Королевская канарейка (СИ) - Кокарева Анна

— Нет. Я любил жену. Смерть её пережил тяжело, но пережил. Потом — владыке нужна была моя служба, а мне было всё равно. И я много путешествовал по Арде. Род службы был таков, что у меня было немало… связей. Тебе ведь всё рассказали наверняка, да? — по лицу понял, что да, и невесело усмехнулся. — После того отсутствие телесной близости в жизни воспринималось отдыхом и облегчением.

Вздохнула. Да, понять можно. Что уж там не понять. Лисефиэль улыбался всё светлее:

— Ты моя последняя. Я счастлив, что невозможная звезда упала в мои недостойные руки, — и он перешёл на квенья, да с такими оборотами, что понятно было: красивое говорит, а что, непонятно уже. Но и так было хорошо.

Правда, мелькнула мысль, что звезда-то не сказать, чтобы упала, скорее, эру Лисефиэль не поленился и отковырял её… с того, на ком она висела.

С облегчением зашла в тепло — на краю обрыва вид был красивый, но малиновый ветреный закат ощущения уюта не добавлял. Внизу дуба оказалась, как во многих эльфийских домах-деревьях, конюшня временная, с подстилкой из сухих листьев и яслями, полными сена. Я знала, что постоянно тут лошадок не держат, обычно в большие конюшни или в табун, если летом, отправляют. Хотя, может, Салмаах и всё время тут живёт. Этнографическими и бытовыми вопросами я Лисефиэлю не докучала. Молчала и улыбалась.

И чуть не упала, когда перед нами из ниоткуда вылез седой упитанный мышь и скрипуче сообщил:

— Приветствую, цветочная королева! — и, пока я пялилась, открыв рот, обернулся к Лисефиэлю и добавил, умильно сложив лапки: — Красота-то какая неописанная! Истинно невозможная звезда! Vaniar akuna miel! — похоже, слышал наш разговор. Про недостойные руки, однако, ничего не сказал.

Губы Лисефиэля дрогнули улыбкой, он лукаво взглянул на меня и выдохнул:

— Позволь представить: это старейший брауни Арды и мой дворецкий.

Усилием воли удержалась от прыжка и бестактного вопля из серии «оно говорит⁈» и ласково поздоровалась:

— Звезда сияет в час нашей встречи, уважаемый мышь.

Мышь польщённо — и льстиво! — поклонился и выразился в том смысле, что дерзнёт назвать своё имя в моём присутствии. И пропищал — повторить это я не смогла бы. Он-то, похоже, на многих языках говорил, а вот у меня пищало не выросло. Впрочем, мышь это понимал и, снова кланяясь, сообщил:

— Но прекрасная может называть меня так, как ей удобно.

Всё ещё поражённая, буркнула:

— Дживз, — и на слегка обеспокоенный взгляд глазок-бусинок как можно слаще поведала, что это божество дворецких. Похоже, Дживзу сахарку лучше было пересыпать, чем недосыпать.

Он какое-то время думал, а я сомневалась, удалось ли нальстить достаточно, но, судя по довольно зашевелившемуся носу, удалось. Лапки всплеснули хлопотливо:

— Лорд, леди! — я аж головой потрясла от того, какой образной ощущалась его речь, но нет, всё слышалось, как слышалось: — Банька-то с утра натоплена, вас дожидается! Прошу за мной!

Глянула на «лорда», тихо, с любопытством спросила:

— Ты с утра в отъезде?

Тот безмятежно кивнул:

— Навещал правнуков, любовался на весеннее солнце, заячьи игры и проклёвывающиеся подснежники.

Хм… ну да, для эльфа тоже занятие. Хихикать не стала.

Банька, хоть ступени каменные и уводили вглубь и в сторону, оказалась натуральной банькой: с каменкой и бревенчатыми стенами, и освещалась горящими в печурке поленьями. Дверца была прикрыта, но света сквозь щель хватало, чтобы видеть полок и шайки. Всё как в деревне человеческой. Только непонятно, куда дым уходит, а так полная иллюзия. На мой потрясённый взгляд Лисефиэль только плечами пожал:

— У людей пристрастился.

Мылась и парилась я с удовольствием, даже не ужасаясь Дживзу, пришедшему с веником и разложившему нас рядком на полкé, а потом окатывавшим из шайки с присловьями вроде:

— Да будете вы чисты чистотой Амана, лорд и леди! — и бух шаечку!

Судя по мокрому шуршанию и цокоту, у него на подхвате были ещё мыши, но голову я поднять не могла, да и лорд тоже, потому что тут же обрушивался веник, парил до состояния огненности, а потом бухалась очередная шайка:

— Да сияет ваша красота, лорд и леди! — и дальше парить.

На чёрт-те какой раз он разрешил встать, и из висящего в воздухе доброго десятка шаек плеснуло ледяной водой, а Дживс в это время возглашал, что-де нас Эру благословляет.

Ну да, ну да. С гуся вода, с лорда и леди вся худоба.

В хорошо освещённом предбаннике моей старой одежды не оказалось, а в невидимых мышиных лапах реяли цветные шелка.

Под руководством Дживса нам сначала обсушили полотенцами волосы и неторопливо расчесали, потом облекли нас в многослойные одежды.

Подняв руку, семь рукавов насчитала, один другого шире, и в целом это всё напоминало кимоно — семь одёжек и все без застёжек. С завязочками.

Вышла из баньки малость ошалевшей, но бодрой.

Внутри дуб был много просторней, чем снаружи казался — как, опять же, многие эльфийские жилища. Лисефиэль никуда не торопился, провёл по дому. В столовой было накрыто. Мышь уже с достоинством кланялся у входа:

— Извольте откушать! Стол накрыт, щи дымятся!

Пока я соображала, что либо у него с вокабуляром, либо у меня со слухом что-то не то, Лисефиэль приглашающе повёл рукой:

— Я вижу, ты голодна, Блодьювидд, — и я правда была голодна.

С благодарностью, без стеснения наелась горячей жирной похлёбки из не пойми чего, но вкусной. Но не щи это были точно. Впрочем, если Дживс, как самый старый брауни в Арде, говорил на архаичном языке, неудивительно, что для меня это слышалось именно так.

Впервые в жизни попробовала что-то, похожее на горячий апельсиновый ликёр. Лисефиэль протянул кубок, я глотнула пару раз, удивляясь, насколько насыщенным может быть оттенок цедры. По телу разлился жар. С отстранённым любопытством спросила:

— Что туда добавлено? — имея в виду афродизиак.

Вспомнила тут же, как в своё время отовсюду торчали плакатики, призывавшие пить коктейль с афродизиаком, рекламный слоган «Попробуй и влюбись!». Спросив у знакомой, работавшей в этой сети, что там в качестве афродизиака выступает, услышала сакраментальное: «Клубничный сироп». И, кабы воля той девушки, так она бы лучше ввела в ассортимент для дорогих покупателей «кофе-дрищ», а добавляла бы пурген. Хотя, подозреваю, владельцы бизнеса и пургену бы пожадничали.

У высокородных не так. Скажут, что сиропчик, а набухают последних достижений эльфийской химии. Не то чтобы я была против… но хотелось чистоты в ощущениях, и я не знала, как сказать это потактичней. Попыталась поставить кубок на стол, но Лисефиэль твёрдо перехватил, не давая это сделать. Медленно допил, поставил:

— Мы выпили сейчас кубок новобрачных, его подают на свадьбе двоим. Там травы, приносящие счастье. Первой пьёт невеста, допивает жених. После чего их провожают на ложе, — и подал руку.

В качестве провожающего выступал всё тот же Дживс, следовавший впереди с роскошным, антикварного вида фонарём и восхваляющий красоту невесты и мужественность жениха, и призывавший благословения на наши головы.

Не удержалась и тихонько сказала:

— Такого… гм… именного брауни и у владыки нет.

Лисефиэль только плечами пожал:

— У него и лошади такой нет.

Вздохнула, подумав, что, сколько я знаю Трандуила, для рыжика было бы лучше, если бы и у него всего этого не было. Но промолчала, тем более, что мы пришли, и Дживз, подняв фонарь, на квенья превыспренно желал таких вещей, что я где-то внутри радовалась, что квенья не так уж хорошо знаю и понимаю не всё.

Высокие двустворчатые двери отворились сами собой, и мы, осыпаемые лепестками, ступили внутрь, в темноту.

И наконец остались одни.