Пока смерть не разлучит нас - Галина Романова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Случилось, дядя, то, что Бобров, кажется, влип в нехорошую историю, – размышлял Грибов, душевно распрощавшись с пожилым соседом Боброва и усаживаясь в такси. – Соврал первое, что пришло в голову. Кто станет дачу проверять, подумал заполошно. Тем более что он света будто бы в доме не зажигал. Он же не знал, что сын его там с друзьями зависал весь вечер, не знал… Говорить про то, что сразу домой поехал, Николай Алексеевич наш поостерегся, поскольку жена не смогла бы это подтвердить, так ведь? Не смогла бы. В противном случае Боброву пришлось бы с ней объясняться, где, мол, он шлялся после работы и все такое. А почему он побоялся объясняться? Да потому… Потому что… Потому что вполне мог быть в это время у любовницы. А если на роль любовницы мы прочим Викторию Мальину, то Бобров мог поехать прямиком к ней. А там Чаусов под окнами пасся, о чем Боброву тоже было неведомо, поскольку он тому такого задания не давал… Поехал он, стало быть, на свидание к своей секретарше, нарвался на ее добровольного охранника, и между ними произошла ссора. Могла она вспыхнуть на почве ревности? Как раз на этой почве она и могла произойти, Толя. И что бы там нам Лена Иванна ни говорила, Бобров в этом деле лицо совсем не второстепенное. Да, он не смог бы справиться с Бобровым в одиночку. Но!.. Но кто сказал, что он был там один?..»
– Аль, это я, – покаялся Грибов, когда Елена ответила ему после третьего звонка, причем с заметным раздражением ответила. – Тут такое дело…
– А до утра с твоим делом никак нельзя? – прошипела она вполголоса. – Я, между прочим, свекровь в гостях принимаю, а это очень ответственно!
– Не было твоего апостола на даче вчера, Елена Ивановна.
– Какого апостола?! На какой даче?! Что ты мелешь, Грибов?
И она выругалась, что позволяла себе крайне редко. Правда, он скорее угадал, чем услышал, что она выругалась, – свекровь все же в гостях, особо языком не побалуешь, но Грибов все равно удовлетворенно улыбнулся. Не ей одной людям после работы жизнь портить. Пускай хоть немного посерчает и прочувствует.
– Бобров сказал мне, что вчера вечером после работы поехал на дачу, так? – начал он ей напоминать, чуть прикрыл трубку ладонью, услыхав ее утвердительное «так», постучал таксиста по плечу: – В город не едем, ты тут сворачивай, потом я скажу, куда.
– И дальше что? – поторопила его Елена.
– Так вот не было его на даче, Аль.
– А где он был, если не на даче?
– Вот сейчас и еду выяснять.
Он закатил глаза под лоб, что могло означать только одно – присутствие свекрови в Ленкином доме сделало ее совершенно невыносимой и несообразительной.
– И куда ты едешь? – Кажется, она даже не понимала, о чем речь, без конца кудахча кому-то «мама, мама».
– Хочу пройтись по соседям Виктории Мальиной, Аль. Сегодня там не было никого, поскольку сведениями о том, что Чаусов торчал под ее окнами вечерами, никто, кроме нас с тобой, не располагает. Вот я и…
– Геройствуешь? – снова змеей зашипела Елена, очнувшись, а может, свекровь выпроводила из комнаты. – До утра никак, да?
– Не-а! – Он, непонятно чему радуясь, заулыбался и пошутил: – Ко мне же сегодня не нагрянула свекровь в гости.
– При чем тут свекровь? – сразу взвилась она, видимо, мозоль была наболевшей. – К тому же у тебя не может быть свекрови, бестолочь. У тебя будет теща. Если она вообще когда-нибудь будет!
– Я женюсь на сироте, Аля, – заржал Грибов, отключился и тут же не к месту вспомнил, что Мальина как раз сирота…
Улица, на которой она проживала, тонула в темноте. Фонарные столбы дисциплинированно огибали проезжую часть, и лампы на них даже угадывались, но вот не горели почему-то.
Лучшего места для хулиганства и злодеяний не придумаешь.
Грибов поежился, поднял повыше воротник куртки и медленно двинулся вперед. Если бы не свет из окон, то идти бы ему пришлось на ощупь точно. Таксиста он отпустил, побоявшись разориться. Содрал тот с него весьма прилично за все его загородные путешествия. Теперь вот ноги ломал на подмерзших снеговых колдобинах.
Умные коммунальщики, всю зиму сгребавшие снег с проезжей части, почти полностью завалили тротуар. Они бы и к домам все сдвинули, не постеснялись, да опять же фонарные столбы, будто ежи противотанковые, мешали. Тропинка, протоптанная несчастными жителями окрестных домов в этих снежных барханах, днем оттаивала, квасилась под подошвами снеговой кашей, а к вечеру подмерзала. Вот по подмерзшим слепкам чужих следов и брел сейчас Грибов, потихоньку принимаясь раздражаться на самого себя.
Сидел бы теперь и сидел перед телевизором с банкой пива после сытного ужина. Пускай и не очень изысканного, а привычного из яичницы и пельменей, но все же на диване бы пластался, а не спотыкался по темным закоулкам. Ленка, не захочешь – признаешь, в чем-то и права. Покуда у него не будет серьезной личной жизни, он так и станет мотаться по жизни, как, прости господи, кое-что в проруби.
Она старалась, подогнала ему серьезную личную жизнь с поварским колпаком и мясом по-французски. Не захотел? Побрезговал? Теперь вот спотыкайся ночами по подворотням, ищи убийцу или убийц этого самого Чаусова Ивана, который с какой-то блажи вдруг вознамерился в охранники к Виктории записаться.
Почему?! Вот почему он охранять ее вздумал после смерти ее мужа? Не давал покоя Грибову этот вопрос, хоть умри, не давал. Что могло ей грозить, что? И…
И охранял ли он ее на самом деле? Вдруг она сообщница Боброва и они совместными усилиями избавились от Чаусова, потому что он…
Так, следовало немедленно остановиться, а то он до такого додумается!
Грибов подошел к ее дому и похлопал себя по карманам. Привычке дурацкой много лет, и избавления от нее не предвиделось, и попробуй рукам своим напомнить, что курить бросил. Стучат и стучат по карманам, что ты будешь делать! Может, все потому, что курить он раза три бросал, а потом снова срывался. На каком-нибудь страшном заполошном деле и срывался, когда смотреть на мир невозможно, настолько он мерзким и безнадежно опасным кажется. А так вот занавесишься сизой вонью, тут тебе и оправдание готово, почему щуришься и моргаешь часто-часто и кашлять выбегаешь в коридор без конца.
Сигарет, конечно же, не было, и не было их там уже месяца полтора точно. А закурить страсть как хотелось. И прямо сейчас, и прямо под ее окнами. Подымить, подумать, на дом посмотреть, попытаться догадаться, что там – за этими стенами – скрывается, какие тайны похоронены. Можно было бы к Виктории зайти, конечно. Схватить ее за плечи, встряхнуть как следует и правды от нее потребовать, но…
Сигарет не было. К Виктории он не пойдет, потому что общался с ней уже сегодня и нового ничего не услыхал. И досадливой помехой в разговоре все время имя ее мужа всплывало. Они без конца на этом спотыкались.
– Я говорила вам, что все не так просто! – вздыхала она прерывисто, повторяя то и дело.
– Возможно, Иван видел что-то!
– Как вы не понимаете, что его смерть не случайна!!!
Непонятно только было, чью именно смерть она считает не случайной: Чаусова или Синицына своего.
Он вот лично про Ивана так думал, что да, не случайна. И конечно, все они это понимали. Но как свести воедино разрозненные концы таких разных историй, Грибов пока не знал.
– Кого несет?!
Мужской голос из-за обитой войлоком двери соседнего с Викторией дома нарочито хотел казаться грубым и страшным. Даже матерком вдогонку вопросу полоснул хозяин дома. Грибов вздохнул и представился.
– К окну ступай! – приказал мужик. – К тому, что справа от входа.
Грибов послушно сделал шаг в сторону, достал удостоверение и почти вплотную приблизил его к черному прямоугольнику неосвещенного окна. Свет хозяин так и не стал включать. Отдернул штору, зажег туристический фонарь, приставил его к стеклу так, чтобы прочесть текст и рассмотреть фотографию на удостоверении. Потом проорал:
– Ступай к двери, сейчас открою!
Что-то сегодня Грибову на бобылей везло. Этот тоже оказался одиноким, но в отличие от соседа Боброва Сизых Антон Иванович – так звали соседа Виктории – никогда не был женат.
– На кой мне баба? – опешил он, когда Грибов спросил его: живет ли он один или с супругой. – Чтобы под ногами путалась да пилила меня день и ночь? Мне оно надо?! А похлебку я и сам горазд варить и пол помою, не побрезгую.
Дом был очень чистым и прибранным. В большой комнате, куда хозяин провел Грибова, стоял в центре полированный стол, вокруг него пять стульев. На диване – гобеленовое покрывало с крупными розами. Дальнюю стену подпирал громоздкий книжный шкаф с книгами и глиняными фигурками животных, сопутствующих восточному календарю, выстроившихся в нужном порядке. Пол застилал бежево-коричневый ковер с обтрепавшейся каймой, окна закрывали тяжелые шелковые портьеры. Чисто, уютно, Грибову понравилось.
– Вот так и живу, – удовлетворенно протянул Антон Иванович, заметив интерес гостя. – И вот скажи, нужна мне при таком раскладе баба? Сам-то женат?
