Шанс для неудачников. Том 2 - Сергей Мусаниф

— А ты на самом деле собираешься мне ее рассказать?

— Да. И абсолютно безвозмездно, кстати. Я задолжал тебе за Веннту.

— Мы проиграли.

— Но ты хотя бы попытался, — сказал он.

— Тогда начинай рассказывать, — заявил я. — Для начала мне хотелось бы знать, как это вообще работает. Как ты можешь менять одно тело на другое и как ты вообще можешь существовать, не обладая своим собственным телом. Или ты обладаешь?

— Нет, — сказал Холден. — Это своего рода реинкарнация, только мгновенная. Видишь ли, скаари — не самая древняя раса в Исследованном Секторе Космоса. Мы старше. Древнее, чем скаари, древнее, чем мы сами можем себе представить, ибо концепция времени с какого-то момента перестала иметь для нас значение. Когда-то мы были похожи на вас. Но уже во времена, когда скаари еще были одноклеточными, варившимися в первобытном бульоне на своей родной планете, которая, кстати говоря, перестала существовать еще до того, как люди перестали быть одноклеточными, варившимися в первобытном бульоне на Земле, мы обладали собственными телами, путешествовали по пространству и времени при помощи механизмов, до которых никто из существующих ныне рас пока еще не додумался. Но потом мы перестали ощущать необходимость в этих механизмах, как перестали ощущать необходимость в собственных телах. Мы вышли на новый виток эволюции, перешли в энергетическую форму жизни, существующую больше чем в четырех измерениях. Мы не стали всемогущими, мы стали иными.

— Как можно существовать больше чем в четырех измерениях?

— Ни в одном из существующих языков нет слов, чтобы это описать, — сказал Холден. — И даже если бы они были, я все равно не смог бы объяснить, каково это, а ты все равно не смог бы этого понять. Это принципиально иная форма существования. Почти совершенная, бессмертная, как мы тогда думали. Мысль в чистом виде, разум, не скованный материальной оболочкой ни биологического, ни механического происхождения. Ближе всего к пониманию этого состояния, как ни странно, подошли индуисты со своей концепцией нирваны. Совершенное состояние души, освобожденной от оков материи, от бесконечной игры рождений и смерти.

— Это, наверное, очень круто, — сказал я. — Но тогда какого черта ты делаешь здесь? И какого черта ты делал то, что ты делал?

— Ты веришь тому, что я сейчас рассказал? — поинтересовался он.

— Да, — сказал я.

И я действительно верил.

Холден рассказывал невероятные вещи, но они не были для меня новыми. Я прочитал достаточно научной фантастики, и пусть когда-то, как и большая часть моих современников, по крайней мере, вменяемых современников, я считал это вымыслом, теперь, после пережитого путешествия во времени и звездных войн, был готов поверить во все что угодно.

— Оказалось, что мы сами загнали себя в идеальную ловушку, — сказал Холден. — Разгадав тайны мироздания, ответы на которые мы не сумели найти на предыдущем этапе эволюции, мы столкнулись с проблемой, которую раньше не могли ожидать. Мы потеряли творческое начало. Мы могли найти любые ответы, но разучились задавать вопросы. Мы были совершенны в этом своем состоянии, мы решили все проблемы, которые волновали нас раньше, мы практически достигли бессмертия, и вдруг выяснилось, что нам просто совершенно нечем заняться. Когда ты смотришь во всех направлениях сразу, невозможно сфокусироваться на чем-то одном. Невозможно задать новые цели. Мы узнали все, что хотели узнать, и нам стало… скучно. Последняя, наивысшая ступень эволюции на поверку оказалась тупиком.

— Вы уперлись в потолок и не смогли пробить его головами, потому что голов у вас уже не было, — констатировал я.

— Да, как-то так, — согласился Холден. — Многие ушли в другие вселенные, многие окуклились, закрылись от мира и перестали реагировать на любые внешние раздражители. Нас, таких как я, осталось всего несколько миллионов. Мы осознавали, что застой и стагнация ведут к вырождению и гибели, и решили изменить ситуацию, вернувшись на предыдущую ступень. Снова обзавестись телами.

— Вы решили регрессировать сами себя.

Все-таки Визерс придумал их расе правильное название, хотя и ошибся во многом другом. Возможно, они сдерживали наше развитие, но их конечной целью был их собственный регресс. Попытка обмануть эволюцию и обманным путем спуститься на пару ступеней вниз.

— Решили, — сказал Холден. — Хотя бы на какое-то время.

— Но что вы могли этим выиграть?

— Фокусировку на новых задачах, — сказал Холден. — Новое дело, новый смысл жизни, новые цели. Новые вопросы. У нас был доступ к некоторым нашим старым технологиям, и мы могли достаточно быстро восстановить свои старые тела, но решили этого не делать. Мы не хотели второй раз идти по уже однажды пройденному пути, нам требовалось нечто иное. И тогда мы обратили внимание на скаари, которые к тому моменту уже вышли из каменного века. Мы подумали, что они могут стать новыми носителями нашего разума, обеспечить нам новую фокусировку.

— То есть вы уже обрели новую цель?

— Да, — сказал Холден. — В наши жизни вернулось немного смысла. Мы в любой момент могли завладеть телами скаари, вытеснив их разум и заменив его своим собственным, и мы попробовали это сделать. Скаари оказались не слишком подходящими для нас носителями. У них сильные, выносливые, долгоживущие тела, но их мозг был слишком примитивен, и слияние с ним не давало нам того, что нам было нужно. Мы обретали новое видение, но оно было подобно узкой щели в стене. Мы жаждали новых окон, но получили что-то вроде бойницы.

— На вас не угодишь, — заметил я.

— Время не имело для нас решающего значения, и мы решили подождать, пока скаари разовьются во что-нибудь более пристойное. Большую часть времени мы просто наблюдали, но иногда нам приходилось входить в них и подталкивать их развитие в нужном направлении. Обзаведясь телами, мы хотели бы жить в комфорте, обеспечить себе определенный уровень технологий, а не изобретать заново порох, колесо и ватерклозеты.

— То есть они должны были построить для вас цивилизацию, а вы бы явились на все готовенькое и вышвырнули их? Не считаясь с их желаниями? Как будто они неразумны?

— Они и были неразумны для нас, — сказал Холден. — Ты часто считаешься с желаниями муравьев, Алекс?

— У меня нет привычки использовать муравьев в своих целях.

— Потому что ты просто не в состоянии придумать целей, для которых тебе пригодились бы муравьи, — фыркнул Холден. — Ты рассуждаешь в рамках существующей системы ценностей и морали, которая не имеет никакого отношения к нашей расе.

— Ну да, вы же практически полубоги, — сказал я. — Что вам за дело до муравьев.

— Это этический спор, а значит, он не может быть разрешен, — сказал Холден. — Ибо единой этики, приемлемой для наших рас, попросту не существует. Ты хочешь услышать полную версию или предпочтешь препираться по мелочам?

— Я не считаю, что это мелочь, — сказал я. — Но черт с тобой, рассказывай дальше.

— Нас удивила природная агрессивность скаари, — сказал Холден. — Сами мы были относительно мирной расой. Конечно, у нас случались внутренние конфликты на ранних этапах развития, но им был положен конец уже на стадии образования единого планетарного правительства. В космосе внешних врагов у нас не было. Скаари же на протяжении всей истории воевали между собой. Даже когда они вышли в дальний космос и начали колонизировать планеты, они не смогли избавиться от кланового деления и стать единым целым.

— Что ж вы им не помогли? Не подтолкнули в правильном направлении?

— Но зачем? Мы были удивлены, но нас это не беспокоило. К тому же в какой-то степени это даже было нам на руку.

— А именно?

— Я уже сказал, нас было всего несколько миллионов, и нам не требовались миллиарды носителей, — сказал Холден. — Войны были хорошим способом сдерживать рост популяции, а при необходимости — и свести ее к тому уровню, который нам требовался. Нам не нужны были конкуренты после того, как мы снова обретем тела, а сосуществование в одном Секторе с настоящими и весьма агрессивными скаари… ну, ты понимаешь. Это неуютно и довольно утомительно.

— Я не понимаю, — сказал я. — О какой конкуренции может идти речь, если вы такие продвинутые и могучие, а они такие примитивные? Захватили бы одну из колоний или какой-нибудь клан и фокусировались бы в свое удовольствие.

— Когда я занимаю чье-то тело, я опускаюсь приблизительно на уровень его носителя, — сказал Холден. — Я могу сделать это тело немного быстрее, немного сильнее, немного умнее среднестатистического, но это преимущество не критично. Грубо говоря, в схватке один на один я могу дать фору любому человеку, но толпа меня сомнет. Когда я был Фениксом, меня убивали несколько раз, помнишь? Наша колония или наш клан подвергался бы ровно такой же опасности со стороны Гегемонии, как и обычная колония скаари. Это были вовсе не те новые трудности, которые мы хотели обрести.