьма солидное, и неплохие суммы выплачиваются её слугам и нянькам. Сам же Чендлер навещал мать в последний раз около двух лет назад. Впрочем, я его не осуждаю — всегда тяжело видеть, как близкий человек медленно лишается разума и теряет человеческий облик… Скажите, Виржиния, вы жалеете его?

— Чендлера? — тихо переспросила я и покачала головой. — Нет. Наверно, я не смогу простить его за то, что он сделал с семьей Арлин и с ней самой… Но понимаю теперь лучше.

Маркиз кивнул.

— Это хорошо. И ещё, я хотел сказать… Зло не зарождается в головах само по себе, как и жестокость. Человека всегда нужно научить, показать, как поступать плохо. И талантливые люди часто становятся способными учениками.

Я нахмурилась и стиснула пальцы на трости.

— Эллис вырос в приюте и тоже видел много зла. И Лайзо… мистер Маноле, я хотела сказать.

— Может, они видели не только зло? — искоса взглянул на меня маркиз. — Впрочем, я уже сильно задержался. Драгоценная моя невеста, вы не обидитесь, если я оставлю вас одну и отойду по делам? Вечером мы вернёмся к разговору, обещаю.

— Не обижусь. Ступайте, дядя Рэйвен, — улыбнулась я. — Мне что-то хочется немного подышать морским воздухом.

— В Серениссиме надышитесь. — Он прикоснулся к полям своей шляпы и тоже улыбнулся. — Там я хотя бы буду спокоен за вас.

Когда дядя Рэйвен ушёл, некоторое время я действительно провела, любуясь морскими пейзажами. А затем вернулась в каюту. Лиам, разумеется, давно проснулся, позавтракал и даже выполнил упражнение по чистописанию под присмотром Мэдди. Подробно рассказывать я не стала — ограничилась кратким описанием ночных приключений и текущей ситуации. Смерти мистера Чендлера Лиам обрадовался, как подарку на Сошествие, и очень удивился, когда я остудила его пыл нотацией.

— …Недопустимо радоваться чужой гибели, даже если человек при жизни был не самым добрым и праведным, — закончила я длинный монолог. Лиам стоял, насупившись, и враждебно шмыгал носом. — Впрочем, можешь считать, что всё сказанное относится в целом к будущему, а не именно к нынешнему случаю. Однако никогда не спеши осуждать, если не видишь картины целиком.