Кофе и Карнавал - Софья Ролдугина

— Воды? — тихо спросил Мэтью, наклонившись.

— Пожалуй, — слабо кивнула я. — Нет, лучше крепкого чаю. Горячего.

Он вышел, оставив меня в одиночества. Вскоре допрос был завершён. Шварца увели, а дядя Рэйвен перешел в мою комнату. Он снял морскую фуражку, словно на похоронах, и постоял так недолго, а потом сел рядом со мною на жёсткий диван.

— Теперь вы понимаете, почему я не хотел, чтобы покушение на вас стало достоянием общественности? — устало спросил дядя Рэйвен. Я кивнула. — Слишком много ниточек тянется от одного необдуманного поступка. Поэтому я прошу — сохраните всё в тайне. Ради Аксонии.

— Так вот в чём заключалась ваша «сделка»? Держать Шварца на коротком поводке — в обмен на неразглашение сведений о покушении? Что ж, вы могли бы и не просить об этом, я достаточно впечатлена рассказом, — созналась я нехотя. — Так чего добивается Чендлер? Неужели он рассчитывает… на войну?

— Полагаю, благодаря Уилфилду он получил доступ к некоторым совершенно секретным донесениям, — ответил дядя Рэйвен с деланым равнодушием, и это поведало мне о серьезности положения больше, чем самый подробный рассказ. — Вот и требование об исключении противогазов из набора пехотинца получило своё объяснение… Представьте себе войну, Виржиния. Аксонские солдаты, сражаясь в рядах союзных армий, вновь и вновь гибнут от ужасающего оружия, и тут появляется в сиянье света вечной истины, — дядя позволил себе саркастическую усмешку, — наш общий знакомый. И приносит не только, скажем, усовершенствованную модель противогаза, но и другие средства защиты. Возможно, антидот… Представляете, что это будет означать?

— Усиление влияния.

— Зависит от того, как преподнести спасительные знания. Но я почему-то не сомневаюсь, что с методами преподнесения у Чендлера всё в порядке.

— И тогда происхождение Арлин и наличие… — Голос у меня сел, и я лишь спустя несколько секунд смогла заговорить, уже хрипло, как старуха: — …и наличие детей, наследников дворянской крови, поможет ему получить долгожданный титул. И Небо знает, что ещё…

— Я бы не стал заглядывать так далеко, — вздохнул дядя Рэйвен и вновь надел фуражку. Видеть его без синих очков было немного странновато, и казалось, что я просто увязла в некоем мучительном сне. — Во время допроса Шварц постоянно пытался оправдать Чендлера, вы заметили? Говорил о его исключительных качествах… и о том, как он любит свою хрупкую молодую жену. Знаете, Виржиния, я тут подумал, что если это правда — тем хуже леди Кэмпбелл.

— Тем хуже, — откликнулась я эхом.

Пришёл Мэтью с чаем. От растерянности я обожгла язык, но мне почему-то было совершенно всё равно…

В каюту я вернулась в сопровождении дяди Рэйвена. Он проводил меня только до нужного коридора, извинившись и сославшись на срочные дела. Мэдди с Лиамом сидели на диване и вместе листали географический атлас. Едва открылась дверь, они вскочили одновременно, как игрушки на пружине. Но если мальчик явно мучился любопытством и надеялся на подробный рассказ, то Мадлен выглядела обеспокоенной.

— Что-то мигрень началась, — рассеянно произнесла я, механически расстегивая перчатки. Ряд пуговок казался бесконечным. — Отдохну, пожалуй…

Лиам хотел спросить что-то — или возмутиться, но заглянул мне в глаза и стушевался. Мадлен нахмурилась и притянула его к себе, обнимая за плечи. Я же прошла в спальню и, как была, даже не разуваясь, прилегла на край постели. За стеклом иллюминатора плыл холодный седой туман, и чудилось, что «Мартиника» застыла в безвременье, как монета, вмёрзшая по осени в мутный речной лёд.

Вскоре я действительно задремала, а проснулась только вечером. Ужин по указанию Мэдди доставили прямо в каюту — запечённая рыба, фаршированный картофель, пудинг, на сей раз классический, и ягодное желе. Трапеза проходила едва ли не в полном молчании; Лиам и Мадлен на удивление спокойно отнеслись к просьбе отныне не упоминать о покушении ни при каких обстоятельствах и на объяснениях не настаивали.

— К слову, леди Кэмпбелл не появлялась? — спросила я уже за десертом, вспомнив, что об истинном положении дел знали ещё и Арлин с Мэй, и надо бы их тоже попросить о молчании.

Мэдди покачала головою.

— Её и в обед не видать было, — пробурчал Лиам. — А эта алманка ваша с Хенрихом громко жаловалась, что у ней муж потерялся.

Я про себя удивилась — неужели Карла до сих пор не вернули с допроса? Но потом обратила внимание на первую часть замечания.

— Не было? Может, она отобедала раньше?

— Кто ж её знает, — по-взрослому пожал мальчишка плечами — и жест, естественный для Эллиса, вышел у него комичным. — Погодите, попозже придёт, может, вы же на вечер порисовать уговаривались. Неужто слово нарушит?

Но в тот вечер Арлин так и не появилась. Увиделись мы лишь на следующее утро, во время прогулки по палубе. Людей вокруг было много — кажется, разом все пассажиры поспешили воспользоваться относительным затишьем после нескольких дней ненастья, и вышли на свежий воздух полюбоваться пасмурным, хмурым небом с редкими окошками хрустально-чистой синевы.

Лицо у леди Кэмпбелл было заплаканным, и вместо приветствия она встретила меня надрывным возгласом:

— Он всё-таки до него добрался!

— Что, простите? — переспросила я и осторожно коснулась её руки. — Ну же, успокойтесь, что бы ни случилось, это не стоит ваших слёз, Арлин.

— Чендлер портрет забрал, — скупо объяснила Мэй, комкая в кулаке ткань широкой юбки. — Как этого вашего Уилфилда увидал — в лице переменился. Так свою клятую трость стиснул… Уж думала, сейчас огреет поперек спины.

— Ну что ты, Мэй, ты же не матрос, а женщина, — ободряюще улыбнулась сквозь слёзы Арлин. — Тебя бы он не стал… тростью.

Мне как-то некстати вспомнились синяки на руках у Арлин в нашу первую встречу.

— Тростью, может, и не стал бы, а в сундук уже как-то раз сажал, — мрачно возразила Мэй. — Думала, задохнусь там. Да и то, что портрет он уничтожил — полдела. Так мы утром сегодня поднялись, глядим — а кистей-то и нет. А Чендлер будто бы и ни при чём.

Взгляд Арлин неожиданно стал злым и колким, как декабрьский ветер.

— У меня ещё остались карандаши. И пусть Рольф только попробует их тронуть…

От её голоса, ломкого и нежного, как обычно, у меня вдруг пробежали мурашки по спине. Подумалось, что у каждого человека есть предел. Мы очень терпеливы по природе — можем вынести многие лишения и беды, но у любого в сердце найдётся уголок, который должен оставаться нетронутым, потому что именно на нём и держится всё остальное.

— Даже если не получится загнать Чендлера в ловушку с помощью ваших показаний — отыщется что-нибудь другое, — произнесла я ровно. — Он замахнулся на слишком крупную добычу. Помните ту старую притчу о тщеславном охотнике, что решил отправиться за самым свирепым кабаном в лесу?

Арлин недоуменно сдвинула брови и обернулась к Мэй. Та неуверенно протянула:

— О том самом охотнике, который не верил, что кабан был ростом с мельницу?

— Да, — улыбнулась я. — Он опрометчиво лёг спать в отпечатке от его копыта. К чему это привело, полагаю, напоминать не стоит.

Успокаивая Арлин, я одновременно думала о том, что Чендлер, чем больше его замыслы раскрывались, тем сильнее напоминал одержимого. Власть любой ценой — не вышло через богатство, так получится через титул, через интриги, хоть бы через предательство собственной страны… Было в этом нечто нездоровое, саморазрушительное.

— Что привело его к этому, хотела бы я знать…

— Леди Виржиния?..

— Ах, ничего такого, дорогая Арлин. Просто разговариваю сама с собой — глупая привычка, — отшутилась я. И сделала пометку в памяти — расспросить дядю Рэйвена о Чендлере.

В конце концов, что мне было известно об этом страшном человеке, кроме многочисленных свидетельств его безнравственности, жестокости и властолюбия…

Несколько дней прошли в тишине и спокойствии. Шварц то ли притворялся больным, то действительно всерьёз занемог — и в обществе не показывался. Уроки рисования продолжались благодаря капитану Мерри, в чьих неистощимых запасах нашлись и кисти, и даже акварельные краски, принадлежавшие когда-то «одному доброму другу» и восхитившие до глубины души леди Кэмпбелл.

«Мартиника» мало-помалу приближалась к Серениссиме. Погода налаживалась; туманы теперь появлялись только ранним утром, а дожди и вовсе сошли на нет. Днём палуба, залитая солнечным светом, манила на прогулку. Вечера будили странные романтические желания — вздыхать, стоя у перил; любоваться звёздами, таинственно мерцающими в темном небе; подставлять лицо под ласку тёплого бриза, прикрывая глаза, и слушать плеск волн… Правда, волнующий трепет в груди угасал, стоило вспомнить, что громадный лайнер к самому городу-на-воде не подойдёт, а причалит в бухте. И уже оттуда каждый отправится своей дорогой. Шварцы — в Алманию, ла Крус — в Романию, мы с дядей Рэйвеном и почтенное альбийское семейство — в Серениссиму, а леди Кэмпбелл со своим чудовищным супругом…