Эмиль XIX века - Альфонс Эскирос

Зная хорошо, что дѣти обыкновенно дѣлаютъ съ птицами, я одна нисколько не раздѣляла общей радости. Но что могла я сказать? Еслибъ я велѣла отпустить плѣнниковъ, меня послушались бы… но не хотя; слѣдовательно лучше было прибѣгнуть къ другому средству. Два маленькіе чау были помѣщены на птичьемъ дворѣ; мы превратили въ клѣтку мѣсто, куда прятались садовыя орудія. Сдѣлавъ это, я объяснила Эмилю, что птицы эти теперь лишены матери, и потому онъ обязанъ кормить ихъ. Я нарочно преувеличила уходъ необходимый слабымъ существамъ, чтобы замѣнить уходъ ихъ естественной хранительницы. Эмилю пришлось запираться съ ними въ клѣтку нѣсколько разъ въ продолженіи дня. Такимъ образомъ онъ увидалъ, что онъ плѣнникъ своихъ плѣнниковъ. Эта роль тотчасъ же опротивѣла ему, и онъ вывелъ изъ этого то заключеніе, что посягая на свободу кого нибудь, въ тоже время теряешь часть своей. Въ слѣдствіе этаго, черезъ нѣсколько времени, онъ пришелъ ко мнѣ самъ и попросилъ меня выпустить птицъ на волю.

Такъ какъ урокъ со слѣпымъ удался мнѣ, я рѣшилась производить далѣе свои опыты. У насъ въ окрестностяхъ есть маленькій пастушокъ, который слыветъ идіотомъ, и всѣ деревенскіе мальчишки смѣются надъ его простотой. Я боялась, что Эмиль будетъ также смѣяться: примѣръ такъ заразителенъ! Смѣяться надъ тѣмъ, что слѣдyетъ жалѣть и щадить — жестокость, свойственная дѣтству; къ счастію случай и размышленія явились ко мнѣ на помощь. Встрѣтивъ его разъ въ полѣ, я узнала, что этотъ маленькій пастушекъ знаетъ каждую свою овцу; тогда какъ для Эмиля и для меня все стадо состояло изъ одной овцы сто разъ повторенной. Я хотѣла воспользоваться этимъ преимуществомъ его надъ нами для своихъ педагогическихъ цѣлей. На слѣдующій разъ я предложила Эмшгю идти на дюны. Я заранѣе узнала, что маленькій пастушокъ долженъ былъ находиться тамъ. «Посмотри, — сказалъ Эмиль, увидавъ его — это сумасшедшій — такъ называютъ здѣсь дурачковъ». Не показывая виду, я обратила вниманіе сына на то, какъ пастушекъ, не крѣпкій умомъ, сразу различалъ каждую овцу, которыя казались намъ такъ похожими одна на другую. Это удивило Эмиля и дало намъ обоимъ поводъ завязать разговоръ съ идіотомъ. Отъ вниманія его не ускользало ни года, ни свойства, ни малѣйшія примѣты, въ его животныхъ. Такимъ образомъ Эмиль самъ могъ въ волю удивляться, какъ этотъ бѣдный полоумный зналъ болѣе насъ съ нимъ въ извѣстной отрасли. Пользуясь этимъ послѣднимъ обстоятельствомъ, я предложила идіоту взяться, на нѣсколько времени, учить моего сына также различать овецъ; онъ съ удовольствіемъ согласился на это, вѣроятно предвидя хорошую награду и въ тоже время прельщенный тѣмъ, что его считали годнымъ на что нибудь. Кажется, въ первый разъ въ жизни ему дѣлали эту честь.

Эмиль, съ своей стороны, повидимому не совсѣмъ былъ доволенъ моимъ намѣреніемъ, самолюбіе его вѣроятно было задѣто тѣмъ, что его будетъ учить тотъ, кого онъ вмѣстѣ съ товарищами своими считалъ дуракомъ. А между тѣмъ не было другаго средства достигнутъ цѣли. Какъ онъ самъ былъ радъ потомъ похвастаться своимъ знаніемъ передъ другими дѣтьми. Изъ этого ученія я извлекла для него двоякую пользу: умѣнье наблюдать самые слабые оттѣнки и различія между особями одного вида. Разъ пріобрѣтенное разпознаваніемъ овецъ пастуха, оно можетъ быть распространено на всѣ отрасли естественной исторіи. Второй урокъ Эмиля, по моему мнѣнію, гораздо болѣе серіозный, заключался въ томъ, что мы всегда можемъ научаться, даже отъ людей самыхъ ничтожныхъ.

Эмиль не былъ бы мальчикомъ, если бы не любилъ играть въ солдатики. Я не противлюсь въ этомъ его вкусамъ, принимая во вниманіе его возрастъ.

Въ какой я пришла однако ужасъ, когда увидѣла на дняхъ деревенскихъ дѣтей, раздѣлившихся на два стана и между ними Эмиля, державшаго знамя.

Сражались, правда, деревянными шпагами; но, если бы эти шпаги были стальныя и еслибы управлявшія ими маленькія руки сдѣлались сильными я, безъ сомнѣнія, увидѣла бы представленіе отвратительныхъ побоищъ, окровавливающихъ свѣтъ подъ именемъ сраженій: Белла и я разыграли роль сабинокъ, въ томъ смыслѣ, что бросились между сражающимися. Эмилъ безъ сомнѣнія увидѣлъ что это было для меня непріятно; онъ поблѣднѣлъ и бросился ко мнѣ на шею, прося прощенія.

Признаюсь, я крайне была огорчена. Ты вѣроятно объяснишь ему со временемъ, что бываютъ и справедливыя войны. Ты разскажешь ему, что похвально защищать свое отечество и умереть за идею; но въ своемъ возрастѣ Эмиль еще не пойметъ этого различія. Онъ видитъ въ войнѣ только то, чего ищутъ въ ней большая часть людей: средство отличиться и притѣснить себѣ подобныхъ. Держатъ ли они тряпку или кусокъ бумаги вмѣсто знамени, они какъ и солдаты повинуются тому же самому ужасному чувству. Движимые дикимъ инстинктомъ, они поднимаютъ на братьевъ руку, которой недостаетъ только силъ, чтобъ нанести смерть. Если между государствами ведется война, это значитъ, что она съ давнихъ поръ таится въ сердцахъ человѣка! И какимъ образомъ она не была бы въ немъ? Развѣ не стараются всѣми силами облагородить въ глазахъ дѣтей эту грубую кровожадность, сравнивающую насъ съ хищными звѣрями? Честь, побѣда, патріотизмъ…. какими именами не украшаютъ идола Молоха? Боже сохрани, чтобъ я увидѣла гнѣздящееся въ сердцѣ моего сына это лживое чудовище — насиліе!

Я взяла Эмиля за руку и такъ какъ въ это время на дорогѣ грызлись двѣ тощія собаки, за полуобъѣденную кость, я сказала: «посмотри, вотъ изображеніе поля битвы!» Я не ручаюсь въ томъ, что Эмилъ понялъ смыслъ моихъ словъ; но онъ понялъ, по крайней мѣрѣ, причину моего волненія, которое, увѣряю тебя, было очень сильно.

Считаю за нужное дать ему ясное понятіе о гибельныхъ предразсудкахъ, уничтожающихъ человѣчество. Я ни за что въ свѣтѣ не пожелала бы сдѣлать Эмиля трусомъ. Мнѣ кажется, что вообще родители, воспитывая дѣтей, слишкомъ употребляютъ во зло чувство страха. Не стараются ли ихъ всѣмъ запугивать небомъ, — на немъ грозныя тучи Божьяго мщенія. Землею — она была проклята за прегрѣшенія Адама. Жизнію:- она подлежитъ суду, знающему всѣ наши дѣйствія. Смертью — она сопровождается ужасами, продолжающимися цѣлую вѣчность. Это возбужденіе страха годится для рабовъ, но я сомнѣваюсь чтобъ оно создало свободныхъ людей, Пусть Эмиль дрожитъ только передъ своей собственной совѣстью, если онъ ужъ долженъ чего нибудь бояться! Съ своей стороны я стараюсь, напротивъ разогнать, этотъ неопредѣленный страхъ, слишкомъ наполняющій разумъ дѣтей. Я желаю, чтобъ онъ былъ мужественъ, но человѣченъ съ людьми.

Какъ и большая часть мальчиковъ его возраста, Эмль боится темноты ночи и неизвѣстности. Въ саду есть группа довольно крупныхъ орѣшниковъ, въ которую онъ не смѣетъ ходить одинъ послѣ захожденія солнца. Не боится ли онъ быть съѣденнымъ?

Я не очень удивилась бы этому. Сказка о Мальчикѣ съ пальчикъ не интересовала бы дѣтей такъ сильно, еслибы въ нихъ небыло частицы первобытнаго человѣка, жившаго посреди всѣхъ людоѣдовъ природы? Или не боится ли Эмиль встрѣчи съ волкомъ красной-шапочки. Онъ не умѣетъ самъ разсказать это. Въ дѣйствительности онъ боится того, что ходитъ въ потьмахъ.

Эти неопредѣленныя впечатлѣнія страха очень глубоко вкоренились и прямо сражаться съ ними — значило-бы усилить ихъ. Я только уговорю Эмиля брать съ собою Медвѣдицу, которая ничего небоится и всегда готова слѣдовать за нимъ. Съ нею вмѣстѣ ребенокъ войдетъ въ кусты и разсмотритъ то что его такъ смущало, въ этомъ уединенномъ мѣстѣ. Урокъ не былъ потерянъ для меня, потому что я поняла, насколько присутствіе домашняго животнаго въ первобытныя времена должно было укрѣпить нравственную силу человѣка.

Каждый день я все болѣе и болѣе убѣждаюсь въ трудности возложенной на меня обязанности. Эта система дѣйствій требуетъ знанія, котораго во многихъ случаяхъ недостаетъ у меня. Однако я продолжаю быть убѣжденной, что это единственное средство образовать характеръ Эмиля. Жизнь безъ тебя — пустыня, которую я стараюсь наполнить великимъ долгомъ; отъ всѣхъ моихъ разбитыхъ надеждъ у меня остался только нашъ ребенокъ. Я привязываюсь къ нему съ отчаяньемъ утопленника, хватающагося за соломенку. Я люблю его за его самаго и за тебя. Страшная мысль омрачаетъ свѣтъ моей драгоцѣнной привязанности: если, не смотря на всѣ наши усилія, этотъ ребенокъ измѣнитъ со временемъ нашей святынѣ, если онъ отвергнетъ идеи своего отца, если онъ пренебрежетъ твоими принципами и страданіями цѣлой твоей жизни…. О Боже! Я его…. Нѣтъ, я себя убью! Но это невозможно неправда-ли? Разгони хоть однимъ словомъ страхъ, смущающій меня до глубины сердца!

XI

30-го Іюля 185…

Я вполнѣ цѣню, милая Елена, силу твоей любви ко мнѣ, но не могу раздѣлить твоихъ опасеній. Хотя я и отецъ Эмиля, но я не считаю себя въ правѣ требовать, чтобъ онъ былъ моимъ ученикомъ. Кто можетъ похвалиться, что онъ постигъ безусловную истину, даже если онъ добросовѣстно стремится къ ней и думаетъ, что страдаетъ за нее? Безъ сомнѣнія, мнѣ было бы очень больно, еслибы Эмиль не раздѣлилъ, современемъ, моихъ убѣжденій, но кто же былъ' бы виноватъ въ томъ? Скорѣе я, нежели онъ. Это значило бы, что я или не съумѣлъ передать ему своя идеи, или что онъ не нашелъ въ нихъ безусловной истины; но къ чему намъ думать о будущемъ — дѣло идетъ о настоящемъ.