Собиратель автографов - Зэди Смит

Вечерело. Шторы были отдернуты. Алексу казалось, что он уже три года пытается уйти. Он лежал на диване, как рухнувший в сугроб лыжник. Заходящее солнце светило сквозь обрешетку крыши и заливало комнату красным светом.

— Адамчик, мне надо идти, правда. Пробило на хавчик.

— Так ты хочешь или не хочешь знать, в чем состоит твоя проблема?

— Нет. Хочу есть. Меня сильно зацепило. А тебя?

— Тоже торкнуло. А в голове посвежело. — Адам встал, прошел к противоположной стене и церемонно положил на нее руки. — Мир несовершенен, Алекс.

— Отлично.

— Когда мир создавался, — Адам одной рукой обрисовал в воздухе сферу, а другой показал на коробку с печеньем. — Он пришел со своими сферами света, сотворенного из букв, Он наполнил мир Собою. Но ха-Шем безграничен, и, чтобы создать смертных, Ему пришлось отречься от Себя, отказаться. Сотворение мира есть акт отказа. Но когда Он удалился, Он…

— Совершил ошибку?

— Он не ушел совсем. Он только вышел из своего кокона… и частицы света… биты…

— Биты? Это же технический термин. Правда?

— Биты сущностей. — Адам показал на дерево сфирот на стене.

У Алекса заболела голова. Ему было не до лекций о битах и частицах. Сколько он их уж выслушал, ничего толком не понял. Но теперь над ним словно пролетел какой-то печальный образ, сотканный из дыма. Может, лицо Эстер. Или Китти. Что-то связанное с женщиной, мягкое и обволакивающее. Ему нужно идти домой. Найти женщин. Позвонить им, написать. Зазвать к себе и не отпускать, хотя бы час.

Адам продолжал:

— Говоря самыми простыми словами, которые способны это выразить, суть проблемы в том, что Бог неполон. Он нуждается в нас.

Диван был весь в крошках от печенья. Словно Алекс его ел. Он так оголодал, что глотал печенья, не пережевывая. Ему хотелось, чтобы эти печенья стали частью его самого, магическим образом с ним соединились.

— Чтобы вместе повернуть все вспять? — Алекс щелкнул по кусочку печенья. — Большая работа, дружище.

— Чтобы воссоединить то, что было разъединено. Мы сделаем это доброе дело. Без нас Богу будет не хватать полноты. Нашими добрыми деяниями мы добавим Богу добродетели. Цель в том, чтобы воздать должное Богу, а не в том, чтобы он нас вознаградил. Если ты этого не просекаешь — ты не можешь понять Иова многострадального. Без этого весь он и все его дела не имеют смысла. Помнишь Шолема? Мир без искупления греха — иди и объясни это гоям! Евреи исцелят Бога, а не наоборот. В каддише — та же суть. Исцелить отца.

Хватит. Их время вышло. Алекс взял друга за локоть, в манере Рубинфайна, и повел его к выходу. В дверях Адам начал совать Алексу какой-то пакетик, чтобы тот взял его домой, и с минуту они препирались у двери по поводу этого будто бы незаслуженного подарка.

— Сделай одолжение. Возьми его. И обдумай то, о чем мы сейчас говорили. И позвони Эстер. Она хочет кое-что тебе сказать. Это надо сделать ей, а не мне. Позвони ей.

Алекс нехотя положил пакетик в карман:

— Подумать обо всем этом, да? И позвонить Эстер сегодня вечером. Обещаю. Заметано. О’кей?

— Спасибо тебе. Правда спасибо, Ал.

— Ладно-ладно, хватит… — Алекс поцеловал друга в лоб. — Я ухожу, а мы так и не поговорили о твоих делах. Позвоню или брошу на мыло…

— Отлично. Уже поздно — а мне надо позаниматься. В любом случае, сегодня я сыграл в твоем фильме, точно? Я ведь здесь для того, чтобы…

— Поучать.

— Я хотел сказать: «Развлекать».

Адам открыл дверь. Дождь снова лил как из ведра. Вытянутая рука мгновенно стала мокрой. Адам протянул Алексу зонтик:

— Ал, помнишь ту штуку? Когда я собираюсь изучить слова какой-то шутки, чтобы перевести ее на иврит, то переставляю их местами. Медитирую над ними. Понимаешь, надо ко всему как следует присмотреться. Например, чтобы найти самую хорошую шутку в множестве разных.

Алекс хлопнул в ладоши:

— И находится что-то про «шалунишку в штанишках»?

— Нет, думал про что-то такое, но мне хотелось найти историю подлиннее. Для меня чем длиннее рассказ, тем лучше. Хоть всю жизнь буду искать, что мне нужно. Например, хочу проверить, нет ли чего-то такого в нумерологии. Можешь рассказать что-то именно в шестистах тринадцати словах? Было бы как путешествие в дальние края. Надо тебе послушать одну историю, приятель, — несколько недель ее искал — а это ведь не то, что штаны просиживать в какой-то конторе, не так ли? — Адам начал пританцовывать от нетерпения. — Нет? Да? Я даже разрешу тебе использовать ее в своей книге. Давай, не пожалеешь.

— Ладно, только быстро. У меня уже за воротник воды налило.

— О’кей, это о Папе Римском и верховном раввине…

Несколько столетий назад Папа издал указ, что все евреи должны покинуть Италию. Конечно, евреи начали выть и причитать, поэтому Папа предложил им устроить религиозный диспут с их лидером. Если этот еврейский лидер возьмет верх, то и всем им разрешат остаться в Италии. Если победит Папа — пусть убираются восвояси.

Евреи собрались и выбрали старого раввина Моше, чтобы он представлял на диспуте их интересы. Рабби Моше, однако, не знал латыни, а Папа не умел говорить на идише. Поэтому решили, что диспут будет «молчаливым».

Когда наступил день великого диспута, Папа Римский и рабби Моше сидели друг против друга с минуту, пока Папа не поднял вверх руку с тремя вытянутыми пальцами. Рабби Моше в ответ поднял один палец.

Затем Папа провел пальцем вокруг своей головы. Рабби Моше указал на землю под собой. Тогда Папа достал облатку и поставил на стол кубок с вином. Моше протянул ему яблоко. После этого Папа встал и сказал:

— Я проиграл диспут. Этот человек меня одолел. Евреи могут оставаться.

Через некоторое время кардиналы окружили Папу и спросили, что же происходило. Папа сказал:

— Сначала я поднял три пальца, обозначающие Святую Троицу. Он поднял один палец в знак того, что у наших религий один общий Бог. Потом я провел пальцем вокруг себя, чтобы показать, что Господь везде рядом с нами. Он показал на землю, говоря тем самым, что и в этот момент Господь с нами. Я протянул ему кубок с вином и облатку в знак того, что Господь прощает нам наши грехи. А он своим яблоком напомнил о первородном грехе. У него на все находился ответ. Что мне было еще делать?

Между тем местные евреи собрались вокруг рабби Моше и вопрошали, как было дело.

— Сейчас расскажу, — проговорил Моше. — Сначала он показал мне: у вас, евреев, есть три дня, чтобы отсюда убраться. Тогда я ему показал, что ни один из нас не собирается отсюда уходить. Тогда он сказал, что весь город будет очищен от евреев. Я ответил: послушайте, уважаемый Папа, евреи останутся там, где и были.

— Ну а дальше? — спросила одна женщина.

— Кто знает? — развел руками рабби Моше. — Мы прервали диспут, чтобы пообедать.

— О, дружище… — Алекс толкнул дверь, смахивая с глаз слезу. — О, Адамчик… как я тебя люблю! Это так чудно! Правда.

— Разве? Несмотря на все?

ГЛАВА 7

Гвура, или Могущество[50]

— Слушай, — объяснял Алекс соседке снизу, Аните Чан, — я с тобой не спорю. Моя кошка — мне за нее и отвечать. Но не могу я за ней следить каждую минуту. Она правда гуляет сама по себе.

Анита Чан слегка надула щечки, чтобы ее милое личико приобрело строгое выражение. В это утро она явно встала не с той ноги. Стоит, одним плечом вперед, руки не просто скрестила на груди, но еще агрессивно выдвинула локти, правую ступню развернула наружу и притопывает по коврику у двери. Говорит отрывисто, словно щелкает затвором фотоаппарата:

— Кошка не человек.

Длинная белая пушинка медленно проплыла мимо неподвижной Анитиной лодыжки, качнулась к другой и скользнула в дверной проем мимо Алекса. Он встал на колени и подхватил Грейс на руки:

— Конечно-конечно. Кошка есть кошка.

— И я не хочу видеть вашу кошку в своем доме. Чтобы ее там больше не было!

— О-о’кей. Всегда. К. Вашим. Услугам.

Он хотел было чмокнуть Грейс в нос, словно печать на документ поставить, но она мотнула головой, прижала уши и хищно стрельнула взглядом в Аниту.

— И я больше не хочу, — продолжила Анита, шлепнув своей вечерней почтой по кухонному подоконнику, — проходить к себе домой по кошачьему дерьму.

В момент удара из пачки бумаг выскочил какой-то розовенький счет и спикировал на пол, между Алексом и Анитой. Нисколько не стесненная в движениях своей делового стиля, узкой и короткой, юбкой (что у нее за дела, Алекс не решался спросить), она легко присела, взяла счет, сунула его в газеты и свернула их получше. Все это было проделано с фантастическим изяществом. О Анита!