Взрыв - Ростислав Самбук
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Подполковник встретил Хаблака приветливо, вообще был он человеком доброжелательным и даже, как предвзято считало начальство, благодушным, но все эти качества никак не мешали ему, а в глазах подчиненных, без сомнения, возвышали, несмотря на то что подполковник Басов в случае необходимости мог, как говорят, снимать с них стружку.
Гурий Андреевич ознакомил Хаблака с выводами судмедэкспертов. Собственно, ничего нового они не сказали, смерть наступила после сильного удара головой о камень и перелома шейных позвонков, на теле погибшего обнаружено много синяков и повреждений, переломы ног и ребер, что является результатом ударов при падении Манжулы с обрыва. То есть он мог сам оступиться и упасть, его могли оглушить и сбросить с крутого берега, по крайней мере, по этому поводу эксперты не могли сказать ничего путного.
Не порадовали Хаблака и выводы относительно обнаруженного на краю обрыва следа от каблука в рубчик. Манжула носил мягкие кожаные босоножки, а след был оставлен, как утверждали эксперты, ботинком или туфлей значительно большего размера, приблизительно сорок четвертого, кроме того, на толстой подошве. Окурок «Кента» тоже не мог принадлежать Манжуле — он не курил, это также было отмечено в акте вскрытия тела погибшего.
Хаблак поинтересовался, сохранились ли остатки слюны на окурке. К счастью, их выявили — будет известна хотя бы группа крови человека, курившего «Кент» и бросившего окурок на горе.
Правда, может, курил случайный прохожий, дачник, ведь сельские мальчишки вряд ли и нюхали такие дорогие сигареты.
«А курили «Кент» вчера, — подумал Хаблак, — возможно, и позавчера». Если именно так, окурок им не пригодится.
Басов не поехал на квартиру Манжулы, у него были какие-то неотложные дела, да и зачем ему ехать — Хаблак, Волошин, еще два офицера, не говоря уже об участковом инспекторе, с утра ожидавшем возле дома Манжулы, — более чем достаточно для тщательнейшего обыска в квартире Михаила Никитича.
Дом находился в глубине тенистой улицы, обычный пятиэтажный дом без лифта, вокруг росли молодые грецкие орехи, под ними — удобные скамейки со спинками. На одной из них примостился милицейский лейтенант в голубой рубашке с погонами, сползавшими с плеч, а рядом — пожилая женщина с красными, заплаканными глазами, как догадался Хаблак, сестра Манжулы. Напротив них сидели два седых старика: видно, участковый знал свое дело и заранее подготовил понятых.
Все было так, как и представлял себе Хаблак. Сначала участковый отрекомендовался сам, назвавшись Петром Петровичем Деребой, потом кивнул на женщину и сообщил, что это Марьяна Никитична Ковалева, сестра погибшего, а дедки — понятые, видать, понадобятся.
Старики сразу поднялись и с готовностью закивали, им было интересно пообщаться с милицией, временем располагали, его сколько угодно, что-что, а время стало для них категорией неопределенной, это и подтвердил один из них, заявив, что могут помогать милиции хоть целый день.
Хаблак ответил так же церемонно: мол, с благодарностью воспользуется их услугами.
Поднялись на третий этаж, и Волошин открыл дверь ключом, найденным в кармане Манжулы.
Михаил Никитич занимал стандартную, не очень большую однокомнатную квартиру, и обставлена она была просто: сервант, широкий диван, письменный стол и два кресла, но жил покойный, это сразу бросалось в глаза, с размахом. На письменном столе стоял японский стереомагнитофон, когда-то Хаблак слышал, что такая аппаратура стоит около двух тысяч рублей и даже больше, стены комнаты сплошь покрывали ковры, мягкий и толстый китайский ковер с розами лежал на полу, а сервант был заставлен хрустальными вазами, фужерами и еще какими-то безделушками. В огромной хрустальной лазе на журнальном столике торчали увядшие цветы, и Хаблак подумал, что Манжула спешил, оставляя квартиру, — видно, был аккуратистом: квартира блестела чистотой, и каждая вещь стояла на своем месте, но вот о розах забыл, он бы обязательно выбросил увядшие, но ведь три дня назад цветы были еще совсем свежие, а если спешишь, не думаешь о том, что розам красоваться недолго.
Сестра Манжулы, которой Волошин успел сообщить, что милиция расследует обстоятельства гибели Михаила Никитича и в связи с этим нужно осмотреть его квартиру, остановилась в дверях, ведущих из прихожей в кухню, достала платочек и вытерла слезы. Хаблак налил ей воды из крана, тепловатой и невкусной, холодильник был выключен и стоял открытый — деталь, свидетельствующая о том, что хозяин квартиры не собирался возвращаться сюда в ближайшее время.
Женщина отказалась от воды, она прошла в кухню и села, опершись локтями о стол, затем посмотрела на Хаблака и спросила:
— Что случилось? Почему?.. Как погиб Миша?
Майор примостился напротив нее — Марьяна Никитична сама начала нужный ему разговор. Он сочувственно наклонился к женщине через стол и ответил:
— Может, случай, а может, и хуже…
— Сердце предсказывало мне беду, — всхлипнула женщина. — Да и Миша… Он возвратился сам не свой, был чем-то встревожен…
Хаблак вспомнил самоуверенного и даже немного надменного Манжулу в аэропорту, там Михаил Никитич выглядел совсем спокойным. Но перед, сестрой мог и не таиться, а в Борисполе разыграл самый настоящий спектакль.
Хаблак хотел спросить у Марьяны Никитичны, откуда у ее брата ковры и хрусталь, ведь зарплаты снабженца вряд ли хватило бы на такие расходы, однако передумал, это могло бы насторожить ее, а он хотел, чтобы разговор получился непринужденный, доверительный, когда собеседник понимает тебя, стремится помочь и говорит только правду.
Потому и переспросил:
— Говорите, Михаил Никитич возвратился из Киева встревоженный? В чем это проявлялось? Может, что-то рассказал вам?
— Да нет, ничего конкретного. Но я хорошо знаю Мишу, мать у нас рано умерла, а я на десять лет старше его. На ноги поставила.
— Должны понимать друг друга без слов.
— Вот и вижу — не в своей тарелке. Расспрашиваю — отмалчивается. Говорит: устал и хочу отдохнуть. Еду в село, сниму комнату, чтоб никто не знал где — пусть не беспокоят. Сразу и уехал. Побросал вещи в чемодан и вызвал такси. Я его обедать приглашала. Миша всегда у меня обедает, когда выходной, но на этот раз отказался — уехал, и все.
— Сказал куда?
— Зачем ему от меня скрывать? Конечно, сказал, он в том селе уже когда-то отдыхал, не очень понравилось, но почему-то снова поехал. А мне наказал: никому ни словечка, молчок, чтоб друзья не пронюхали, а то весь отдых накроется.
— И вы никому?
— Конечно нет. Одной только секретарше, Галине Ивановне, а больше никому.
— Что за Галина Ивановна?
— Секретарша Мишиного директора. Из машиностроительного. Он уехал, а на следующий день она является. Я на соседней улице в газетном киоске работаю, так она подходит, выручайте, говорит, Марьяна Никитична, директор срочно Михаила Никитича разыскивает, до зарезу нужен, что-то там со снабжением, железо или прокат какой-то, конечно, грех, мол, человека беспокоить во время отпуска, но случай крайний. Ну надо так надо, я и сказала.
Хаблак заерзал на стуле: сообщение Марьяны Никитичны заинтересовало его. Спросил:
— А как она вас нашла? Секретарша? Откуда узнала, что вы в киоске?
— Зачем же скрывать? Наверно, Михаил и рассказал на заводе. Меня многие знают: видите, ей было даже известно, как меня зовут. Так и сказала: «Выручайте, Марьяна Никитична». Это я хорошо помню. И на директора сослалась: мол, сам Герасим Валерьянович просил, а директора точно так зовут, когда-то мне Миша говорил, ну, рассказывал, какой у них директор хороший, и именно так называл.
— Она сама к вам подходила, секретарша?
— Сама.
— Как выглядела?
— Полная такая блондинка, но, знаете, не естественная, теперь их совсем мало, в общем, крашеная, красивая женщина, в теле, блузка кружевная, хорошая блузка, сейчас такие модны.
— Галиной Ивановной сама себя назвала?
— Да. А что? Может, я что-то не так сказала?
— Может, и не так, — неопределенно ответил Хаблак, — никто ничего не знает…
Майор прошел в комнату, где стоял аппарат, дозвонился до справочного и попросил номер телефона приемной директора машиностроительного завода. Ответила секретарь.