Момент - Дуглас Кеннеди

— Прошу, герр Несбитт.

Из приемной, которая больше напоминала предбанник у кабинета врача, она провела меня через огромный офис открытой планировки, где стояло несколько десятков столов с раздвижными перегородками. Площадь помещения составляла никак не меньше трех тысяч квадратов, но мы шли так быстро (я делал над собой усилие, чтобы не пялиться на соблазнительно виляющие бедра фрау Орфф), что я даже не успел толком разглядеть обитателей этого крольчатника. В самом конце офиса располагались студии радиовещания: стены из звуконепроницаемого стекла позволяли видеть, кто сидит перед микрофоном. Наконец мы уперлись в стену с дверью и табличкой: «Джером Велманн. Директор».

Фрау Орфф открыла дверь. Мы зашли в приемную, стены которой были увешаны постерами, представляющими историю «Радио „Свобода“» начиная с 1950-х. Стол фрау Орфф, на котором царил безукоризненный порядок, стоял у двери кабинета. Она постучалась, и из-за двери донесся голос:

— Kommen Sie doch herein[41].

Она зашла в кабинет и тут же вышла, коротко бросив:

— Герр директор сейчас вас примет.

Для интервью с Джеромом Велманном я оделся правильно, ибо он тоже был в вельветовом пиджаке (темно-зеленом) с замшевыми заплатами на рукавах и в темно-коричневой водолазке. Ему было чуть за пятьдесят, длинное узкое лицо и аккуратная, фигурно подстриженная бородка. Стены кабинета были заняты книжными полками, и повсюду расставлены рамки с фотографиями Велманна в компании с видными политиками (Форд, Картер, Гельмут Шмидт) и деятелями культуры (Айн Рэнд, Мстислав Ростропович, Курт Воннегут, Леонард Бернстайн). Очевидно, все они бывали у него в гостях, когда наведывались в Берлин. Меня заинтриговала подборка фотографий: Велманна, казалось, ничуть не смущало соседство «левых» американцев, вроде Воннегута и Бернстайна, с королевой либертарианской философии «правых» Айн Рэнд. Он явно хотел показать, что хозяин этого кабинета не считает себя рупором ортодоксального американского консерватизма. И даже своим внешним видом Велманн, который больше смахивал на профессора, читающего курс по философии Канта в Колумбийском университете, посылал сигнал, что его не стоит записывать в «рыцари» «холодной войны».

— Как вам, должно быть, известно, — сказал он, жестом приглашая меня сесть в кресло напротив, — «Радио „Свобода“» осуществляет свою деятельность в Вене, Гамбурге, Триесте, Мюнхене. Эти бюро, в свою очередь, создают подразделения для вещания, скажем, на польском, болгарском или чешском языке. Но здесь, в Западном Берлине, учитывая уникальность нашего месторасположения, мы сосредоточены исключительно на составлении программ, предназначенных для слушателей в Германской Демократической Республике. И теперь важный вопрос: Wie fliessend ist ihr Deutsch[42]?

Следующие полчаса Джером Велманн выяснял этот вопрос, беседуя со мной исключительно auf Deitsch. Мне удавалось выдерживать его темп. Он расспрашивал меня о годах учебы в колледже, о книге по Египту, о жизни в Кройцберге (я опустил кое-какие подробности взаимоотношений с Фитцсимонс-Россом), и особенно его интересовали мои первые впечатления от знакомства с Восточным Берлином. Тут рассказчик взял во мне верх. Я сочинил красочную историю о женщине из книжного магазина и об ангольском инженере, но самым эмоциональным получился рассказ о тех ощущениях, которые вызывала у меня Стена, когда я смотрел на нее с другой стороны. Наконец он жестом остановил меня и сказал:

— Хорошо, вы меня убедили. У нас есть слот после главных девятичасовых новостей, называется просто: «Заметки из-за границы». Это эссе, в котором журналист или писатель делится впечатлениями о своей поездке или размышлениями о текущих событиях. Передачу мы транслируем на двух языках: немецком и английском. У нас в штате несколько переводчиков, они будут работать с вами, когда вы представите материал, а местные актеры, которых мы приглашаем, исполнят его на немецком языке. Но оригинальный текст вы будете читать сами в студии вещания на английском. Для начала я попрошу вас написать короткий очерк о том, что вы мне только что рассказали, — скажем, «Впервые по ту сторону Стены»… в общем, название сами придумаете. Я никогда не диктую авторам, как надо работать, так что у вас полный карт-бланш, тем более что наши взгляды на Восточный Берлин во многом совпадают. Сделайте рассказ остроумным и помните, что мы ведем откровенный разговор со своей аудиторией. Вместо манихейского дуализма мы предпочитаем видеть мир во всех оттенках серого. Конечно, это вызывает недовольство наших ура-патриотов, которые полагают, что мы должны каждые пять минут исполнять «Господи, благослови Америку». Они не понимают того, что как пропагандистский инструмент мы гораздо эффективнее, когда не занимаемся тупым расхваливанием жизни на Западе, а демонстрируем и критическое отношение к самим себе. Как бы то ни было, если у вас все получится, мы сможем обсудить и другие возможные проекты.

Но должен вас предупредить, наш бюджет гораздо скромнее, чем принято думать. Мы платим по общепринятым радиовещательным расценкам. Я могу предложить вам двести долларов за статью, но сюда входит и ваш гонорар за ее запись. Если вам это покажется недостаточным, боюсь, что…

По текущему обменному курсу двести американских долларов составляли около 560 дойчемарок. Это с лихвой покрывало мои ежемесячные расходы на жизнь и аренду.

— Меня устраивает, — сказал я.

— Вот и отлично. Сможете представить материал в это же время через неделю? Я договорюсь с режиссером, к которому вас прикреплю, Павлом Андреевски. Он поляк, как вы могли догадаться, но, как и все, кто работает здесь, блестяще говорит по-немецки. Сейчас он записывает программу, но освободится через пять минут. Если вы найдете общий язык — но, сразу говорю, Павла иногда заносит, хотя он один из лучших режиссеров, — так вот, если вы сработаетесь, у нас полно слотов, которые требуют начинки. Наш авторский пул не так силен, как хотелось бы. Так что постарайтесь произвести впечатление и…

На рабочем столе Велманна зазвонил телефон. Он снял трубку, произнес привычное «Ja?» и тут же добавил:

— Schicken Sie sie herein[43].

В эту минуту дверь открылась, и в кабинет вошла молодая женщина. Я прикинул, что ей чуть за тридцать. Среднего роста. Короткая стрижка «паж» на темных волосах. В джинсовой юбке, черных колготках и черной трикотажной майке с длинным рукавом. Она была стройной, почти на грани худобы. В одной руке у нее дымилась сигарета, в другой она держала пачку бумаг. Я тотчас обратил внимание, что ногти у нее, как и мои, были обгрызены. Заметил я и то, что на правой коленке «поехал» чулок, а ее черные полусапожки не мешало бы почистить. Почему я сразу прицепился к этим мелочам? Да просто потому, что мне надо было как-то заставить себя оторвать взгляд от ее лица, от чистой и прозрачной кожи, от карих глаз, обрамленных темными полукружьями усталости и недосыпа. В них были мольба и грусть и в то же время мягкость и нежность. Эта женщина — я сразу почувствовал — знала, что такое боль, но несла ее в себе и держалась с достоинством. Меня восхитила ее отстраненность от всего житейского и напускного. Казалось, она не считала нужным переживать из-за рваного чулка, как и из-за обгрызенных ногтей, которые даже не пыталась маскировать лаком. Наверное, я многое нафантазировал, но только потому, что находил ее очень красивой. Не в традиционном понимании красоты фотомодели или киноактрисы. В ее красоте соединились ум, трогательная ранимость, сильное ощущение своего «я» и глубочайшее одиночество.

А что же она? Как она отреагировала на меня? Я увидел, что она задержала на мне взгляд. И ее тоже накрыло волной, когда мы посмотрели друг другу в глаза. Она тотчас отвернулась и сказала, обращаясь к Велманну:

— Herr Direktor, hier ist die Übersetzung die Sie wollten[44].

— Спасибо, Петра, — сказал он, принимая у нее бумаги. — Я хочу вас познакомить. Американский писатель, и, кстати, очень толковый.

Я уже был на ногах.

— Томас, познакомься с одним из наших переводчиков. Петра Дуссманн.

Женщина повернулась ко мне. Пожала мою протянутую руку. На какое-то короткое мгновение наши глаза снова встретились. В ее взгляде не было ни восторга, ни романтической истомы. Но в тот самый миг, когда я держал ее руку и мы стояли лицом к лицу… короче, я знал. Точно так же — я чувствовал — знала и она.

Потом она освободила руку и снова повернулась к Велманну:

— Wenn Sie Fragen zu der Übersetzung haben, Herr Direktor..?

— Думаю, что нет, — сказал он. — И возможно, очень скоро вы с Томасом будете работать вместе.

Неужели — или мне это только показалось? — я различил еле уловимую улыбку на ее лице? Как бы то ни было, она быстро замаскировала ее и ответила герру директору коротким кивком.