Королевская канарейка (СИ) - Кокарева Анна

Оделась кое-как, дрожащими руками. Пока шли, всё хотела спросить, хороший ли боец этот эру Вэон — и так и не спросила. Живот крутило, голова стала тяжёлой. Идти очень не хотелось, но шла вот.

Сад, подёрнутый лёгкой зелёной дымкой распускающихся почек, с мокрой от растаявшего снега землёй и похрустывающим под каблуками ледком, оставшимся от ночного заморозка, был полон свежести и предчувствия цветения. Никак это не гармонировало с тем, что должно было случиться.

Меня ждали. Торжественный круг, в центре рыжик и незнакомый черноволосый эльф. Индифферентный Глоренлин, ещё более индифферентный король. Куча незнакомых лиц. Клятые алиены.

Поймала себя на мысли, что надо после всего попросить владыку полечить мою больную голову и как-то расслабиться, и испытала ужас, потому что «после всего» для кого-то из двоих может и не наступить. Общаясь с рыжиком, я видела, что он понимает рискованность своего положения, и принимает это как данность. И всем доволен. Я ж довольна не была.

Отвела глаза от собравшихся, бездумно глядя, как толстенький шмель, копаясь в цветке подснежника, пригибает его своим весом к земле, и вздрогнула, когда этот… я забыла имя, линдонский эльф обратился ко мне. Он стоял совсем близко:

— Богиня…

Натянула бездушную улыбку, думая, что сейчас, неестественно улыбаясь, со злыми глазами, наверное, похожа на Марфушеньку-душеньку, но он, похоже, думал иначе:

— Я сожалею, если опечалил тебя. Прости, я не мог иначе. В твоей улыбке дыхание вечности, что тебе жалкие смертные, но посмотри на меня… я буду сражаться в твою честь, и сегодня лучший день в моей жизни, — шальные синие глаза, синее, чем это апрельское небо, и действительно мучительное счастье на лице.

Кали маа… К горлу подкатила тошнота, но я сдержалась и кивнула. Молча. И посмотрела на моего третьего консорта — тот встретил взгляд отрешённо, уже впадая, похоже, в боевой транс.

Это немного успокоило: Лисефиэль был битый жизнью эльф, с опытом, умеющий оценить свои силы, а линдонец, чьё имя я забыла — явно моложе и наивней. С внезапным отвращением подумала, что, хоть линдонец и декларировал простодушие, однако ж вызвал слабейшего.

Он всё что-то говорил, и я прислушалась:

— Владыка Мирквуда и его наследник дороги тебе, но я надеялся, что недавно появившийся третий не так… — он смешался, переглотнул, — прекрасная, помни, что элу Трандуил сам вызвал меня на следующий поединок, не я его… я надеюсь на милость богов, будь и ты милостива, не отвергай…

Тяжело вздохнула, не зная, что ответить, и с облегчением повернулась к Ардариэлю, подносящему кубок:

— Зелье эльфийского зрения, богиня.

Тяжелы были разговоры.

Выпила предложенный напиток, и мир замедлился. Глоренлин поднял руку — и парадные одежды соперников взвихрились, они стали похожи на райских птиц. Свист и лязганье клинков, почти невозможные положения тел, текуче уходящих от ударов, нечеловеческая грация — всё казалось больше танцем, чем смертельным поединком, но ярость чувствовалась не игрушечная. Я не видела, чтобы кого-то ранили, но сильно запахло кровью.

Я не понимала боя, но начало казаться, что линдонец сильнее и быстрее, а Лисефиэль больше обороняется и движется неловко. Похоже, ранен был он.

Голова становилась всё горячее и тяжелее, хотелось упасть и не видеть ничего, и я действительно пропустила момент, когда всё поменялось, а видела уже только рукоять кинжала, торчащего из живота линдонца, да как тот за него схватился, порезав пальцы, начавшие кровить — и тут Лисефиэль смахнул ему голову.

От облегчения затрясло, в голове была совершеннейшая вата. Пока Глоренлин отпускал душу убитого, смотрела снова на купу подснежников под деревом да всё так же копавшегося в них шмеля. Времени, наверное, прошло всего ничего, а пережить случилось много. В висок долбился тупой гвоздь.

Ахнула, увидев, как покачнулся Лисефиэль, достойно-скорбно ждавший конца погребальной церемонии — но его тут же подхватили, над ним склонился Ардариэль. Ничем я не могла помочь, а квохтать над раненым смысла не видела. Да и сама упасть боялась.

Трандуил что-то говорил — слышала только мягкий его баритон да что тон неприятный, холодный.

Стояла, думая, что надо дотерпеть, не стоит терять лицо, что уже всё — и тут так подкатило, что терпеть стало невозможно. Меня стошнило на подснежники, и глаза заволокла благословенная пелена беспамятства.

151. Дендрология

— Хозяйка, опасности подстерегали нас на каждом шагу!

— Пули свистели над головой.

— Просим увеличить награду!

— Меньше — можно! Больше — ни-ни!

«Поросёнок Фунтик и сыщики», Донна Беладонна

В этот раз прийти в себя через несколько дней и выяснить, что всё утряслось, не вышло. Оклемалась тут же, у дерева, даже упасть не успела, стоявший рядом аранен поймал, и поддерживал в стоячем положении, пока вокруг шли пляски с подлечиванием руками, протягиванием тазика для омовения и платка расшитого, на который дыхнуть страшно было, а пришлось использовать ну очень утилитарно. С болью душевной смотрела на подснежники. Смотреть на них было препротивно, но беспокоило почему-то, успел ли увернуться шмель.

— Улетел, — услышав досадливый, со сдавленным смешком голос владыки, поняла, что лечит он.

Было страшно неудобно, но я, вспомнив, что вся моя жизнь — сплошной позор и в очередной раз про себя передав привет нобелевскому лауреату Ясунари Кавабате, родившему это признание, тревожно спросила:

— Что… — договорить не успела, Трандуил всё так же досадливо и с такой же насмешкой в голосе громко спросил куда-то в сторону:

— Что эру Айвэндилион?

Спокойный голос Ардариэля отчётливо доложил:

— Проникающее ранение брюшной полости слева. Задеты печень, поджелудочная железа, двенадцатиперстная и толстая кишка, желчный пузырь разлит; справа только стёсана брюшина. Надорвано полуперепончатое сухожилие на правой ноге. Незначительно задета правая кисть, размозжена вторая пястная кость, — и, похоже, уловив мой ужас, — ничего сложного, работы на полчаса. Полагаю, раненого не стоит тревожить перемещениями. Полечу здесь, а потом нахожу целесообразным отправить домой. Его дерево справится с последствиями и долечит. На выздоровление уйдёт примерно неделя. Если владыка желает, чтобы его слуга обрёл возможность служить раньше, мне будет нужна помощь.

— Не стоит. Лечите, эру Ардариэль, — и, увещевающе, — ну что ты, nieninque… зачем так нервничать из-за сущих пустяков!

Помолчала, давя первую, крайне нелюбезную реакцию. Вдруг как ударило: тошнота — не от причины ли какой, кроме нервишек? Какую-то секунду сладко, неверяще надеялась, но Трандуил тут же надежду разбил:

— Нет, valie, исключено.

Слабо спросила:

— Никак-никак? — ну вдруг чудо!

— Никак-никак. Цикл отключён, это абсолютно невозможно. Мы попробуем года через полтора, не раньше. Для этого надо набираться сил и поменьше волноваться.

«Было бы неплохо, если бы меня поменьше волновали», — на это он только плечами со вздохом пожал:

— Постараюсь. Феаноринги не такая уж редкость, но к этому ты привыкла, как-никак… — и, на мой недобрый взгляд, — Блодьювидд, если уж я сам его не убил, то постараюсь, чтобы и никакому залётному ухарю не удалось. Я уже сказал, что за место третьего консорта сражаться бесполезно. Сначала нужно убить меня. Полагаю, был услышан. На сём закончим, — тоже, кажется, недоволен был.

Рыжик лежал навзничь на мокром стылом песке, эру Ардариэль стоял над ним и тихо пел. Дёрнулась было подойти, но аранен удержал:

— Не надо мешать целителю. Эру Лисефиэль спит. Мы не в походе, рядом его дерево — выздоровеет быстро, ему нужен только покой.

М-да… что там: проникающее ранение брюшной полости… то есть живот разворочен; разрыв сухожилия, размозжена кость… хорошая какая медицина эльфийская. Я, конечно, знала, но столкнуться в первый раз довелось.