Королевская канарейка (СИ) - Кокарева Анна

Хм. Что-то меня не тянет страшного пчелиного короля пупсиком звать.

Он усмехнулся:

— Ничего, я постараюсь вызвать у тебя сильные чувства. Я не могу украсть тебя, — и зло блеснул глазами, — убеждения не позволяют, но войти в твоё сердце попробую. Я вовсе не люблю это место. Мы здесь потому, что оно скоро погибнет.

На испуганный вздох тут же отреагировал:

— Не бойся, моё искусство позволит нам пережить гибель этого мира и остаться живыми и невредимыми. Смотри, море начинает отступать, — перевела взгляд и заметила, что вода, только что дотягивавшаяся длинными языками до ног, уходит.

Обратила снова внимание на полное безветрие и мертвенную тишь, и в тишине этой странно звучали звуки высокой речи:

— Здесь скоро будет волна, которая смоет этот мир.

Да, странный подарок всё-таки…

— Блодьювидд, сама знаешь, что сидхе ничего не делают просто так, — губы узкие, зубы острые блестят, ни тени улыбки, — и владыка Трандуил не просто так отпустил тебя со мной.

Помолчал, облизал губы:

— Он приказал сначала показать тебе твой мир, а затем гибель мира. Любого, не обязательно твоего.

— Зачем?

— Понимаешь, прекрасная, ты человек, и твоё подсознание не очень хорошо воспринимает возможность быстро менять миры. Умом ты будешь понимать, что произошло, но в глубине тебя что-то, стремившееся вернуться, поверит, что твоему миру конец и стремиться некуда. И Арда станет ближе, ты не захочешь покидать нас.

Усмехнулась в тон:

— Какой коварный замысел. Кто придумал? И не накажет ли владыка слишком болтливого шамана? — было неприятно, но не сказать, чтобы я сильно поразилась. Понимала, с кем имею дело.

Он схватил за руку, развернул к себе:

— Может, и накажет. Но я хочу, чтобы ты знала, что я всегда буду честен с тобой, — горячий сухой шёпот, лицо трагичное.

Вздохнула — чувство пчелиного короля льстило мне, хоть и не считала я честность таким уж великим достоинством. Сама, бывало, врала по совершенно разным причинам, иногда из нежелания причинить боль. И думала, что у каждого своя правда.

— Моя правда в том, чтобы не лгать тебе. Скажу ещё одно: верю, что, пережив вместе гибель мира, мы станем ближе друг другу.

Угу. И я буду называть его пупсиком. А всё может быть. В успех манипуляций сидхе я верила. Интересно, эта часть прекрасного их совместного замысла королю озвучена?

Глоренлин только засмеялся:

— Говорить то, о чём не спрашивают, глупо. Не бойся, я не причиню тебе зла, наоборот, подарю ощущения, каких не переживала ни одна смертная. Вода уже ушла, — моря и правда было не видно, только пологое песчаное дно, докуда доставал взгляд, — скоро придёт великая волна, которая смоет твою глубинную тоску. И да, будь мы смертными, вода, несущаяся о скоростью стрелы, размазала бы нас, но магия поможет пережить этот удар. Ты почти поверишь в свою гибель, и то, что останешься живой, сделает воздух сладким, а жизнь невыносимо прекрасной. Пусть я не самый опытный любовник, но не будет в твоей жизни ночи горячее, чем после катастрофы.Смотри, идёт волна, которая уничтожит этот мир.

Тревожно вгляделась — на горизонте мерцала и переливалась почти неразличимая нитка, на глазах темнеющая и разбухающая.

Подскочила, когда раздался гром с ясного неба, без молнии.

— Это нормально, перед волной всегда идёт звук, — Глоренлин был бесстрастен, — не надо бояться, насладись моментом.

И я наслаждалась, затаив дыхание и заворожённо глядя на приближающуюся смерть, совершенно безмолвную, если не считать редкого грома.

Волна росла — вот только что заслоняла собой только горизонт, а вот уже тень волны накрывает собой песчаный пляж, а сама она нависает прекрасной, прозрачной сине-зелёной коброй, а мир рушится. Не выдержала и побежала бы, но Глоренлин обнял, и я прижалась, закрывая глаза, ожидая гибели и не веря, что останусь жива.

Вода ударила, ослепила и завертела, как жучка в бокале с сидром, стало нечем дышать, пришла паника, и тут же ногами (опять ноги!) почувствовала, что стою на ровном. Почти падая, судорожно дыша и отфыркиваясь от горькой океанской воды, цепляясь за Глоренлина, открыла глаза — столовая в королевском дворце. Полная поражённо молчащими высокородными.

Стало ужасно неудобно. Приличное общество, а с меня вода течёт и тина в волосах. И как бы краб дохлый из складки платья не вывалился.

Скосилась на Глоренлина — зачем он выбрал такое место для возвращения? Тот молчал. Зато не молчал владыка:

— Очень эффектно, — встал из-за стола, приблизился: — Я на всякий случай немного подкорректировал точку выхода. Некоторые вещи лучше проконтролировать самому, — и по холодной усмешке короля и молчанию шамана я поняла, что Трандуил Глоренлина переиграл в чём-то важном.

— Valie, я вижу, тебе хочется согреться и помыться. Позволь, я провожу тебя, — взял под руку и благосклонно кивнул шаману, прощаясь. Тот молча, похоже, пересиливая себя, поклонился в ответ.

Отогревшись в источниках, сказала, что спать хочу под одеялом, а не на траве. Трандуил ничего против не имел. Мы пошли в мою кровать, и я всю ночь трясущимся осенним листом жалась к владыке, просила о тепле и близости. Он усмехался смущённо и самодовольно, и шептал, что никогда я не была так горяча, и что эта ночь сделает нас ближе.

157. Картофельный Бельтайн

Когда с утра выяснилось, что сегодня Бельтайн, с сочувственным беспокойством покосилась на короля — бедолага, ещё и вечером на алтаре трудиться будет, так баснословно постаравшись ночью. Нет, мне-то всё нравилось, я и ещё могла, и с оттенком ужаса иногда думала, что расцветшая чувственность в иных обстоятельствах доставила бы мне много проблем. Я и с той, что была, в человеческом обществе что делать не знала. Король пошутил про мою жадность, но было видно — доволен, польщён и предстоящие подвиги его вдохновляют в высшей степени. Только вздохнула.

В прошлые два раза Бельтайн ощущался скорее испытанием, чем праздником, а сейчас — скорее праздником, чем испытанием. Всё радовало: белое платье, нежнее лепестков лилии; счастливые лица вокруг, наряженный дворец. Обычно сумрачный и загадочный, сегодня он посветлел — столбы солнечного света, падающие с потолка; лианы, распустившиеся огромными, как у магнолии, цветами, и всюду цветочные гирлянды и стайки огоньков. Оружейная стойка рядом с троном топорщилась от выставленного там изобилия; похоже, владыка намекал, что бодр и готов уходить любого посягнувшего. Он лениво травил анекдоты, качал ногой, рассматривал благосклонно свой сапог и чуть менее благосклонно блестящую публику, наполнившую дворец. Выжидал. Согласно традиции. Мне казалось, что дурней нема — консорты мои практически картель создали, разве что самоубийца вызов бросит. Мысль эта грела, никаких трупов в свою честь не хотелось.

Цветочный дождь начался неожиданно: в прошлый раз лепестки посыпались только когда мы с араненом были объявлены божественной парой, а сейчас из ниоткуда густо падали какие-то тёмные цветочки. Поймала случайно целую кисть, рассмотрела и с удивлением опознала в ярко-сиреневых звёздах с жёлтыми серединками цветы картошки — но такие упитанные и курчавые, как будто их лет сто селекционировали ради красоты, а не ради клубней. Глядя на это, уж никто бы не удивился, почему французская королева в своё время причёску цветами картошки украшала. По удивлённым вздохам и шушуканью среди высокородных поняла, что им цветы незнакомы. А вот Трандуил не удивлялся, только с неудовольствием заметил:

— Сила, стало быть, у эру Глоренлина не ушла, — и цветок брезгливо с бедра стряхнул.

По-моему, владыку даже слегка перекосило от досады. Ничего не понимая, рассматривала цветы, и, не сумев сформулировать вопрос, молчала, но король не молчал: