Пламя свободы. Свет философии в темные времена. 1933–1943 - Вольфрам Айленбергер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вся сфера природы выступает лишь средством в процессе достижения цели. Камень интересует архитектора Рорка только как строительный материал, склон холма – как стройплощадка, солнце – как источник света и тени. Иными словами, природа не имеет никакой ценности сама по себе – она обладает ценностью только для него и его проектов. Единственной помехой в этой «погоне за счастьем» оказываются другие люди. Рорк понял это. И делает логичные выводы:
Его интерес к политике заключается в том, чтобы не интересоваться политикой. Общество как таковое для него не существует. Другие люди его не интересуют. <…> Во всех своих действиях он руководствуется абсолютно бескомпромиссным отказом подчиняться соображениям и желаниям других. <…> Обычное вознаграждение за успех – деньги, слава и другие привилегии – ничего для него не значит; его жизнь подлинна, его жизнь – это его работа, он будет выполнять ее так, как захочет, и это единственный способ наслаждаться ею – или потерпеть неудачу и погибнуть в борьбе.[9]
Даже такой человек, как Рорк, может потерпеть неудачу. Но это будет правильная неудача: ее причиной не станет ни он сам, ни материальный мир, поэтому она не сможет лишить его достоинства и ценности. А достоинство как непоколебимое осознание своей ценности и места в мире для него важнее всего, даже фактической реализации творческих планов. В конечном счете эта самооценка – подлинный фундамент или, скорее, источник, позволяющий уверенно произносить слово «я».
Поэтому необходимо держать этот источник в чистоте и защищать от других людей. Этот вердикт является верным даже для самых что ни на есть человеческих состояний высшего наслаждения и радости, которым Рорк тоже не чужд как живой человек из плоти и крови:
Секс: чувственность здорового животного. Тем не менее отсутствие большого интереса к этой теме. Никогда не отдается любви до конца. Его позиция не такова: «Я люблю тебя, я весь твой». А такова: «Я люблю тебя, ты принадлежишь мне». Главное, что он хочет кого-то, и он мало беспокоится о том, хотят ли его.[10]
Получается, что такой человек, как Рорк, не знает любви в традиционном понимании. На ее пути стоит любовь к себе, только она является безусловной. Поэтому он может вступать в постоянные отношения только тогда, когда сила притяжения исходит от людей, готовых целиком отдаться ему, – по версии Рэнд, это возможно только в режиме постоянного восхищения и, не в последнюю очередь, сексуального подчинения. Этому моменту сладострастного подчинения всегда присуща садомазохистская нотка. В романе это показано на примере отношений Рорка с Доминик (как и всегда в произведениях Рэнд, это говорящее имя). Действительно, первый секс Рорка и Доминик почти неотличим от изнасилования (парадоксальным образом приемлемого для обоих). Это повторяющийся мотив в произведениях Рэнд – с запрограммированным скандальным потенциалом.
Итак, основные черты идеального человека Рорка определены. А вот с романом сложнее. Сюжет и композиция весной 1936 года еще не вполне ясны. Изначальный замысел книги как классического романа воспитания отпал. Вероятно, напряжение в сюжете будут создавать препятствия на пути Рорка, исходящие от других людей – паразитов (second-handers). Поскольку ее герой последовательно отвергает все формы лизоблюдства (boot-licking), как пишет Рэнд в конце первого подробного наброска, «ему придется годами соглашаться на самую низкопробную работу» и терпеть «все виды экономического унижения, которые общество может причинить человеку»[11].
Брак в Коннектикуте
Рорк был для Рэнд воплощением ее исконного жизненного идеала – и должен был ему соответствовать. А это не так-то просто. И для нее, и для ее мужа. Особенно в совместном быте. К 1936 году Рэнд и в семье окончательно заняла классическую «мужскую» позицию. Она – добытчик, приносит в дом деньги, получает внимание общества, создает и творит, принимает решения и дает оценки. И хотя выход в свет романа Мы, живые в апреле 1936 года оказывается с коммерческой точки зрения горьким разочарованием (той весной неожиданно стали бестселлером Унесенные ветром некой Маргарет Митчелл), он получает очень хорошие рецензии. Не в последнюю очередь советская тема романа сделала Рэнд востребованным политическим комментатором – она всё более уверенно и охотно принимает эту роль, давая многочисленные радиоинтервью и выступая с докладами. Ее муж Фрэнк поддерживает ее по мере сил – прежде всего в роли внимательного домохозяина и эмоциональной опоры. После переезда в Нью-Йорк его мечта о большой карьере в кино окончательно испарилась. Чтобы не мучить себя унизительными отказами, он перестал участвовать в кастингах. Рэнд, которая помнит о своем опыте общения с отцом, с пониманием относится к такому решению. В конце концов, бывают такие времена и такие обстоятельства, в которых единственной возможностью человека сохранить достоинство оказывается не борьба с системой, а активный бойкот и неучастие. Но что касается тем, волнующих Рэнд, то тут Фрэнку остается только роль терпеливого слушателя и едкого комментатора, причем его грубоватые шутки Рэнд включает в свои произведения, которые изначально вовсе не содержат никакого юмора.
Оба они – пришельцы в Нью-Йорке, которые и после семи лет брака практически не включены в социальную жизнь, у них почти нет друзей и знакомых. Причина в основном кроется в самой Рэнд, которая не нуждается в обществе и нигде не чувствует себя такой неуместной, как на американских вечеринках с их пустыми разговорами. Разве что Ник, оптимистичный брат Фрэнка, периодически взбадривает пару, в которой постепенно угасают чувственность и эротика.
На протяжении многих лет единственным ангажементом Фрэнка останутся мужские роли в выездных постановках (так называемых summer stocks[41]) пьесы Рэнд Ночь на 16 января – скорее в качестве хобби, чем профессии. Летом 1936 года он отправится на такую постановку в Коннектикут, и это первый раз за долгие годы, когда они расстаются больше, чем на несколько часов. Как только поезд Фрэнка уезжает, Рэнд садится за письменный стол:
19 августа 1936
Дорогой Малыш!
Вот оно наконец, первое любовное письмо, которое мне довелось написать. И мне совершенно нечего сказать, кроме того, что я ужасно скучаю по тебе. На самом деле я по тебе не скучаю, это самое забавное чувство: с одной стороны, я готова в любой момент разреветься, так мне тебя не хватает, с другой я очень горжусь тем, какая я молодец, что сделала это –
