Вирус ненависти - Алюшина Татьяна Александровна

Он пропустил ее вперед, в кабинет и сказал секретарше Вере:

— Сделай два кофе и ни с кем меня не соединяй.

— Хорошо, Сергей Владимирович, — ответила Вера.

Она поймала взгляд Тины: «Чего он разбушевался?» — и пожала плечами: «Понятия не имею!»

Сергей зашел в кабинет, прикрыл за собой дверь, обошел стоявшую по стойке «смирно» Тину, сел в кресло и спросил:

— Тина, что у тебя с руками?

— Боевое ранение. — Она вздохнула, понимая, что избежать разговора не удастся, и села в кресло напротив него.

— Давай, Тина, рассказывай, что происходит.

Они проговорили два часа. Сергей снял пиджак, повесил его на спинку кресла, ослабил галстук. Через двадцать минут разговора достал коньяк из бара. В кабинете плавал сизый дым от выкуренных сигарет. Тина чувствовала горький привкус во рту от трех чашек выпитого кофе и страха, который она переживала заново, рассказывая Сергею все без комментариев, только факты.

— Это очень похоже на месть, — сказал он, — причем на женскую месть, а если это ход, чтобы отвлечь следствие, то он тщательно спланирован. Очень, очень хорошо спланирован. К сожалению, следователи правы, надо ждать развития событий, его следующего шага.

Он встал, подошел к ней, выдернул за руку из кресла и обнял.

— Ничего, девочка, все будет хорошо! Думаю, слабо ему тебя схавать! — Он отодвинулся, посмотрел на нее и улыбнулся: — Иди работай, раз уж тебе надо быть в коллективе. Что-нибудь придумаем.

— Спасибо, Сереж!

— Иди, иди! — другим, деловым тоном сказал он, поправляя галстук и усаживаясь в кресло за рабочий стол.

После разговора с Сергеем работа совсем не клеилась. Тина, задумавшись, смотрела в окно, непонятно что высматривая, может, ответы?

Шел дождь, сбивая с деревьев желтые листья. Самый не любимый ею, мелкий, моросящий, какой-то ноябрьский дождь, не обращающий внимания на такие мелочи, как конец лета, август и свое полное несоответствие сезону.

«Пойду к Марии Захаровне! — решила Тина. — Точно! Выговорюсь, мне легче станет. Она обязательно скажет что-нибудь неожиданное, ободряющее. И вообще, я по ней соскучилась!»

Мария Захаровна была ее тайным оружием от напастей.

Когда Тина только приехала в Москву и они с Риткой боролись за выживание, она обнаружила в себе привычку гулять по Москве в особо тяжелые моменты. Когда чувство безысходности накрывало с головой, не давая продохнуть. Казалось, все: ни черта никогда не изменится в ее жизни, что бы она ни делала, как бы ни старалась, — не выбраться из нищеты, усталости вековой, трудностей бесконечных! Тогда Тина ехала в центр и бродила, отрывая час-два от работы или сна, исцеляя себя. Она любила Москву.

Полюбила не с первого взгляда, а с первой вот такой прогулки. Тина бродила по бульварам, переулкам, московским дворикам, аллеям, впитывая в себя дух города и поражаясь его силе и мудрости. Все когда-то и кем-то сказанное и написанное о Москве было, конечно, правильно, не весьма однобоко — видением данного, пусть и гениального, человека. На самом деле энергетика, дух и душа города были постоянной, ускользающей от словесного описания величиной. Москва, странным образом, только по одной ей известной шкале ценностей, либо принимала человека, либо отвергала сразу, вне зависимости от того, плохой он или хороший по общепринятым, людским эталонам. Но, независимо от того, оставался он здесь или уезжал, вирус ее притягательности попадал человеку в кровь да так и оставался с ним на всю жизнь.

Со временем у Тины появились любимые маршруты, места, улицы, которые, как ей казалось, успокаивали больше других.

Как-то зимой она гуляла по Чистым прудам и заметила женщину, сидящую на скамейке. Она удивилась — было очень морозно, поэтому гуляющих людей почти не встречалось, и уж тем более никто не сидел на скамейках. Она подошла к женщине и спросила:

— Вам плохо? Может, помощь нужна?

— Нет, деточка, но за заботу спасибо! Это сейчас редкость, — ответила, улыбнувшись, женщина.

На вид ей было около семидесяти, очень приятная, улыбчивая, с веселыми, задорными глазами пожилая женщина, которую ни бабушкой, ни старушкой никак нельзя назвать. Она была хорошо одета — каракулевая шубка, муфточка; уложенные в прическе под кокетливой, тоже каракулевой шапочкой волосы, румянец на щеках, обаятельная улыбка. Тина не удивилась, если бы под шубой обнаружилась блузка с камеей на воротничке и дорогая теплая шаль — образ старой аристократки, вынесенный из советских фильмов.

— Я гуляю каждый день, — пояснила женщина. — Быстрым шагом, в любую погоду, а эта скамейка — некий финиш моего маршрута, я отдыхаю здесь десять минут и уже спокойным шагом возвращаюсь домой.

— Я бы так не смогла! — проникаясь уважением, ответила Тина. — Каждый день, невзирая на погоду и настроение!

— Сможете, когда не захотите сдаваться возрасту и тому самому настроению. Мои десять минут прошли, — поднимаясь со скамейки, сказала она. — Может, прогуляетесь до моего дома и выпьете со мной чаю?

— Это, наверное, неудобно, — смутилась Тина. — И потом, небезопасно вот так приглашать в дом незнакомого человека.

— Я людей вижу сразу, меня очень нелегко обмануть. А вам, как я поняла, надо с кем-то поговорить!

И Тина согласилась.

Мария Захаровна, как звали ее новую знакомую, жила на Чистопрудном бульваре, в старом доме, в огромной, светлой, с высоченными потолками квартире.

Когда они вошли к ней, Тина вздохнула от восхищения и забыла дышать, так необыкновенно созвучна была ей атмосфера этой квартиры.

Мебели немного, но старая, еще прошлого века, добротная, из цельного дерева. Никаких слоников, вязаных салфеточек и, главное, герани, которую Тина почему-то терпеть не могла. Много книг в стеллажах до потолка, фотографий в рамках, стоящих на комоде и трюмо, огромный фикус в эркере, легкие занавески на высоких окнах, дубовый круглый стол, укрытый скатертью до пола, светлые акварели на стенах, какие-то необыкновенные статуэтки, шкатулочки, милые безделушки, еле уловимый запах роз, корицы, ванили.

Тина ходила по большой гостиной и дотрагивалась до вещей кончиками пальцев, преодолевая чувство неловкости, так неудержимо ей хотелось все это потрогать. В атмосфере и обстановке дома не было никакой вычурности, продуманности интерьера, гармоничный, непринужденный беспорядок, где каждая вещь дополняла другую, находясь на своем месте.

— Я вижу, вам понравился мой дом? — услышала Тина голос за спиной.

В это время она рассматривала акварель с авторской подписью, повернулась и, не сдержав восторга, ответила:

— Невероятно! Это очень созвучно мне внутри! Как бы это объяснить?

— Я вас прекрасно поняла. Это квартира моих родителей. Здесь почти все сохранилось, как было при маме. Кое-что добавила я, многое продалось во время войны и после, но в целом дух сохранен. Давайте, деточка, чай пить.

Были фарфоровые чашечки с блюдцами, хрустальные вазочки с вареньем, розетки, горячий чай в пузатом фарфоровом чайнике, серебряная сахарница — все то, что уносило Тину в прекрасную нереальность прошлого, успокаивая, умиротворяя.

Мария Захаровна поразила и покорила Тину сразу! Ей было семьдесят три года, и она прошла все, что только мог пройти вместе с этой страной человек, родившийся в двадцатые годы. Невероятно живая, остроумная, мудрая, о себе она рассказывала скупо, а вот Тину расспрашивала подробно о жизни, проблемах, трудностях.

— Знаете, Тиночка, я вижу очень многих людей, когда гуляю, да и встречаюсь со многими. Наш бульвар притягателен для размышления, туда часто приходят пройтись, подумать в одиночестве. Вы меня сразу поразили, у меня дальнозоркость, я вас издалека заметила. И было понятно, что у вас проблема, но вы боретесь! Вы пришли пройтись не для того, чтобы пожалеть себя, а чтобы набраться душевных сил для борьбы. И это замечательно! Как много я видела рыдающих девушек на этих скамейках, опустивших руки, поддавшихся обстоятельствам, и это печально! Поплакать иногда очень полезно, но только для того, чтобы оставить в прошлом все, что оплакиваешь, встряхнуться и идти вперед. Нельзя сдаваться, нельзя застревать в болевом моменте и жить только в нем. Вы, Тиночка, боец, но с этим, увы, тоже не следует перегибать. Становиться железной — значит утратить женственность. Нужно чувствовать грань между силой духа женщины и пробивной, таранящей силой в мужских играх. К сожалению, многие молодые женщины не умеют вовремя остановиться и пропустить мужчину вперед. — Она вдруг замолчала и улыбнулась. — Ну, вам это не грозит, в вас море женского очарования.