Волшебник Земноморья - Урсула К. Ле Гуин

И оставалось ему теперь либо возвращаться назад, уходить вниз, через пустынную землю к городам мертвых, где никогда не забрезжит свет, либо переступить через стену в мир живых, где его поджидала эта бесформенная Тварь.

Его призрачная рука сжимала призрак магического жезла, и он высоко поднял его вверх. И сделав это движение, он почувствовал, как к нему вернулись силы.

Гед устремился вперед, чтобы перепрыгнуть через низкую стену, и вдруг жезл в его руке вспыхнул белым пламенем, и унылый край залило слепящим светом. Он оттолкнулся от земли, взлетел, ощутил, как ноги снова коснулись грунта — и больше уже ничего не увидел.

Что же касается Печварри, его жены и колдуньи, то для них все это выглядело так. Юный волшебник, не дочитав заклинания, вдруг смолк и стоял какое-то время молча, держа на руках ребенка и не шевелясь. Потом он медленно и осторожно опустил маленького Иоэта на постель, распрямился и снова встал неподвижно, безмолвно сжимая в руке жезл. Вдруг он вскинул его вверх, и жезл полыхнул слепящим белым огнем, как зажатая в руке молния, и в этом мгновенном свете домашняя утварь вырвалась из тьмы и показалась какой-то странной и чужой, и как будто живой. Когда же их глаза снова обрели способность что-то разглядеть, они увидели, что молодой волшебник лежит, скорчившись, на полу возле постельки с мертвым ребенком.

Печварри показалось, что волшебник тоже мертв. Жена его плакала, но сам он не мог, ибо слишком был ошеломлен происшедшим. Но колдунье доводилось кое-что слышать про магов, про возможности их искусства и про то, что может сделать истинный маг и какой ценой приходится ему за это платить. Она поняла, что холодный и безжизненный Гед, возможно, жив, но обращаться с ним надо как с человеком, который тяжело болен или находится в трансе. Колдунья позаботилась о том, чтобы Геда перевезли домой, и велела одной из старух, живших по соседству, остаться с магом, пока не прояснится окончательно, суждено ему пробудиться от сна или нет.

Маленький отак сидел на стропилах крыши, затаившись, как всегда, когда в доме был кто-то чужой. Он сидел, ждал и смотрел, а дождь стучал по стенам и кровле; медленно догорал огонь, медленно уходила ночь, и женщина задремала у очага, уронив голову на колени. Тогда отак сбежал по стене вниз к Геду, на постель, где он лежал неподвижный и холодный. Зверек принялся лизать ему ладони и запястья сухим, похожим на листочек язычком и лизал долго и терпеливо, медленно продвигаясь вверх по руке. Потом, устроившись возле головы Геда, он лизал висок, изувеченную шрамами щеку и особенно нежными, легкими касаниями — закрытые веки. И именно от этих еле заметных, ласковых прикосновений Гед начал очень медленно просыпаться. Он очнулся, не помня, где находится, что с ним было и откуда исходит тусклый свет вокруг него. Этот свет был утренней зарей, возвещающей наступление дня. И тогда отак привычно свернулся в клубочек у его плеча и заснул.

Позднее, когда Гед обдумывал все, что произошло с ним в ту ночь, он понял, что если бы никто не прикасался к нему вот так настойчиво, когда он лежал неподвижный, а душа его блуждала неведомо где, если бы никто не призывал его так терпеливо назад, то он сгинул бы тогда навеки. Разумеется, то была лишь слепая мудрость инстинкта, побуждающая зверька лизать и лизать своего раненого товарища, чтобы успокоить и утешить его; но в этой мудрости Гед увидел нечто сродни своей собственной силе, ибо она восходила к столь же глубоким корням, что и волшебство. И с той ночи он уверовал, что истинно мудрый человек никогда не будет противопоставлять себя прочим живым существам, говорящим и бессловесным. В последующие годы он приложил немало усилий, чтобы понять все живое вокруг, все, что молчит, но живет и дышит — Гед старался читать по глазам животных, по полету птиц, по медлительному и величавому колыханию деревьев.

Итак, тогда он сумел, оставшись невредимым, пройти в ту страну с открытыми глазами и вернуться, а это под силу только истинному волшебнику, причем ни один волшебник, даже самый великий, не был уверен, проникая в обитель мертвых, что он возвратится. Но вернулся он в скорби и страхе. Скорбел он вместе со своим другом Печварри, страшился за себя самого. Теперь он понял, почему Верховный Маг так боялся отпускать его с Рока и почему взор даже такого знаменитого провидца наталкивался на тьму и туман, когда Верховный пытался предугадать путь Геда. Потому что впереди Геда ждала Тьма, а в ней некая Тварь, которая не имела имени и не принадлежала их миру. Это он, Гед, то ли впустил в мир света эту Тварь, то ли сотворил ее сам. Все эти годы она дожидалась его у пограничной стены, отделявшей мир мертвых и живых. И вот наконец дождалась. Теперь Тень гонится по следу, разыскивает его, она все ближе и ближе. Гед сам притягивает ее к себе, а может быть, это она притягивает Геда, чтобы высосать из него силу и жизнь и облачиться в его плоть.

Вскоре она приснилась ему — Тварь вроде медведя, только без головы и глаз; ему чудилось, что она ходит вокруг дома, шаря по стенам лапами в поисках двери. Таких снов у него не было с тех пор, как он исцелился от ран, нанесенных этой Тварью. Проснувшись, он почувствовал, что заледенел и ослаб, а шрамы на лице и плече вздулись и нестерпимо болели.

С этого дня наступило для него тяжелое время. Всякий раз, как Гед видел во сне ту Тварь или просто думал о ней, на него накатывал леденящий страх, и юноша чувствовал, как иссякают силы и разум, и он остается один, безвольный и безразличный, заблудившийся во тьме. Собственная трусость приводила в ярость, но от гнева не было проку. Волшебник начал думать, где бы отыскать себе хоть какую-то защиту, но не находил ее нигде и ни в чем, по крайней мере там, где жил. Тварь не имела плоти, у нее не было ни жизни, ни души, ни имени, даже бытия, — только то, что он дал ей сам. И это наделяло ее жуткой силой, над которой не властны законы нашего мира, мира жизни и света. Волшебник Гед не знал о ней ничего, кроме того, что она тянется к нему и стремится