Неуловимый монитор - Игорь Всеволожский

Они пролезли в узкий лаз и очутились в кубрике. Матросы поднялись с коек.

— Зашли потолковать с вами, — сказал командир корабля. — Повоевали мы с вами немало, побывали во всяких переделках, да вот попались в ловушку.

— Не впервой, товарищ командир, — с неизменной шутливостью отозвался Овидько. — Бывали мы в ловушках, да всякий раз выбирались.

— На сей раз, хлопцы, выбраться нам будет трудно, — покачал головой Харченко. — Правды от вас я скрывать не стану. Такого огня, какой нас встретит на Пересыпи, мы еще с вами не видывали. Немцы поклялись любой ценой нас уничтожить. Нырнуть под землю наш «Железняков» не может, летать по воздуху тоже, и пройти по суше он не в состоянии…

— А что вы думаете, товарищ командир, — горячо сказал Перетятько, и глаза его заблестели. — Если понадобится, так «Железняков» и по суше пройдет…

— Разве что так! — усмехнулся Харченко. — Но, к сожалению, это невозможно. Так вот, хлопцы, есть предложение.

— Какое, товарищ командир?

— Какое? Взорвать корабль, сойти с него, пробиваться через линию фронта к Красной Армии, на Кавказ…

В кубрике настала гнетущая тишина.

— И есть второе предложение, — продолжал командир. — Идти с кораблем до конца. Если немецкие пушки остановят нас и преградят нам дорогу — биться до конца, до последнего снаряда, до последней пули, до последней капли крови…

— А я так думаю, прорвемся! — вдруг воскликнул Овидько.

— Прорвемся, — загудели матросы.

— «Железняков»-то — да не прорвется?

— Да он где хошь пройдет!

— Он живым сквозь сто смертей пролезет!

— Мы еще на Дунай на нем воротимся!

— Вот это добре, матросы! Добре! — совсем повеселев, сказал Алексей Емельянович, с нежностью оглядывая матросов. — И от вас я не ждал другого ответа. Я тоже думаю — прорвемся. Так что же, значит, в путь?!

— В путь!

«…Я приводил в порядок свои отрывочные записи, когда ко мне постучали в каюту, — записал в тот день комиссар Королев. — Вошел Василий Губа. Он был очень взволнован. Он сказал мне: «Товарищ комиссар, я знаю, мы идем на смертный бой. Может, в живых не останемся. Что касается меня, я живым с корабля не уйду. Может, я еще недостаточно подготовлен, может, не достоин еще быть коммунистом, но если погибну… если погибну, — повторил он, — прошу считать, что погиб я коммунистом». И он положил на стол листок, вырванный из тетради… Я обнял этого славного парня и сказал, что рекомендую его. Вторую рекомендацию ему даст командир. «Где-то мой Леня? Жив ли? Может быть, также, как Василий Губа, пришел перед боем к своему комиссару?» — подумал я, когда Губа ушел.

Почти вслед за Губой пришел механик. Павлин принес заявления своих «орлов». Они не могли отлучиться из машинного отделения. Они тоже хотят идти в смертный бой коммунистами…»

Весь вечер и всю ночь корабль шел Казачьим Ериком. Мерно работали механизмы. Ни один человек не спал. Орудия и пулеметы были наготове. Небо посерело. Корабль шел полным ходом и все же опаздывал. Расчет до рассвета проскочить в море не оправдался… Но пережидать еще день, чтобы пройти мимо вражеских батарей под покровом темноты, было бы безумием.

Не повезло! В Ахтанизовском лимане корма «Железнякова» стала задевать за грунт. Мели светились через воду. Если крепко сядем на мель и не снимемся с нее до утра, станем отличной мишенью для авиации!

Харченко произвел расчет: при работе машин полным ходом «Железняков» оседает на лишних двадцать сантиметров; при среднем ходе — на пятнадцать, при малом — на десять. Еще больше уменьшится осадка, если монитор вести на буксире. Чтобы поднять корабль из воды на десять сантиметров, нужно сбросить тридцать пять тонн груза.

Командир принял решение: выбросить шестьдесят тонн. Шестьдесят тонн! Все летит за борт — все, кроме орудий и снарядов! На воду спускается катерок «ярославец» с мощным автомобильным мотором. Моторист Николай Ермаков уже заводит его. И вот, взяв монитор на буксир, «ярославец», натужно кряхтя, медленно тянет его за собой…

…Все, кто были на палубе, затаили дыхание: не заскрежещет ли песок под днищем? Сядем на мель — и «ярославцу» не справиться!

Тягостно тянулись минуты. Тусклый рассвет уже стоял над лиманом. Небо, к нашему великому счастью, было все в облаках и в нем не слышно было гула самолетных моторов. «Ярославец» тянул упорно, и «Железняков» послушно продвигался вперед в его светлой кильватерной струе.

Наконец вошли в речку. Харченко приказал катеру пришвартоваться к левому борту, Ермакову — остаться на нем. Мало ли что может случиться?

Насупившийся Громов вел корабль среди сдавливавших борта берегов узкой, как канава, речки. Сады надвигались на монитор с береговых откосов, ветки деревьев проползали над самой палубой. Корабль шел медленно. Он не мог двигаться быстрее потому, что глубина речонки была не более метра. Никогда еще Харченко не испытывал такого волнения. В рубку вошел Королев и стал рядом с ним. Мы приближались к самому страшному, быть может, к последним минутам жизни. Королев пришел, чтобы эти минуты провести рядом с командиром. Семьдесят человек стояли сейчас на своих постах — в машинах, у орудий, у приборов. Все они знали, что это будет за бой и приготовились к нему. Комиссар видел, как матросы надевали чистое белье и новые фланелевки. Так бывало всегда в русском флоте перед смертельным боем.

В прорезь брони пробивался рассвет. Облака неслись по небу тесной грядой. Речка делала бесчисленные повороты, и рулевому приходилось прилагать немало усилий, чтобы не врезаться форштевнем в берег. В эти минуты Алексей Емельянович ловил себя на странных, несбыточных мечтах. Ему хотелось, чтобы «Железняков» стал невидимкой и неуловимой тенью проскользнул мимо немецких батарей. Или нет! Вдруг у него выросли бы крылья, он взлетел бы и перенесся в море…

— Чепуха! — раздраженно ответил он вслух своим мыслям.

— Что ты сказал? — спросил Королев.

— Да нет, это я так… думы тут всякие…

Небо светлело. Облака окрасились в розовый цвет. Вода заискрилась в первых лучах утреннего солнца.

Листья, кущами нависавшие над палубой, блестели от утренней росы.

Впереди сгрудилось несколько избушек. Берега речушки чуть расширились. Что-то огромное и пенистое, словно кружево, закрыло весь горизонт.

— Море! — вслух сказал Харченко.

— Азовское море, — подтвердил комиссар.

— Смотри-ка, как близко!

— Чего уж ближе!.. Ну, Алеша, теперь держись! — вдруг выкрикнул Королев.

И — возник ураган. Так смерч, опустившись с неба, увлекает за собой все, что стоит на его пути. Так налетает гроза, потрясая дома, срывая с них крыши, расщепляя и выкорчевывая столетние дубы… «Железняков» вдруг очутился в центре бешеного урагана. С обоих берегов в упор по нему ударили тяжелые орудия. Мирные домики вдруг ожили и превратились в батареи. Кусты раздвинулись — и за ними оказались пушки.

— Огонь! — приказал командир.

Под ногами у нас что-то ухнуло, загрохотало, загремело. Снаряд попал в башню.

— Живы ли комендоры? — с тревогой крикнул Харченко в переговорную трубу.

— Живы! — услышал он ответ Кузнецова.

Побледневший Громов не выпускал штурвала. «Железняков» медленно, убийственно медленно продвигался вперед. От башни, словно горох, дробно отскакивали пули.

— Только бы не бронебойными, — сказал Алексей Емельянович.

Одна пуля влетела в узкую прорезь амбразуры и сплющилась у него за спиной. Он даже не оглянулся.

Корабль отвечал. В дыму и в огне ничего нельзя было разобрать, и только изредка впереди ненадолго появлялась синяя полоса. Море! Оно было нашим спасением. Алексей Емельянович — он мне после рассказывал — не задумывался в эту минуту над тем, что море может быть штормовым. Одна мысль преследовала командира — поскорее вырваться в открытое море из этой проклятой мышеловки!

Бушующий вал надвигался все ближе и ближе. Казалось, стена белой пены застилает все небо. Еще один рывок — и проклятая речонка останется навсегда позади! Вперед, «Железняков», вперед! Корабль вдруг вздрогнул, тяжело прополз несколько шагов и стал. Машины толкали его вперед, корабль дрожал, но не двигался с места, словно тяжело раненный боец, который в горячке атаки силится подняться и бежать дальше.

«Железняков» подбит? Нет. Так что же это?

Страшная мысль пришла в голову командиру. «Мель! Мель, которой здесь никогда не было!»

Мель преградила «Железнякову» дорогу в море. Откуда она взялась на пути корабля? Не немцы же ее создали?

— Стоп! — приказал командир.

Ведь если машины будут продолжать двигать корабль вперед, «Железняков» еще глубже зароется в песок, и тогда никакая сила не стащит его с проклятой мели.

Ослепляющая пена прокатилась по палубе. Морская волна хлынула в грязную речонку и залила корабль.