Глас бесптичья - Константин Миг

— Хорошо, — вдруг сказал Евгений. — Допустим, ваша логика мне ясна. Вы любите аккуратность и уделяете внимание мелочам, однако, вам всё равно придётся выбрать сторону. Либо Ричард, либо София. Разве нет?

— Моя сторона — Дексард, а всё остальное — вынужденные компромиссы, искать которые необходимо, пусть и не всегда приятно. В данном случае я заключил договор с Софией. Она поддержит мужа, при условии, что я спасу вас и помогу бежать. Говорите прямо сейчас — вы согласны принять помощь или нет?

— Я умираю…

— Ах, оставьте! — вскричал Николас. — Вас одурачили шарлатаны, а вы поверили. В вашем возрасте умирают разве что от пули!

— Уходите, — Евгений закрыл глаза. — Я уже сказал, что мне не до вас. Дайте спокойно умереть.

— Глупец! — Бройм не унимался. — Да поймите же, вы должны покинуть страну. Бежать как можно дальше, чтобы…

— Чтобы императрица не мучила императора своими истериками? Так? — Раапхорст снова смотрел на Николаса и взгляд его был страшен. В мгновение эовин разозлился, очнулся от привычной апатии, практически ожил.

— Вот! — очертив ладонью в пространстве круг, радостно воскликнул Бройм. — Вы живы и, если сейчас встанете и хорошо обдумаете моё предложение, совершенно точно будете жить довольно долго. Решайтесь…

***

Неприметная серая машина ехала по старой, давно не ремонтированной дороге, дребезжала, изредка странно кряхтела, словно жалуясь на непростую судьбу. Внутри автомобиля, помимо водителя, находился черноволосый мужчина, бледный, больной и уставший. Он безмолвно сидел на заднем сиденье и задумчиво смотрел в окно. Рядом с ним находились два толстых кожаных чемодана, вещи в которых, были собраны руками старой Арнет. Иногда мужчина дотрагивался до одного из них и тотчас вспоминал о чём-то неприятном и хмурился, будто прикосновение переносило его в прошлое.

Что и говорить, он оставил позади себя достаточно, и, конечно, у него было, о чём переживать, вспоминать или жалеть. Однако, теперь перед ним возник новый путь, боковые тропинки исчезли, и единственный выход остался впереди. Туда Раапхорст и направлялся, изредка вспоминая о чём-то важном и дорогом, оставшемся позади. Что было у него на душе? Что он чувствовал? О, всему своё время, а нам нужно двигаться дальше…

Верно, теперь стоит описать, что же случилось с некоторыми участниками этой странной истории в дальнейшем? Например, с Клариссой…

Что ж, она добилась своего, и после того, как на её имя пришла письменная благодарность из канцелярии Императора, подкреплённая денежным вознаграждением, Идис совершенно иначе начал смотреть на дочь. Принесло ли это ей счастье? Да, наверное, принесло.

Реальный мир жесток, и кто бы что ни говорил, но на чужом несчастье воздвигнуть собственное счастье гораздо проще, чем где бы то ни было ещё. Однако, сама того не ведая, старшая дочь Идиса запустила цепь потрясающих событий, в дальнейшем перевернувших мировой порядок. Это можно сделать её главным оправданием, ведь если бы не она, мир никогда бы не справился с ужасом грядущей войны, никогда бы не освободился от воздействия скрытых сил, никогда бы не пришёл к равновесию, столь ожидаемому и желанному. Всего этого не случилось бы без козней коварной Клариссы, а значит, не будем судить её слишком строго.

В конце концов, человеку ли осуждать кого-либо…

Часть 2 — «Пустоши»

Ⅰ

Юноша плохо спал этой ночью. На улице выл ветер, старое окошко с рассохшейся рамой не могло удержать тепло, и потому в комнате холодало. Сверху доносились голоса соседей — вечно ссорящихся супругов, и это ещё ничего, но ведь ко всему прочему, у юноши ломило кости, живот пронзительно урчал, и на этой почве снились кошмары. Как тут уснуть… Подвал, казалось, желал заморозить парня в своей заплесневелой утробе, и тому приходилось укутываться в изодранный плед в надежде согреться. Этому больше поспособствовал бы огонь в камине, но дрова стоят денег, спички стоят денег, а последние копейки юноша потратил, сам того не заметив.

— Первое сентября, — открыв глаза, сонно прошептал Пьер. Он вспомнил, что сегодня ему предстоит неприятная встреча.

Приподнявшись на кровати, парень одёрнул занавески и посмотрел в маленькое мутное окно у потолка. На улице было темно, но слабые зачатки рассвета уже прорисовывались на горизонте. Юноше показалось, что трава, растущая с той стороны, за стеклом, покрыта инеем, и он поёжился. На душе стало гадко и одиноко. Захотелось поговорить с кем-то. Не рассказать о проблемах, но услышать человеческий голос, понять, что кому-то не всё равно, что кто-то беспокоится.

Одеваться юноша не хотел, но что делать, если и без того слабый сон окончательно рассеялся. Можно было почитать, но, как мы уже выяснили, ни спичек, ни керосина у парня не было. Надев засаленный халат, Пьер встал и тотчас рухнул на стул, не в силах стоять, из-за голода и утренней слабости. Бледное осунувшееся лицо юноши выглядело ужасно, будто странная маска, попавшая в руки неумелого мастера. Оттопыренные уши и острый нос придавали ему комическое выражение, но холодные серые глаза и губы, вечно сжатые и выдающие недовольство, делали его гротескным и пугающим.

Просидев в безмолвии несколько секунд, парень застонал, снова вспомнив о предстоящем визите. Он без всякой цели осмотрелся и вдруг усмехнулся, подумав, что это будет его последнее утро не только в этом омерзительном подвале, но и во всей жизни, которой тоже подошёл бы этот эпитет.

Под стать настроению перед глазами нестройными обрывками начали проноситься призраки былых времён. Его родители умерли, когда он был ребёнком девяти лет от роду, не оставив после себя никакого наследства. Спустя год жизни в сиротском приюте, мальчик попал под покровительство двоюродной тётки, внезапно вспомнившей, что у неё есть племянник. Именно у неё Пьер понял, как трудно жить, не имея собственного угла, не имея права голоса. Впрочем, длилось это недолго: тётку арестовали за какую-то сомнительную деятельность, и парень волею случая оказался при дворе мелкого дворянина, тем не менее, которому до зарезу требовался лакей. Это был сухой старичок лет шестидесяти, вечно вспоминавший про величие своего рода, впрочем, весьма сомнительное, так как никто из малочисленной его прислуги не мог сказать, чтобы когда-то у него было хоть какое-то влияние или богатство.

Так прошло несколько лет, старичок скончался, и Пьер оказался предоставлен сам себе, имея за плечами лишь домашнее образование, которое, стоит отдать должное, было дано ему покойной тёткой. Это делало возможным пристроиться в какой-нибудь конторке мелким служащим, но юноша никак не мог найти место, будто опавший лист, влекомый ветром. Он переходил от одних хозяев к другим и