Королевская канарейка (СИ) - Кокарева Анна

Этот эльф — он почти всегда был на шаг впереди моих мыслей. Во всяком случае, когда мы лежали во тьме, обнявшись, я думала, что так и полежим до утра. И что всё прочее отменяется.

Даже удивиться не успела, когда он вдруг встал, в темноте взял за руку и крепко сжал:

— А теперь путешествие, богиня.

И дёрнул.

— Я голая! — возмущённо привизгнула, уже чувствуя босыми ногами холодную сухую траву иного мира.

Пока я потрясённо озиралась, Глоренлин фыркнул, что это мелочи, и надо сосредоточиться и радоваться чуду. Но я малодушно больше радовалась тому, что вдруг оказалась одетой в тёплое платье и плащ, и ноги перестали быть босыми. Шаман тоже почему-то предпочёл радоваться чуду одетым. Хотя от него всего ожидать можно, но вот сейчас оделся. Забылась, очарованно разглядывая — теперь можно! Взгляд, лишь изредка ловящийся из-за падающих на лицо, кое-как подстриженных русых прядей; бледная упрямая челюсть, драная рубашка с распахнутым воротом; чёрные, отливающие лаком татуировки и драгоценное ожерелье, заправленное под ворот, проблескивающее оттуда — и эта привычка склонить голову и отвлечь смотрящего, двинув блестящими перстнями! Сказочное существо…

А на голого так и не поглядела. Он польщённо улыбнулся:

— Если ты будешь так смотреть, богиня, то увидишь желаемое прямо сейчас. Но стоило ли требовать одежду в таком случае? — и захихикал.

Ну да, смешно — дама сама не знает, чего хочет. Ладно, иной мир. Незабываемое путешествие. Полагаю, ни во что экстремальное ему меня утащить не дали бы.

— Я бы сам не потащил.

Ну да. А болото⁈ Это я промолчала, и он не стал отвечать, только снова захихикал. Похоже, хорошо ему и весело. И тут же, серьёзно и печалью:

— Ну что, узнаёшь?

Осмотрелась ещё раз. Вокруг была лесополоса; сквозь тощие ёлки просвечивало недоубранное картофельное поле, за которым виднелись какие-то коттеджи весьма справного вида. Смеркалось.

Неверяще втянула носом воздух: пахло сухой травой, ёлками и осенней водицей из канавы, отделяющей лесополосу от сельской дороги и поля.

Дошла до брёвен, перекинутых через канаву — пахнуло перекопанной землёй, ботвой картофельной, сорняками какими-то едкими, которые всегда в ботве путаются…

Глухо спросила:

— Это мой мир?

— Да. Всегда можно узнать по запаху. Безошибочно.

Да, воздух Арды сладок, но запах этих сорняков был родным. Мне показалось, шаман ждал от меня взрыва чувств, но взрыва не было. Углядев забытые вилы, торчащие из рядка, спросила:

— Ты картошку пробовал?

Глоренлин почему-то затаил дыхание:

— Нет, прекрасная. Думаешь, стоит попробовать?

— Да, да! Разводи костёр, а я немножко накопаю, — и двинулась к вилам.

Наковыряв, принесла пяток картофелин — сколько в руки влезло.

На пролысине между ёлками уже пылала саламандра. Вздохнула, осознав, ошибку:

— Нет, эру Глоренлин. Нужен костёр из дерева. Чтобы зола была.

Развернулась было поискать сушинку, но саламандра погасла, как и не было. Глоренлин вытянул руку, сжал кулак, и по всей лесополосе раздался страшенный треск. Медленно, насладившись моим изумлением, развернул сжатую руку вниз и эффектно разжал: на месте исчезнувшей саламандры высилась куча сухих сучьев.

Он снова хихикал:

— Прекрасная, тебя так легко поразить простым фокусом! — в руке уже светился оранжевый шарик.

Шаман кинул его, и сучья тут же занялись и запотрескивали.

И да, в Арде все эти фокусы были вроде бы в порядке вещей, а тут… Задумалась, а потом отмахнулась от мыслей, что привела в наш мир страшного колдуна — во-первых, это он меня привёл, а, во-вторых, наш мир и без него ужасен.

Подумав, попросила:

— Хорошо бы чурбачки для сидения. А я пока ещё раз за картошкой схожу.

Уже идя обратно, с лёгким недовольством подумала, что картошку-то тоже колдунством накопать можно было, а мне теперь руки в канаве отмывай. Избаловалась, да.

Всё было готово: и чурбачки для сидения, и ещё один, побольше, как стол.

Сложив картошку у костра, сходила помыла руки и села посмотреть на пламя — надо было подождать, пока сучья прогорят.

Сидела, думала. То, что эльф, желая порадовать меня свиданием с моим миром, всё-таки вывалился в лес, а не в город или ещё куда, понятно было. Поближе к людям — соплеменники мои, как-никак. Но на границе: чтобы хоть какой намёк на пущу, а люди не слишком близко. Это я понимала, и сама уже, глядя на человеческие дома с окраины леса, через канаву, и не испытывала желания приблизиться.

Но вдохнуть ещё раз воздух моего мира, посмотреть на августовские звёзды… картошки я несколько лет не ела — да, это был подарок хоть куда.

Глоренлин молчал, но для него-то молчания не было, и он спокойно ответил на мои мысли:

— Ты раньше жила где-то тут. Недалеко.

Где-то тут. Недалеко. Ну да, на Амазонке или в Пиренеях я бы вряд ли себя дома почувствовала. Это средняя полоса. Наверное, России. А может, и Финляндии. Или Канада, тоже вариант. Эльфам, поди, всё недалеко.

Темнело всё больше. Костёр потрескивал, прогорая, и я, разгребя палкой уголья, накидала в золу картошки.

Посидела ещё, подумала, и тут осенило:

— Так ведь не Самайн⁈

Глоренлин хмыкнул:

— Я нарушил обеты и расстаюсь со своей силой, богиня. Сейчас короткий миг, когда я способен на многое, и не ограничен Самайном. Потом сила уйдёт. Может быть, навсегда. Нарушение обетов — это серьёзно.

Ничего себе выплеск. Он переместил нас не просто в другой мир, а в другое время суток и года. Нахлынуло чувство вины, но шаман взял за руку:

— Всё так, как должно быть. Возможно, это к лучшему.

Ну да, вот и Трандуил говорил, что ещё один Дракон ни к чему…

Он приобнял, шепнул в ухо:

— Я ни о чём не жалею.

Мне не очень-то в это верилось, но он продолжал:

— Мне не горько не только потому, что ты одарила меня пламенем, но и потому, что сейчас, с высоты пережитого, накопление чистой магической силы не кажется таким уж правильным. Возможно, у меня иной путь, и мир хочет от меня иного. А я счастлив и хочу прислушаться к миру. Я — не моя сила, хотя когда-то мне казалось, что мы неразделимы. Я есть и без неё. Можно учить детей, заниматься теорией, да много чем.

Но мне было горько за него. Столько усилий…

Глоренлин был безмятежен:

— Горевать не о чем. Новая жизнь, новые возможности, — и, скупо усмехнувшись: — Это не считая того, что в новой жизни я консорт богини, а впереди чудеса и ужасы.

Вздохнула. Чем-чем, а чудесами и ужасами изобильна земля эльфийская.

— Мне хочется, чтобы порадовалась своему миру — и больше не хотела вернуться.

Буркнула:

— У меня ребёнок, я и не хотела.

Глоренлин мягко возразил:

— Мать, конечно же, не хочет покинуть своё дитя. Но глубоко внутри ты тосковала по этому миру. И по себе самой, какой могла стать в нём, поэтому ты хотела уйти.

И такая убеждённость была в его голосе, что я заподозрила — может, чего-то не знаю? Шаман примолк, и я поняла, что тут мне лишнего не скажут. Что ж, это судьба. И она совершенно сказочная, разве могла быть лучшей?

Глоренлин молчал, как воды в рот набрав.

Перестав размышлять об этом, задумчиво потыкала палочкой в картофелину — не понять было, готова или нет. Решила попробовать одну, начала выкатывать — и услышала, как по брёвнам кто-то идёт.

Мужики. Двое, в ватниках. В отсветах костра их лица любезностью вовсе не светились, но они молчали, рассматривая нас, и круглые бородатые хари становились всё более изумлёнными. Разогнулась, забыв про картошку. Ну конечно, понимаю: пришли на огонёк, а тут внезапно баба в белом длинном платье, в каких за город не ездят, и субтильный вьюнош, вовсе непонятно одетый, да ещё и цацками, аки ель на Новый Год, увешанный. Подавила желание сморщиться: люди пахли, а я отвыкла, и смотрели, что тоже было неприятно. И чего ждать от них — неясно. Понятно, что в обществе страшного колдуна можно не переживать за себя, но он их убьёт, не моргнув глазом, всё одно обеты нарушены, а я виновата буду.