Азия. Время красоты - Ольга Янаева

А мне некого целовать. Вова со своей невестой Леной. Света с Петром. Маруся с каким-то парнем из деревни. Только я одна. Совсем одна. Поплакать, что ли…

Прошло два месяца. Осень, щедрая на острые ароматы леса, на вкус поздних яблок и ягод, вступала в свои права… Яночка последние дни явно избегала меня. Я замечала: ей становилось все хуже. Она все чаще хотела побыть в одиночестве.

Дед передал мне просьбу Яны:

— Она просит тебя уехать. Сердечно просит тебя возвращаться домой. Не обижайся. Так надо. Послушай ее.

То есть как это? Не может быть! Дед что-то напутал, не понял.

— Я хочу поговорить с Яной.

— Нет, — останавливает меня Дед. — Сейчас она не может с тобой говорить.

Это невыносимо.

— Перестань, — сердито приказывает мне Дед.

— А что я делаю, что?

Я волнуюсь, гнев поднимается во мне.

— А что я делаю? Что «перестань»?

Меня несет. «Нечто» перешагнуло барьер, я пропустила тот момент, когда его можно было утихомирить…

— Прекрати, — еще более сердито повторяет Дед.

Но я не могу остановиться.

Меня шатает от гнева. Под ногами землетрясение. Как же так? Как они посмели? Моя Яна, моя подруга, мой дорогой человек просит меня — уезжай отсюда, из Общины моего родного Деда, и не хочет больше видеться со мной? Что случилось, почему так произошло? Я привезла ее сюда, все силы отдаю намерению, чтобы Яночка выздоровела. Я держу ее на своих невидимых руках, а они — уезжай?

Дед бьет кулаком по столу:

— Я сказал — перестань. Тебе же будет плохо потом. Саша, угомонись…

Но я уже не могу сдерживать себя. «Нечто» вышло из берегов. Я сжимаю кулаки в бессилии: как они могут так поступать со мной?

Дед выходит из избы, с силой хлопает дверью. Гнев колотится во мне. Посуда звенит на полках, расписные глиняные картины дрожат на стене. Одна из них падает на пол, за ней вторая — обе разбиваются вдребезги… Меня продолжает трясти. Чтобы не разорваться на части, я стучу кулаками по столу: нет, нет, вы не смеете отлучать меня от Яны! И вдруг вспоминаю: она же просила сама.

И вот силы покидают меня. Падаю на мягкую кровать, зарываюсь в подушки. Пот течет по спине, по рукам, по вискам… Заходит Варя, заботливо ставит чайник, заваривает целебные травы, малиновые листочки. Достает литровую банку с перетертой смородиной. Приносит душистый горячий чай с медом. Я послушно пью, ем густую сладкую смородину. Варя гладит меня по голове:

— Ничего, Сашенька, ничего.

Но Варя сама, я вижу, плакала сейчас. Я глотаю чай, захлебываюсь слезами…

— Надо сделать, как просит Яна, как одобряет Дед. Ведь ты любишь Яночку? Постарайся, уступи…

Я засыпаю под теплыми, успокаивающими руками Вари, доброй колдуньи. Мне снится сон: мы с Яной в Японии, в модельных апартаментах моем полы. Я натираю пол до блеска. Яна тоже не отстает. Я вижу, что она совершенно здорова. Я ЗНАЮ ЭТО. Мне хочется кричать от радости, бежать, рассказывать скорее всем-всем, но мы опаздываем на поезд. Мы едем на работу вместе. В электричке никого нет, вагон пустой. Яна вдруг выходит из поезда, идет по ровной зеленой лужайке. Она широко шагает, улыбается зеленому горизонту и яркому синему небу. Я догоняю ее.

— Яна, я сейчас вернусь, только расскажу всем, что все закончилось, ты здорова… Никто ведь еще не знает эту новость, кроме меня. Я быстро. — Заглядываю ей в глаза и с ужасом замечаю: у нее на лбу кусок белого лейкопластыря с какими-то цифрами. Я вижу эти цифры крупно и почему-то понимаю, что это день и час ее смерти.

Пронзительно кричу. Просыпаюсь. Сижу на кровати, не замечая, как уходит время. Не могу понять, где нахожусь: в этом жутко ясном сне или у Деда… Яна рядом, в доме у Вари. Она не хочет меня видеть. Непонятно, что ужаснее: этот сон или возвращающаяся ко мне реальность.

Яна ждала меня у ворот, завернувшись в огромный платок. Голые ноги в валенках. Исхудавшая шея кажется непривычно длинной. Огромные от худобы глаза горят, как при температуре. А может, у нее жар.

Яночка заговаривает со мной первая:

— Саша, милая, хорошая, родная…

Я кидаюсь к ней, обнимаю. Под руками одни ребрышки. Какая же она худенькая! Скелетик просто! Я плачу застоялыми слезами.

Они катятся по щекам горячие, тяжелые.

— Послушай меня, послушай… — говорит она. — Я люблю тебя. Я ведь тоже теперь Морозова. Мы родные. Помнишь, тогда в Японии кто-то спросил на съемках: вы — сестры? Да, мы — сестры. Я так никого не любила, как тебя, как твоего Деда, как Анатолия. Стыдно сказать: своих родных так не любила… Ты понимаешь, о чем я сейчас: там постараюсь, чтобы мы увиделись. Просто не будешь меня видеть какое-то время, но я ВСЕГДА буду тебя любить. Ты не отпускаешь меня. Ты держишь меня здесь, своей волей. Своей силой. Но мне НАДО уходить. Ведь это не мы решаем, родная… Дед так много важного делает, чтобы все шло КАК НАДО. Ведь уйти правильно — это так непросто! Никто специально не занимается УХОДОМ. Как попало, как получится, но здесь все по-другому. Я никогда не была так свободна, так счастлива, как здесь, как сейчас. Я никогда так не любила. Без страха. Без условий. Щедро. Каждый день как последний. Малыш, отпусти меня. Хорошо?

Мы крепко обнялись.

— Мама ко мне приедет. Дед сказал, нужно и ее подготовить. Трудно ей будет.

Я не разжимаю рук. Мне кажется, что, пока мы так стоим в обнимку. Яночка останется со мной жива и невредима… И тут какой-то толчок от Яны, словно слышу приказ: «А теперь ИДИ».

Я пошла как пьяная, спотыкаясь, слепая от слез. За спиной — рюкзак, в руке — спортивная сумка. Куда я иду, зачем? Но я не оборачивалась, не сопротивлялась. Я ее ОТПУСТИЛА. От сознания этого я выла, кусала руку. Анатолий вышел из-за дерева, крепко обнял за плечи, взял у меня сумку. Он тоже плакал, не скрывая слез. Я почувствовала, как он часть моего горя забрал себе. Мне стало немного легче. Мы молча шли, слепленные одним, таким близким горем. Анатолий плакал, переживая за меня, за Яночку. За нас всех.

ПРОЩАЙ, МОЯ ДОРОГАЯ ДЕВОЧКА. Я НАВСЕГДА ОСТАЮСЬ С ТОБОЙ. Прохладный ветер подул мне в лицо. Я услышала мужской приглушенный голос: ЧТО ЖЕ ТЫ ПЛАЧЕШЬ КАК БЕССМЕРТНАЯ?

Не бессмертная. Я тоже уйду. Теперь не страшно умирать. Перед ЭТИМ улыбнусь тебе, Яночка. Жди меня. Сделай так, чтобы мы встретились…

На разбитом мотоцикле Семена трясемся по проселочной дороге. Высоко в небе надо мной висит орел, поглядывая строго, как Дед. Я знаю, это он и есть. Проверяет, в каком я состоянии, все ли в порядке… Спасибо, Дед.

Ничего не осталось от той шестнадцатилетней Сашеньки, восторженной девочки с Большими Желаниями. Я стала взрослой. Я буду жить за себя и за тебя, Яночка.

На сотни километров — только леса, синие небо, огромные облака. Вот что не может мне надоесть, что питает меня. Мир, там, за этим лесным пространством, показался вдруг таким маленьким. Со всеми странами. Толпами людей. Модельной и бытовой суетой, победами и поражениями. Но я вернусь туда. Я еще могу работать. Если пойму, что модельная дорога для меня стала закрыта, я найду новую. Я буду стараться качественно жить, Яночка. Я не подведу.

Я поступила в институт. У нас в городке открылся филиал столичного вуза. Договорилась с кафедрой: меня отпустят на три месяца.

Зиночка нашла модельное агентство в Таиланде, которое не возражает насчет моего небольшого росточка.

Игорь захотел повидаться. Остановился в том же отеле, что и раньше. Назначил встречу в центре города, в маленьком кафе.

Я пришла на встречу первой; Игорь немного опаздывает, позвонил и сказал, что уже в пути. Вежливый официант проводил меня к заказанному столику. После того как мы договорились о встрече, у меня целый день влажные от волнения ладони.

Наконец появляется Игорь. Твердым шагом направляется к столику. Он настроен решительно. Всем своим видом демонстрирует: больше не намерен изображать терпение. Его жесты четкие, лицо непроницаемое, тон деловой.

— Ставлю условие. Последний раз прошу: оставайся со мной. Понимаешь? Со мной. Я — живой человек, мужчина, занятый до чертиков. Ты мне нужна. Просто необходима. Я прошу тебя. Прошу, — Игорь берет меня за руку. — Я твой первый мужчина…

Я молчу, не могу поднять глаз.

— Любая женщина, — продолжает Игорь, не снижая напора. — сколько ни вливай в нее внимания, заботы, подарков, любви, всегда будет думать, что она этого достойна. А значит, достойна и большего. Женщины неблагодарны. Как кошки.

— Не надо обобщать, — Я пытаюсь устоять под его нешуточным натиском, перед его жизненным опытом. — Не надо забывать, в некоторых странах кошки тысячелетиями считались священными животными.

— Я все сказал, твое слово…

Я молчу. Он ждет, поглядывает на часы. Каким он может быть разным! Таким Игоря я еще не видела… МЫ НИЧЕГО НЕ ЗНАЕМ ДРУГ О ДРУГЕ…