Вельяминовы. Начало пути. Книга 3 - Нелли Шульман

— Ты с батюшкой поговорил? — Степа выпятил нежную губу и внимательно посмотрел на брата.

— Да какое там, — горько ответил Петя. — Они отца Марьи на плаху отправить собираются, разве он мне разрешит на ней жениться? А я ведь обещался, — значит, надо.

— Что за Марья? — недоуменно спросил Элияху и улыбнулся: — Ты, Степа, так вкусно готовишь, — как мама моя.

— Вот он нам рыбы еще сделает, — со значением сказал Петя. — Завтра сходит на базар, и сделает. Тельное и карасей в сметане.

— Меня готовить матушка учила, — вздохнул Степа, — как я еще маленький был. А Марья — он усмехнулся, — Петруша тут у нас жениться затеял, да не ту боярышню выбрал, — подросток развел руками и тут же получил деревянной ложкой в лоб, — легонько.

— Очень даже ту, — Петя отрезал себе ломоть свежего, ржаного хлеба. — Только, парни, сие все в тайности обделать надо. Ты послушай, Илюха.

Выслушав, Элияху прожевал, и, накладывая себе еще каши, хмыкнул: «Сие, конечно, дело нетрудное — девку выкрасть и до деревни довезти, однако же, что Федор Петрович скажет?»

— А мы подождем, пока он на стрельбище уедет, и тогда все сделаем, — твердо ответил Петя. — Ну, покричит потом, но не убьет же. Ну что, поможете? — он посмотрел на подростков.

— Ну конечно, — в один голос ответили они, и Элияху добавил: — То отец, а то — дочь. И вправду, ежели обещал чего — дак делать надо.

В открытое окно избы бил косой, яркий луч заходящего солнца, и Петя подумал: «Завтра со Степаном грамотцу Марье передам, ну, чтобы она мне кольцо и ленту прислала. А потом подождем, как батюшки в городе не будет — и повенчаемся. Как раз пост закончился, Третий Спас уж две недели, как прошел».

Он вздохнул, и, перекрестившись, сказал: «Ну, Бог нам в помощь, парни».

Федор поднял голову от счетных книг и хмуро сказал: «Ну, ежели мы так и дальше будем деньги собирать, то к Великому Посту у нас тысяч десять ополченцев на Москву двинутся.

Его, — Федор коротко дернул головой в сторону кремлевского двора, — зарыли уже?».

— Третьего дня, — коротко ответил Пожарский. «Федор Петрович, да, может, солгал он, может, живы, ваша жена с дочкой?»

Мужчина обвел глазами избу, и хмуро сцепив загрубевшие пальцы, бросив их на стол, — сочно выматерился. «Ежели вы с ублюдком этим заодно были…, - процедил Федор, глядя куда-то в сторону, — дак лучше сразу скажите».

— Федор Петрович! — Минин испуганно перекрестился. «Ни о чем этом мы не ведали, сами же знаете, тем летом мы все тут, в Нижнем Новгороде, пребывали, и вы с нами — тако же. А Дмитрий Михайлович в усадьбе своей жил, ну, опосля ранения, в деревне».

Пожарский молчал, смотря в окно на то, как строились посреди двора ополченцы. «Господи, — вдруг подумал князь, — какое лицо-то у него — вроде и заплакать хочет, а не может. Только все одно — надо с ним говорить, и, чем быстрее, тем лучше».

Забили колокола Михайло-Архангельского собора, и Федор, перекрестившись, поднялся:

«Пойду на пороховой двор, потом — к оружейникам, посмотрю, как они без меня справлялись».

Пожарский взглянул на синий, холодный блеск сапфиров, что украшали рукоять сабли, и осторожно сказал: «Ежели бы мы на Москву под знаменами царя пошли, дак оно бы лучше было, Федор Петрович».

— И народ этого хочет, — добавил Минин. «Мы ведь Земский Собор и тут созвать можем, все равно — половина страны под поляками, оттуда людей ждать не приходится».

Федор вздохнул и потер лицо руками. «Сколько раз повторять вам, — не для меня трон царский, не хочу я на нем сидеть».

Минин внезапно стукнул кулаком по столу:

— А что благо страны превыше собственного должно ставить — не вы ли мне говорили, Федор Петрович? Я ведь тоже, — мужчина усмехнулся, — остался бы старостой земским, и горя себе не знал. Зачем я тогда на площади клич бросил, сами же слышали, — его голос, — высокий, взволнованный, — зазвенел на всю горницу.

— Захотим помочь московскому государству, так не жалеть нам имения своего, не жалеть ничего, дворы продавать, жён и детей закладывать, бить челом тому, кто бы вступился за истинную православную веру и был у нас начальником, — Минин помолчал, тяжело дыша, и добавил: «Вам, Федор Петрович, и более никому».

Пожарский подошел к столу, и, глядя прямо на Федора, проговорил:

— Ежели народ вас, на коленях, просить будет — неужто откажетесь? Вы ведь в Европе жили, вы для России столько сделать сможете, сколько ни один царь не сделал еще! Нам ведь мир надо заключать с поляками, со шведами, торговлю надо устраивать, ремесла, в Сибирь далее идти, — кто, как не вы, все это на плечи свои возьмет? А не хотите, — Пожарский внезапно, горько, усмехнулся — дак бегите, как уже много народу убежало.

Федор вдруг подумал: «Правы они. Но что, же это получается — на крови Лизаветы я царем стану? А ты ведь сам так хотел, — одернул себя мужчина, — и не стыдно тебе теперь в глаза им смотреть? Хотел, чтобы родами умерла. Господи, ну знаешь ты, как бить — без промаха же сие делаешь».

Он вздохнул и, засунув руки в карманы, сказал:

— Хорошо. Пусть сходится Земский Собор, а я пока, той неделей, во Владимир съезжу, заберу Ксению Борисовну из Княгинина монастыря. Тут и повенчаемся, в Нижнем Новгороде. Хоша улицы замостим заради этого, — Федор сжал зубы, и, не глядя на них, уже выходя в сени, бросил: «Я на пороховом дворе буду, коли занадоблюсь».

Минин посмотрел ему вслед, и попросил: «Дмитрий Михайлович, у меня там, в сундуке, с книгами счетными — бутылка лежит. Налейте по стаканчику, пожалуйста».

Пожарский выпил, и, захрустев соленым огурцом, вытерев пот со лба, — облегченно сказал:

«Ну, Кузьма Семенович, сие дело решенное. Господь нас благословит, как мы с новым царем воевать отправимся.

Петя Воронцов-Вельяминов достал сверток, что лежал у него за пазухой, и, оглянувшись, поцеловав простенькое, с бирюзой колечко, и ленту — приник губами к щели в заборе.

С Волги дул теплый ветер, шелестели еще зеленые листья деревьев, — только березы стояли, уже украшенные золотом, и Петя вспомнил, как играли на солнце белокурые волосы Марьи. Он закрыл глаза и услышал тихий голос: «Я тут, милый мой!»

— Марьюшка, — сказал он ласково. «Наконец-то. Я так скучал, так скучал в этом Ярославле. Ну все, той неделей и повенчаемся уже».

— А батюшка твой? — испуганно спросила девушка.

— Он во Владимир уезжает, дела у него там какие-то, с ополчением, — Петя вспомнил усталое лицо отца и его жесткий голос: «Нет, ты тут останешься, Илюха — тако же. Нечего вам туда-сюда разъезжать, вон, ты, Петр, новыми ополченцами займись, а у Илюхи — тоже работа есть. Ничего, не заскучаете, тут две сотни верст, я быстро обернусь».