Избранный - Бернис Рубенс

10

Белла зажала под мышкой сверток с Нормановыми заказами. Она хотела, чтобы у него было всё лучшее, а что за выбор в больничной лавке? Белла купила ему самый изысканный шоколад и туалетные принадлежности, стоимость которых вызвала у нее негодование. Аккуратно завернула их, сперва по отдельности, потом вместе, и перевязала сверток розовой ленточкой. Ее охватило приятное волнение, как в детстве, словно она шла с подарком на день рождения. Рабби Цвек плелся за ней.

От остановки до лечебницы путь был неблизкий, но рабби Цвек этому радовался. Есть время собраться с мыслями, отрепетировать, что он скажет сыну. Весь тот час, что автобус ехал из Лондона, они с Беллой молчали, и он прокручивал в голове текст, раз за разом откладывая решение. Впрочем, его то и дело что-нибудь отвлекало. Он вспоминал прошлую поездку в больницу: это было всего лишь вчера, но уже казалось ему выдумкой, кошмаром. Он узнавал дорогу, которую проделал черный автомобиль, то и дело с болью замечал знакомые приметы. Антикварная лавчонка «Старый свѣт» посреди деревни лишь подогрела воспоминание о том, как Норман сопротивлялся поездке, В конце ряда домов рабби Цвек обреченно вздохнул и обвел взглядом пассажиров, недоумевая, как можно оставаться равнодушными к его мучениям. Он обрадовался, когда им с Беллой нужно было выходить, хотя последняя стадия путешествия поставила его перед необходимостью решить, что же сказать сыну при встрече.

Он шагал по внутреннему краю тротуара, под раскидистыми деревьями, словно уступал дорогу другим пешеходам, хотя, кроме них с Беллой, на улице не было ни души. Они единственные сошли на этой остановке. Другие пассажиры направлялись в более здоровые места. Домой, в гости на чай, за покупками, и ни от одного из них эта вылазка не требовала ни лжи, ни притворства. «Здравствуй, Норман, — шептал рабби Цвек. — Как ты себя чувствуешь?» И тут же отвечал себе: да как он должен себя чувствовать в этом курятнике, где его со всех сторон клюют мешигине? Рабби Цвек вздрогнул и попробовал еще раз: «Здравствуй, Норман, сегодня жарко». Нет, тоже не годится. Жарко, холодно — какая разница человеку, для которого температура — не более чем тошнотворный пустяк, не имеющий никакого отношения к его жизни, полной галлюцинаций. «Здравствуй, Норман», — прошептал он опять. И умолк. Добавить к этой малости ему было нечего.

Они подошли к воротам больницы. Перед ними на развилке аллей стоял большой указатель к корпусам под номером таким-то и сяким-то. Белла посмотрела на отца, ожидая, что он скажет, куда идти, но он не знал номера корпуса Нормана. Однако же двинулся вперед, чувствуя, что ноги сами выведут его куда нужно, причем кратчайшей дорогой.

Все корпуса выглядели одинаково — коттеджи красного кирпича, окруженные мощеными двориками и ухоженными садами. На лужайках сидели люди — скорее всего, родственники: дети, термосы, в середине — одетый в пижаму член семьи. При виде них у рабби Цвека сжалось сердце — от зрелища полной семейной капитуляции. Они не только смирились со своей болью, но и выучились с ней жить. Он надеялся, что Норман в кровати, как и следует, и будет лежать, пока не поправится, а встанет, только когда придет пора ехать домой. Они подошли к стеклянной двери, и рабби Цвек узнал этот вход. У стены с одного боку осыпалась облицовка, и он вспомнил, как Норман споткнулся, выбравшись из черной машины, и ухватился за стену, чтобы не упасть.

— Это здесь. — Он обернулся к Белле. Осыпающаяся стена — единственное, что он позволит себе запомнить об этом месте, а когда срок пребывания Нормана завершится, забудет и о ней.

Белла вслед за отцом поднялась по лестнице. Сквозь стеклянную дверь чайного коридора был виден теннисный стол, и рабби Цвек узнал двоих игроков. Сперва он узнал спину Нормана, который метался туда-сюда с проворством и пылом, встревожившими рабби Цвека. Но еще сильнее его обеспокоило, что партнером сына был тот самый человек, который накануне вечером сидел на соседней кровати и таращился на него.

— Надо забирать его отсюда, — шепнул рабби Цвек Белле. — Толпы мешигине, а мой сын и рад. Ему всё йом тов. Идем.

Он распахнул дверь и вошел в коридор, полный решимости положить конец этому веселью. Первым его заметил Министр. Он поймал посланный Норманом мячик и крикнул:

— Глядите-ка, кто пришел. Ваш казначей.

Норман опустил ракетку и медленно обернулся к ним. Уставился на них, замявшихся на пороге, — отца, согбенного жалостью и стыдом, Беллу, что заботливо положила руку ему на плечо. И почувствовал себя как в школе на вручении призов, когда родители пришли и он их застеснялся. Но к этому чувству тут же присоединилась жалость, он протянул руки, чтобы поприветствовать их, успокоить, помочь освоиться.

— Заходите, — мягко проговорил он, словно был здесь хозяином. — Познакомьтесь с моими друзьями.

— Уже друзья. — Рабби Цвек вздрогнул.

— Да, мои друзья, — медленно произнес Норман, обрадовавшись случаю возобновить вражду. — Это мои друзья, — повторил он. — Все мы чем-то похожи.

— И чем же? — уточнила Белла, чтобы уж разом с этим покончить.

— Родственниками, — сказал Министр, подошел к противоположному концу стола и с откровенным восторгом уставился на Беллу: — Значит, вы его мать?

Белла не ответила, протянула сверток Норману.

— Это тебе, — сказала она.

Норман не сразу взял сверток: он со страхом догадывался, что в нем.

— Ты пошла и скупила всю чертову шоколадную лавку, — возмущенно произнес он и выхватил у Беллы сверток. — Разве я тебе не говорил принести денег? Или ты не доверяешь мне самому купить всё необходимое? Я тебе что, ребенок? — Норман уже кричал, и рабби Цвек попытался его успокоить. Больше всего ему хотелось уйти из этого коридора и побыть наедине с сыном. Он взял Нормана за руку:

— Давай куда-нибудь пойдем, может, в палату, посидим, поговорим с глазу на глаз, без посторонних?

В голосе его сквозило презрение.

Норман стряхнул его руку.

— Это не посторонние, — передразнил он, — эти люди мои друзья, и всё, что я говорю, они вправе слышать.

— Слышим, слышим, — подхватил Министр. — Значит, не доверяете ему? Я же говорил. Родственники. Все они одинаковы. Послушайте. — Он отодвинул Нормана в сторону. — Он такой, какой есть, я такой, какой есть, и все эти ребята вон там такие, какие есть. Моя матушка раньше тоже носила мне свертки, — доверительно сообщил он рабби Цвеку. — И ведь знала, что у нас тут лавки, но нет, ей нужно было непременно пойти и самой всё купить. Как будто я младенец. А