Романсеро - Генрих Гейне

Чертовой рожи боится.

Но вишня каждое лето цветет,

И каждый песнь отреченья поет.

Хоть вишня сверху и красна,

Но в косточке смерть затаила она.

Лишь в небе создал вишни

Без косточек всевышний.

Бог-сын, бог-отец, бог -- дух святой,

Душой прилепились мы к троице

И, к ним уйти с земли спеша,

Грустит немецкая душа.

Лишь на небе вовеки

Блаженны человеки,

А на земле все грех да беда,-

И кислые вишни, и горе всегда.

ПО СЮ И ПО ТУ СТОРОНУ РЕЙНА

Пыл страстей и такта узы,

Пламя роз в петлицах блузы,

Сладость ласки, лжи гипноз,

Благородство грешных поз,

Вихрь и жар любовных грез -

В том искусны вы, французы!

А германский дух померк,

В злобу рок его поверг,

Из глубин сознанья бьет он,

Злой наш дух! И все растет он,

Ядом весь ;почти зальет он

Твой бочонок, Гейдельберг:!

ЮДОЛЬ СТРАДАНИЙ

Гуляет ветер на чердаке,

В постель задувает сквозь дыры.

Там две души-горемыки лежат,

Так бледны, так слабы и сиры.

и шепчет душа-горемыка другой:

"Обвей меня крепче рукою,

Прижмись губами к моим губам,

И я согреюсь тобою",

Другая душа-горемыка в ответ:

"Твой взор -- защита от боли,

От голода, холода, нищеты,

От этой проклятой юдоли".

И плакали, и целовались они

В своей безысходной печали,

Смеялись и даже запели потом,

И наконец замолчали.

А днем на чердак пришел комиссар

С ученым лекарем вкупе,

И тот усмотрел, что смерть налицо

И в том и в этом трупе.

И он разъяснил: "При желудке пустом

Их, верно, стужа убила.

Возможно, что смерть их уже стерегла

И только 'быстрей-шстушша".

И веско добавил: "В такой мороз

Отапливать надо жилище,

А спать на пуховиках,-- но суть,

Конечно, в здоровой пище".

ВСЕ ЗАВИСИТ ОТ МАССЫ

"Блины, которые я отпускал до сих пор за три серебряных гроша,

отпускаю отныне за два серебряных гроша. Все зависит от массы".

Засел в мою память прочней монументов

Один анонс -- для интеллигентов

Борусской столицы когда-тал он

В "Интеллигенцблатт" был помещен.

Берлин! Столица борусехой страны!

Цветешь, ты свежестью весны,

Как пышных лип твоих аллеи....

Все так же ли ветер их бьет, не жалея?

А как твой Тиргартен? Найдется? ль в нем

тварь,

Что хлещет пиво, как и встарь,

С женой в павильоне, под ту же погудку:

Мораль -- душе, а борщ -- желудку?

Берлин! Ты каким предаешься шотехам?

Какого разиню приветствуешь смехом?

При мне еще Нанте; не снился берлинцам.

В ту пору только чушь мололи

Высоцкий с пресловутым: кронпринцем,

Что ныне ерзает на престоле.

Теперь в короле: не признать, балагура -

Голова под короной повисла понуро.

Сего венценосца сужу я нестрого,

Ведь мы друг на друга походим немного.

Оа очень любезен, талантлив, притом,-

Я тоже был бы плохим королем.

Как я, не питает он нежных чувств

К музыке -- чудовищу искусств;

Поэтому протежирует он

Мейербера -- музыке в урон.

Король с него денег не брал,-- о нет! -

Как об этом гнусно судачит свет.

Ложь! С беренмейеровских денег

Король не разбогател ни на пфенниг!

И Беренмейер с неких пор

Королевской оперы дирижер,

Но за это ему -- награда одна:

И титулы и ордена -

Лишь "en monnaie de signe"1. Так вот:

За roi de Prusse2 проливает он пот.

Как только начну Берлин вспоминать,

Университет я вижу опять.

Под окнами красные скачут гусары,

Там музыки грохот и звуки фанфары,

Громко несутся солдатские "зори"

К студиозам под своды аудиторий.

А профессора там все в том же духе -

Весьма иль менее длинноухи?

Все так же ль изящно, с тем же эффектом

Слащаво поет дифирамбы пандектам

Наш Савиньи иль сей певец,

Быть может, помер под конец?

Я, право, не знаю... Скажите по чести,

Я не расплачусь при этой вести...

И Лотте умер. Смертен всякий,

Как человек, так и собаки,

А псам таким и подыхать,

Что рады здравый смысл сбрехать

И считают для вольного немца почетом -

Задыхаться под римским гнетом...

А Массман плосконосый, тот все у дел?

Иль Массмана смертных постиг удел?

Не говорите об этом, я буду убит,

И, если подох он, я плакать стану,-

О! Пусть еще долго он небо коптит,

Нося на коротеньких ножках свой грузик.

Уродливый карлик, смешной карапузик

С отвислым брюхом. Сей пигмей

Был мне на свете всех милей!

Я помню его. Он так был мал,

Но, как бездонная бочка, лакал

Со студентами пиво, -- те, пьянствуя часто,

Под конец излупили беднягу-гимнаста.

То-то было побоище! Юноши браво

Доказали упорством рук,

-----------------

1 Расплата шуточками (фр.).

2 Работая бесплатно, дословно: (за) короля Пруссии (фр.)

Что Туснельды и Германа внук -

Достойный поборник кулачного права.

Молодые германцы не знали поблажки,

Молотили руками... То в зад, то в ляжки

Пинали ногами все боле и боле,

А он, негодяй, хоть бы пикнул от боли.

"Я удивлен! -- вскричал я с жаром. -

Как стойко ты сносишь удар за ударом,

Да ты ведь герой! Ты Брутовой расы!"

И Массман молвил: "Все зависит от массы!"

Да, a propos 1, а этим летом

Вы репой тельтовской довольны?

Хорош ли огурчик малосольный

В столице вашей? А вашим поэтам

Живется все так же, без резких волнений,

И все среди них не рождается гений?

Хотя -- к чему гений? Ведь у нас расцветало

Моральных и скромных талантов немало.

У морального люда есть тоже прикрасы.

Двенадцать -- уж дюжина! Все зависит от

массы.

А вашей лейб-гвардии лейтенанты

По-прежнему те же наглые франты?

Все так же затянуты в рюмочку тальи?

Все так же болтливы эти канальи?

Но берегитесь, -- беда грозит, -

Еще не лопнуло, но трещит!

Ведь Бранденбургские ворота у вас

Грандиозностью славятся и сейчас.

И в эти ворота, дождетесь вы чести,

Всех вас вышвырнут с прусским величеством

вместе.

Все зависит от массы!

ДОБРЫЙ СОВЕТ

Всегда их подлинную кличку

Давай, мой друг, героям басен.

Сробеешь -- результат ужасен!

-------------------

1 Кстати (фр.).

ДОБРЫЙ СОВЕТ

Всегда их подлинную кличку

Давай, мой друг, героям басен.

Сробеешь -- результат ужасен!

С твоим ослом пойдет на смычку

Десяток серых дурней, воя:

"Мои ведь уши у героя!

А этот визг и рев с надсадой

Моею отдает руладой:

Осел я! Хоть не назван я,

Меня узнают все друзья,

Вся родина Германия:

Осел тот я! И-а! И-а!"

Ты одного щадил болвана,

Тебе ж грозит десяток рьяно!

КОРОЛЬ ДЛИННОУХИЙ I

Само собой, в короли прошел

Большинство голосов получивший осе

И учинился осел королем.

Но вот вам хроника о нем:

Король-осел, корону надев,

Вообразил о себе, что он лев;

Он в львиную шкуру облекся до пят

И стал рычать, как львы рычат.

Он лошадьми себя окружает,

И это старых ослов раздражает.

Бульдоги и волки -- войско его,

Ослы заворчали и пуще того.

Быка он приблизил, канцлером сделав,

И тут ослы дошли до пределов.

Грозятся восстанием в тот же день!

Король корону надел набекрень

И быстро укутался, раз-два,

В шкуру отчаянного льва.

Потом объявляет особым приказом

Ослам недовольным явиться разом,

И держит следующее слово:

"Ослы высокие! Здорово!

Ослом вы считаете меня,

Как будто осел и я, и я!

Я -- лев; при дворе известно об этоv

И всем статс-дамам, и всем субреттам.

И обо мне мой статс-пиит

Создал стихи и в них говорит:

"Как у верблюда горб природный,

Так у тебя дух льва благородный -

У этого сердца, этого духа

Вы не найдете длинного уха".

Так он поет в строфе отборной,

Которую знает каждый придворный.

Любим я: самые гордые павы

Щекочут затылок мой величавый.

Поощряю искусства: все говорят,

Что я и Август и Меценат.

Придворный театр имею давно я;

Мой кот исполняет там роли героя.

Мимистка Мими, наш ангел чистый,

И двадцать мопсов -- это артисты.

В академии живописи, ваянья

Есть обезьяньи дарованья.

Намечен директор на место это -

Гамбургский Рафаэль из гетто,

Из Грязного вала,--Леман некто.

Меня самого напишет директор.

Есть опера, и есть балет,

Он очень кокетлив, полураздет.

Поют там милейшие птицы эпохи

И скачут талантливейшие блохи.

Там капельмейстером Мейер-Бер,

Сам музыкальный миллионер.

Уже наготовил Мерин-Берий

К свадьбе моей парадных феерий.

Я сам немного занят музыкой,

Как некогда прусский Фридрих Великий.

Играл он на флейте, я на гитаре,

И много прекрасных, когда я в ударе

И с чувством струны свои шевелю,

Тянутся к своему королю.