День, когда я стал настоящим мужчиной (сборник) - Александр Терехов

Они позвонили еще, но оказалось – не они:

– Из Москвы вас побеспокоили. Швейцарский медицинский центр. Немецкие врачи, в общем, провели по телефонной линии диагностику вашего организма, – говорили откуда-то сблизи, как из соседней квартиры, там заплакал ребенок, и говорившая женщина отвлеклась его подкачать.

Она даже рассмеялась:

– Как это – по телефону?

Там перевернули страницу:

– Сахар – больше девяти. Имеется? Имеется. Ноги отекают. При ходьбе без опоры ведет вправо, головокружение ежедневно в течение двух-трех часов. Соответствует?

Она кивнула, растирая висок, они же видели ее: да.

Ее медицинская карта!

– Изжога. Но главный момент, конечно, стенокардия. Шишка на шее – не страшно, а вот стенокардия… Неприятный, конечно, прогноз – ухудшение через две недели, вплоть до… Ну, вы понимаете. Желание жить имеется? Громче говорите! Есть, короче, английский препарат, который гарантированно излечит. И намного дешевле, чем в аптеках, потому что поставочка у нас прямая. Но он последний, из последней партии. Следующая будет через год. Я откладываю для вас? Откладываю. Курьер доставит завтра в обед. Полный курс, на весь курс, так… Сколько это… Идите делайте перевод, запишите – Гриценко Тамаре… Двенадцать тысяч четыреста. Но – строго сегодня.

– У меня столько нет, – почему-то она заплакала, горбясь на диване.

Там помолчали и:

– Как это? Вы вчера с карточки сняли двенадцать тысяч, – и раздраженно: – Они же не могли за день разойтись?

– Я не знаю, как перевод. Приедет дочь…

– Так дочь приедет только в субботу, препарат уйдет, – там прикрыли трубку и крикнули: «Убавь газ!!!», – берешь двенадцать четыреста, идешь в сбербанк, к тебе ближайший – Березовая, 8, – там девочки помогут с переводом – строго до восемнадцати! Не откладывай: подымайся и иди!

Вскочила и пошла. Потому что звонили в дверь. Для ускорения пришли за деньгами сами. Но телефонную трубку взяла с собой. Вдруг, даже увидев, они продолжат говорить с ней по телефону. У них на каждый шаг – свое правило. Из тех, что она поняла, – нельзя душить руками за шею. Нужна добровольность.

Но за дверью (она отворила, как всегда, – на недоброжелательную, опасливую щель – на один глаз).

Но там. На лестничной клетке, которую она мыла в свою очередь, молча стояла женщина с девочкой лет четырех.

Это ничего. Девочка, казалось ей потом, сама по себе не сыграла. Всё произошло потому, что женщина выглядела богатой. Белая куртка, сапоги. Шапочка такая в руке. И девочку женщина нарядила богато – мех на капюшоне.

– Звоню соседям, – женщина говорила как все, как русские, только чуть потягивала слова, – они хоть дома бывают?

– Не знаю, – дед умер, бабку забрали дети в Курск, новые хозяева после ремонта пока не объявились; опять зазвонил городской.

– Договаривались квартиру посмотреть, и – никого. Трубку не берут.

– Не знаю, – она не открывала двери шире.

Но женщина и не пыталась заглядывать. А только вздохнула о потерянном времени и засунула ладонь девочке под шапку – жарко, конечно:

– Вся мокрая. А вы не знаете, в вашем доме кто-нибудь сдает?

– Я не знаю.

Девочка зевала, маялась, приваливаясь к матери то боком, то спиной, то обхватывала за ногу.

– Ну, извините, – но успела, пока дверь не закрылась совсем: – Вы не могли бы – ребенку попить?

Это раньше могло сыграть, не теперь.

– Подождите здесь, – прикрыла дверь, пошла на кухню, откладывая на потом мысль: удивительно даже, состоятельные и молодые из-под крана теперь и не пьют, всё какие-то фильтры и бутылки.

Достала белую чашку, из тех, что дарили на шестьдесят лет, – ни разу еще не пользовалась – и оторопела: женщина с ребенком уже стояли на кухне, прямо за ее спиной.

Она словно упала и разбилась на куски. Неожиданно.

Как же получилось? Понятно, как получилось: девочка побежала следом, ей не объяснишь, и матери пришлось – за ней… Но – как быстро они. И – вот, что ее разбило: девочка и мать успели разуться.

– Одна живете? – женщина ничего не объясняла, всё шло, как шло. – А дедушка ваш где? Скоро придет? Сейчас, сейчас даст тебе бабушка водички. Слейте побольше, чтобы не ржавая.

В голове ее зашумела еще одна, тяжелая вода.

– Можно еще? И самой пить захотелось, – женщина говорила громко, медленно, глядя ей в глаза и, наверное, чтобы развлечь девочку, размеренно постукивала ладонью о ладонь – и она до смерти будет вспоминать, что не могла почему-то шевельнуться, слова сказать не могла и подумать – так шумело в голове. – Я на рынке стою. Мне бы удобно в вашем доме снимать. Приходите на рынок. Я вам сделаю подешевле. Я сама из Болгарии. Болгарка.

Ей бы спросить: в каком ряду вы стоите? Чем торгуете? Что сделаете подешевле? Ничего не могла, женщина говорила и прихлопывала: так, так, так, а потом ударила особенно – конец!

– Пошли.

Вечером уже померила давление, выпила таблетки, погасила свет и легла, но – словно кто-то ее, сонную, повел – поднялась и, почти не открывая глаз, на ощупь, пошла в зал.

В телефонной книге – денег нет.

В обувной коробке под рецептами и хитро смятыми бумажками – денег нет.

Она не удивилась их умению мгновенно находить, всю жизнь этим занимаются, и сама она видна им насквозь, каждая мысль.

Удивлялась только себе: знала же, что придет ее день.

И жалко, конечно, что из коробки и из телефонной книги. Лучше бы, конечно, что-то одно.

За ночь еще дважды приходила в зал: точно не перекладывала? Не вывалились куда? Утром, на свету – проверить еще раз.

Искала утешения – могли и убить, если бы догадалась и вырвалась с кухни. Тот, второй (ребенок не в счет, инструменты не в счет), наверное, мужчина – мог бы и пристукнуть; слабый гнев – ишь ты, вырядилась, сапожки еще такие, да еще с ребеночком – совести нет! – мучительная обида и слезы: деньги оставил муж, деньги были его, были им, его руки – я с тобой, ощутимая забота любимого человека, думал: как ты без меня, вот, бери – продержаться хотя бы первое время, не отдавай дочери – только тебе, на твои черные дни, пусть их будет поменьше; а теперь муж окончательно умер, и она одна – окончательно; не жалко денег, повторяла она (придет же милиционер, или как там – полицейский), не жалко денег, но – с радостью вдруг поняла: найдут! И деньги вернут! Если не все, то большую часть, из обувной коробки.

Женщина ходила по подъездам, звонила в квартиры – ее видели, с ней разговаривали, ее запомнили, видели и второго, кто ходил за ней!

Если их ждала машина – машину запомнили алкоголики – они весь день сидят во дворе на ящиках на месте, где стоял когда-то доминошный стол. Всё очень легко!

И ребенок. Это очень приметно – ребенок! Просто проверить, у кого из этих есть ребенок! И полицейский приехал именно такой, какого ждала, понимающий, Олег, без формы, но с папкой, и на поясе пистолет. Она покормила его обедом и сказала: вы прямо напоминаете мне моего сына, я же мать офицера-подводника.

Олег очень благодарил за обед, внимательно ее слушал, и записал каждое слово, и повторял «ага» с такой легкостью и удовлетворением, что становилось ясно: дело простое само по себе, а для него – в особенности; у Олега, оказалось, уже двое деток и супруга не работает, она передала детям баночку малинового варенья, предлагала соления, но он объяснил: я без машины, в следующий раз, когда буду на машине, – пошел работать, она следила в окно – по квартирам пойдет или к алкоголикам; не видно – куда-то за угол.

На завтра – в неблагоприятный для страдающих кардиологическими заболеваниями день – повалил снег.

Она шла через площадь из дальней аптеки, где подешевле. И вроде не холодно, но такой пронизывающий ветер! Ползла осторожно, помня, сколько ее знакомых из телевизора слегли и погибли, сломав в преклонном возрасте шейку бедра, и – надо же! – ей навстречу из метели вышла та самая женщина! Но без ребенка. Женщина и не узнала ее – сколько таких, не запомнишь. И взялась что-то новое балаболить, но она закрыла лицо рукой, нагнулась и в сторонку, в сторонку, оберегая карман с кошельком, и сразу домой – Олегу звонить! Но – вот везение: Олег ждал ее прямо под дверью, значит, дело пошло!

Вот теперь он на машине, может взять банки, и от картошки не отказался. Но быстро, много работы, но она даже прикрикнула: без обеда не отпущу!

– Такая у тебя работа сложная, сынок. Разве можно их всех переловить?

– Хорошо, что вы это понимаете.

Олег дал ей лист бумаги, ручку, попросил принести очки и – пока обедал – продиктовал ей, как написать: денежные средства в размере, якобы похищенные у меня такого-то, были обнаружены мною такого-то, в другом месте, куда я сама поместила на сохранение и забыла.

Он куда-то позвонил узнать: так годится? – и попросил ее переписать: денежные средства, о похищении которых заявляла, как выяснилось, взяла без моего ведома моя дочь и приобрела на них продукты и предметы одежды и обуви, – вот как надо, чай пить не стал – всё, побежал.