Одна маленькая жизнь. В поисках следов - Маттиас Клингенберг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Если одна-единственная бомба нанесла такой ущерб, становится ясно, какими были бы последствия широкомасштабных бомбардировок. Слава богу, от этого удара никто не пострадал, по крайней мере физически. В деле есть и другие документы, касающиеся ликвидации нанесённого ущерба, – коммерческие предложения, счета от рабочих, переписка между ландратом и бургомистром. Тесть Карла к тому моменту был так болен, что уже не мог подписать заявление на возмещение ущерба, за него это сделала дочь. Уполномоченный ландрат осведомился, почему потерпевший не поставил свою подпись сам, и потребовал доверенность. При чтении этих документов возникает ощущение, что речь идёт о событиях мирного времени: всё соответствует определённому порядку и идёт своим бюрократическим чередом. В это самое время миллионы людей умирают в концентрационных лагерях, на фронте и на оккупированных территориях. Взамен крупные немецкие города ровняют с землёй, сотни тысяч гибнут и здесь. Кажется, что безумие тотальной войны не достигло маленькой деревни.
В другом деле, хранящемся в нижнесаксонском архиве, собраны все случаи нанесения ущерба, зарегистрированные в деревне с 1944 по 1949 год, всего их четыре. Владелец лесозаготовительного предприятия просит возместить ущерб, нанесённый, как он выражается, «капитуляцией в лесу» и «вражескими действиями». Если говорить более конкретно, речь идёт о «строительстве противотанковых заграждений». Что именно было разрушено, не поясняется. Но отец рассказывает, что баррикады на въезде в деревню были выстроены фольксштурмом[36] – для защиты от приближающихся американских танков. Лесоторговец планировал получить 919,70 рейхсмарки, что сегодня эквивалентно примерно 2800 евро. Уже 30 июля 1945 года сельхозпроизводитель Херман Г. пишет в письме ландрату:
В связи с прилагаемой оценкой причинённого угодьям вреда я также хочу отметить, что более половины ущерба приходится на свёклу, остальное – на клевер, картофель, овёс и пшеницу и что, по возможности, я хотел бы получить возмещение в натуральном выражении.
Ущерб стал следствием падения бомбардировщика. 1 августа того же года в письме, адресованном деревенскому бургомистру, ландрат указывает на то, что «компенсация за ущерб, нанесённый в ходе военных действий, пока запрещена военным правительством». В итоге было достигнуто соглашение об уменьшении размера налога на фуражное зерно, который должен был выплачивать фермер. Компенсации в натуральном виде, как хотел заявитель, получить не удалось.
Интересны два оставшихся случая: оба касаются конфискации (или кражи?) имущества союзными войсками. Некая фрау Б. так описывает ход событий в письме, адресованном уполномоченному ведомству:
В начале июня 1945 года в квартире, предоставленной нам как беженцам, […] появились два военнослужащих американской армии, которые представились как лейтенант М И Л Л Е Р и его переводчик. Они утверждали (перед тем мою мать вывели из комнаты), что мой муж Альфред Б. подозревается в краже двух ящиков с драгоценностями в Берлине. Я пояснила обоим господам, что речь идёт о двух стальных ящичках […] из бывшего магазина моей матери и моего брата в Б Р Е С Л А У, Шмидештрасссе, 61. Я принесла ящики, и они осмотрели содержимое. Спустя примерно два часа разбирательств, в ходе которых оба господина, кроме прочего, много говорили о том, что немецкий вермахт якобы вёл себя за границей непорядочно, в том числе воровал, они забрали оба ящика вместе с ключами и приказали мне найти трёх безукоризненных свидетелей (т. е. они не должны были быть ни родственниками мне и друг другу, ни национал-социалистами). Оба знали, что у нас был магазин в Бреслау. Через два дня вместе со свидетелями я должна была явиться в комендатуру […] для допроса.
Уже на следующий день […] оба господина приехали снова и спросили, собрала ли я свидетелей. Я ответила утвердительно, и они потребовали сесть в машину и показать дорогу к ним. […] После трёх допросов, при которых я не присутствовала, господа отвезли меня домой, выдали мне ящики и сказали, что расследование будет вестись ещё 14 дней и до его окончания я несу ответственность за оба ящика. […] Испугавшись, я сразу положила их в сейф […] сберегательной кассы. 14 дней спустя американцы ушли и наш район заняли англичане. Я забрала ящики и, открыв их, обнаружила, что абсолютно все ценные вещи пропали.
Поскольку содержимое ящиков должно было послужить моему брату после возвращения из русского плена на родину, потеря была особенно горькой, не говоря о том, что мы никогда бы не поверили, что американские оккупационные войска способны на такое. […]
Далее следует написанное от руки сообщение брата, вернувшегося домой, и список отсутствующих драгоценностей, общая стоимость украденного оценена в 5905 рейхсмарок. Было ли это заявление удовлетворено, из документов, к сожалению, не ясно.
Наконец, Франц Т. сообщает:
3 июля (1945) мой радиоприёмник «Телефункен-Кондор» был конфискован британской армией, он должен был быть возвращён мне после временного использования. Его забрал английский вермахт […], и больше я о нём ничего не слышал.
Согласно счёту от местного торговца электротоварами, стоимость радиоприёмника – 198 рейхсмарок. Заявление на возмещение ущерба написано в 1947 году, но было ли принято положительное решение, из документов снова не ясно.
Почему я так подробно пишу об этих случаях? Имеют ли они какое-то отношение к моей теме? Я задавался этими вопросами, когда начал читать архивные документы и набирать приведённые выше длинные цитаты, но до сих пор ответы не удовлетворяют меня. Конечно, это абсолютно нормально и понятно, что люди пытались получить компенсацию за нанесённый им ущерб. Особенно если учесть, какими трудными были послевоенные годы и тем более для семей, потерявших всё и вынужденных начинать с нуля, как семья фрау Б., выселенная из Бреслау в деревню. В то же время бюрократические процедуры и самая обыкновенная немецкая нормальность, которой веет от всех этих бумаг, никак не бьются с моим представлением и знанием о Второй мировой войне и Холокосте. Такое впечатление, что
