Романсеро - Генрих Гейне

Настанет день -- королева моя

Узнает, как музыкален я!

Она -- благородная кобылица,

Высоким родом своим гордится.

Ее родня ближайшая -- тетя

Была Росинанта при Дон-Кихоте;

А взять ее корень родословный

Там значится сам Баярд чистокровный;

И в предках у ней, по ее бумагам,

Те жеребцы, что ржали под флагом

Готфрида сотни лет назад,

Когда он вступал в господень град.

Но прежде всего она красива,

Блистает! Когда дрожит ее грива,

А ноздри начнут и фыркать и гроха|

В сердце моем рождается похоть,-

Она, цветок и богиня кобылья,

Наследника мне принесет без усилья.

Поймите, -- от нашего сочетанья

Зависит династии существованье.

Я не исчезну без следа,

Я буду в анналах Клио всегда,

И скажет богиня эта благая,

Что львиное сердце носил всегда я

В груди своей, что управлял

Я мудро и на гитаре играл".

Рыгнул король, и речь прервал он,

Но ненадолго, и так продолжал он:

"Ослы высокие! Все поколенья!

Я сохраню к вам благоволенье,

Пока вы достойны. Чтоб всем налог

Платить без опоздания, в срок.

По добродетельному пути,

Как ваши родители, идти,-

Ослы старинные! В зной и холод

Таскали мешки они, стар и молод,

Как им приказывал это бог.

О бунте никто и мыслить не мог.

С их толстых губ не срывался ропот,

И в мирном хлеву, где привычка и О!

Спокойно жевали они овес!

Старое время ветер унес.

Вы, новые, остались ослами,

Но скромности нет уже меж вами.

Вы жалко виляете хвостом

И вдруг являете треск и гром.

А так как вид у вас бестолков,

Вас почитают за честных ослов;

Но вы и бесчестны, вы и злы,

Хоть с виду смиреннейшие ослы.

Подсыпать вам перцу под хвост, и вмиг

Вы издаете ослиный крик,

Готовы разнести на части

Весь мир, -- и только дерете пасти.

Порыв, безрассудный со всех сторон!

Бессильный гнев, который смешон!

Ваш глупый рев обнаружил вмиг,

Как много различнейших интриг,

Тупых и низких дерзостей

И самых пошлых мерзостей,

И яда, и желчи, и всякого зла

Таиться может в шкуре осла".

Рыгнул король, и речь прервал он,

Но ненадолго, и так продолжал он:

"Ослы высокие! Старцы с сынами!

Я вижу вас насквозь, я вами

Взволнован, я злюсь на вас свирепо

За то, что бесстыдно и нелепо

О власти моей вы порете дичь.

С ослиной точки трудно постичь

Великую львиную идею,

Политикой движущую моею.

Смотрите вы! Бросьте эти штуки!

Растут у меня и дубы и буки,

Из них мне виселицы построят

Прекрасные. Пусть не беспокоят

Мои поступки вас. Не противясь,

Совет мой слушайте: рты на привязь!

А все преступники-резонеры -

Публично их выпорют живодеры;

Пускай на каторге шерсть почешут.

А тех, кто о восстании брешут,

Дробят мостовые для баррикады,-

Повешу я без всякой пощады.

Вот это, ослы, я внушить вам желал бы

Теперь убираться я приказал бы".

Король закончил свое обращенье;

Ослы пришли в большое движенье;

Оки прокричали: "И-а, и-а!

Да здравствует наш король! Ура!"

ОСЛЫ-ИЗБИРАТЕЛИ

Свобода приелась до тошноты.

В республике конско-ослиной

Решили выбрать себе скоты

Единого властелина.

Собрался с шумом хвостатый сброд

Различного званья и масти.

Интриги и козни пущены в ход,

Кипят партийные страсти.

Здесь Старо-Ослы вершили судьбу,

В ослином комитете.

Кокарды трехцветные на лбу

Носили молодчики эти.

А кони имели жалкий вид

И тихо стояли, ни слова:

Они боялись ослиных копыт,

Но пуще -- ослиного рева.

Когда же кто-то осмелился вслух

Коня предложить в кандидаты,

Прервал его криком седой Длинноух:

"Молчи, изменник проклятый!

Ни капли крови осла в тебе нет.

Какой ты осел, помилуй!

Да ты, как видно, рожден на свет

Французскою кобылой!

Иль, может, от зебры род хилый т.

Ты весь в полосах по-зебрейски.

А впрочем, тебя выдает с головой

Твой выговор еврейский.

А если ты наш, то, прямо сказать,

Хитер ты, брат, да не слишком.

Ослиной души тебе не понять

Своим худосочным умишком.

Вот я познал, хоть с виду и прост,

Ее мистический голос.

Осел я сам, осел мой хвост,

Осел в нем каждый волос.

Я не из римлян, не славянин,

Осел я немецкий, природный.

Я предкам подобен, -- они как один

Все были умны и дородны.

Умны и не тешились искони

Альковными грешками,

На мельницу бодро шагали они,

Нагруженные мешками.

Тела их в могиле, но дух не исчез,

Бессмертен ослиный дух их!

Умильно смотрят они с небес

На внуков своих длинноухих.

О славные предки в нимбе святом!

Мы следовать вам не устали

И ни на йоту с пути не сойдем,

Который вы протоптали.

Какое счастье быть сыном ослов,

Родиться в ослином сословье!

Я с каждой крыши кричать готов:

"Смотрите, осел из ослов я!"

Отец мой покойный, что всем знаком,

Осел был немецкий, упрямый.

Ослино-немецким молоком

Вскормила меня моя мама.

Осел я и сын своего отца,

Осел, а не сивый мерин!

И я заветам ослов до конца

И всей ослятине верен.

Я вам предлагаю без лишних слов

Осла посадить на престоле.

И мы создадим державу ослов,

Где будет ослам раздолье.

Мы все здесь ослы! И-а! И-а!

Довольно терзали нас кони!

Да здравствует ныне и присно -- ура!

Осел на ослином троне!"

Оратор кончил. И грохнул зал,

Как гром, при последней фразе,

И каждый осел копытом стучал

В национальном экстазе.

Его увенчали дубовым венком

Под общее ликованье.

А он, безмолвно махая хвостом,

Благодарил собранье.

КЛОП

Некий клоп залез на пятак

И, словно банкир, похвалялся так:

"Если денег ты нажил много,

Всюду открыта тебе дорога.

С деньгами красив ты, с деньгами знат

Женщинам наимилейшим приятен.

Дамы бледнеют и дрожат,

Едва учуют мой аромат.

С самой королевой я спал, бывало,

Забравшись к ней ночью под одеяло.

На жарких перинах она металась

И беспрестанно всю ночь чесалась".

Веселый чиж, услыхав эту речь,

Решил похвальбу клопа пресечь:

В негодованье свой клюв отточив,

Насмешливый он просвистал мотив.

Ко подлый клоп, испуская смрад,

Чижу отомстил на клопиный лад:

"Жертвой его насмешек стал я

За то, что денег ему не дал я!"

Ну, а мораль? Ее от вас

Пока благоразумно скрою.

Ведь сплочены между собою

Богатые клопы сейчас.

Задами подмяв под себя чистоган,

Победно колотят они в барабан.

Семейства клопов -- куда ни взгляни -

Священный союз составляют они.

Также немало клопиных альянсов

Средь сочинителей скверных романсов

(Которые столь бездарны и серы,

Что не идут, как часы Шлезингера).

Тут и свой Моцарт есть -- клоп-эстет,

Ведущий особым клопиным манером

С увенчанным лаврами Мейербером

Интрижку в течение долгих лет.

А с насекомых много ль возьмешь?

Рецензии пишет газетная вошь -

Елозит, врет, да и тиснет статейку

И до смерти рада, урвав копейку,

Притом меланхолии полон взгляд.

Публика верит из состраданья:

Уж больно обиженные созданья,

И вечно сердечки у них болят.

Тут стерпишь, пожалуй, любой поклеп.

Молчи, не противься -- ведь это ж клоп.

Его бы, конечно, можно под ноготь,

Да, право, уж лучше не трогать.

А то попробуй такого тронь -

На целый свет подымется вонь!

Вот отчего до другого раза

Я отложу толкованье рассказа.

БРОДЯЧИЕ КРЫСЫ

На две категории крысы разбиты:

Одни голодны, а другие сыты.

Сытые любят свой дом и уют,

Голодные вон из дома бегут.

Бегут куда попало,

Без отдыха, без привала,

Бегут куда глядят глаза,

Им не помеха ни дождь, ни гроза.

Перебираются через горы,

Переплывают морские просторы,

Ломают шею, тонут в пути,

Бросают мертвых, чтоб только дойти.

Природа их обделила,

Дала им страшные рыла,

Острижены -- так уж заведено -

Все радикально и все под одно.

Сии радикальные звери -

Безбожники, чуждые вере.

Детей не крестят. Семьи не ища,

Владеют женами все сообща.

Они духовно нищи:

Тело их требует пищи,

И, в поисках пищи влача свои дни,

К бессмертью души равнодушны они.

Крысы подобного склада

Не боятся ни кошек, ни ада.

У них ни денег, ни дома нет.

Им нужно устроить по-новому свет.

Бродячие крысы -- о, горе! -

На нас накинутся вскоре.

От них никуда не спрячемся мы,

Они наступают, их тьмы и тьмы.

О, горе, что будет с нами!

Они уже под стенами,

А бургомистр и мудрый сенат,

Не зная, что делать, от страха Д1

Готовят бюргеры порох,