Князь из десантуры - Тимур Максютов

Развернул золотого жеребца, подскакал, вылетел из седла. Опустился на колени. Шальная стрела угодила Юлдуз под лопатку, пробив лёгкое. Дмитрий потрогал грубый черенок, беспомощно оглянулся. Девушка открыла глаза, попыталась что-то сказать – и закашлялась, залив кровью подбородок.

Преследователи перекрикивались совсем рядом, в распадке. Русич прошептал:

– Надо встать, родная. Я подниму тебя в седло и привяжу.

Дочь бека покачала головой. Заговорила – красные пузыри лопались на губах:

– Нет. Беги. Я не смогу.

Дмитрий почти закричал:

– Не оставлю тебя! Мы сможем. Уйдём от погони, спрячемся.

– Поцелуй меня.

Ярилов наклонился. Поцеловал в окровавленный рот. Поднялся, подбежал к кобыле, ища верёвку в седельной сумке.

Юлдуз вздохнула. Вытащила из ножен на поясе маленький кинжал с отделанной яшмой рукояткой – подарок отца. Зажмурилась глаза и ударила себя под левую грудь.

– Вот они!

Полдюжины разбойников осадили коней, удивлённые картиной: рыжий верзила выл, раскачиваясь, сидя на земле над телом девушки. Рядом тревожно потряхивал уздечкой золотой жеребец.

Старшой хмыкнул, осмотрелся – на засаду не было похоже. Спешился, подошёл к русичу, ткнул саблей.

– Но, чего вопишь? Где Хорь?

Ответом была стрела – старшой только хрюкнул, валясь на землю.

Бродник и франк подоспели вовремя. Расшвыряли нападавших, затащили Дмитрия в седло. Хорь пытался вырвать из руки Ярилова маленький окровавленный кинжал, но не смог. Плюнул, хлопнул по крупу Кояша – конь, словно всё понимая, с места рванул галопом, унося хозяина. Бродник пустил ещё пару стрел наугад, отпугивая зовущих подмогу нападавших, вскочил в седло и понёсся следом за франком, русичем и осиротевшей рыжей кобылой.

Костёр развели под холмом, в яме, и ветками кормили скупо – чтобы не разгорался, не обозначил убежище беглецов. Ночь упала быстро, огонь могли заметить издалека.

Хорь высыпал в закипающий котелок пригоршню сухой травы-полуденицы, придающей сил. Подождал, когда поднимется пена, снял медный казанок, поставил на песок. Зачерпнул деревянной чашкой, протянул побратиму:

– Давай, Ярило. Лучше бы, конечно, мёду хмельного, но уж что есть.

Русич не понимал, о чём говорят. Принял посудину, начал машинально глотать варево.

Анри покачал головой:

– Брат Хорь, ему совсем плохо. Он будто и не здесь, не с нами.

Бродник задумчиво кивнул:

– Витязю приходится терять боевых товарищей. Но лишиться любимой, не суметь её спасти… Эх.

Вполголоса франк и бродник обсуждали, что завтра к вечеру, наверное, доберутся уже до Киева, а там надо как-то попасть к великому князю. Сокрушались: пока возвращались, чтобы выручать Дмитрия и дочь бека, конь с привязанным к нему Азаматом унёсся в степь. И что теперь с побратимом случилось, непонятно. Может, лежит бездвижный в диком поле, и вороны уже выклевали его глаза…

Потом расстелили потники, устроились спать у костра. Стреноженные кони хрустели первой весенней травкой, глухо стучали копытами.

Дмитрий сидел, уронив голову на сплетённые руки.

Последняя звезда таяла в предрассветном небе, целуя рыжий затылок.

Злые и уставшие, возвращались из неудачной погони к разгромленной стоянке Чатыйского куреня. Мрачный Сихер разглядел в предрассветной мути огонёк костра, махнул рукой – туда. Всё оказалось впустую, не удалось настигнуть рыжего русича, а ведь был совсем рядом – только руку протяни!

Шаман нащупал спрятанный за пазухой гладкий костяной дрот и вздрогнул – показалось, что оружие трепетало от злости, не получив вожделенной жертвы. Удивлённый, машинально потрогал железную цепь на шее и явственно почувствовал, как она сжала горло.

Сихер захрипел, не в силах вдохнуть воздух. В глазах поплыли тёмные круги. Он не смог выполнить своё предназначение, и наказание неизбежно. Об этом говорил перед смертью хроналекс Бадр…

– Чего бормочешь, шаман? Подъезжаем, – проговорил старший из бродников, помощник Плоскини. Нагнулся и прошептал непонятно: – Ты сейчас ко мне поближе держись. Мало ли чего.

Сихер, приложив немалые усилия, вдохнул – и почувствовал, как расправляются смятые ужасом лёгкие. Голова кружилась.

Спешились, двинулись к костру. Шаман разглядел в колеблющемся свете окованные сундуки, сложенные грудой трофейные оружие и доспехи – видимо, вожаки разбойников время не теряли, пересчитывали добычу, чтобы поделить поровну.

Плоскиня горделиво водрузил на голову сияющий персидский шлем убитого Тугорбека. Вглядываясь в вернувшихся из погони, спросил:

– Хоря не вижу. Взяли или нет?

Помощник покачал головой:

– Нет, атаман. Упустили.

Плоскиня грязно выругался. Сихер потёр горящее горло, просипел:

– Я хотел продолжить погоню. Но твои воины не стали меня слушать. Ты и Калоян должны приказать, чтобы мы утром вернулись в степь и искали. Если понадобится – до самого Киева. Мне нужен русич Ярило, и вы поклялись хану Котяну выполнить поручение и пленить дочь бека.

Плоскиня хмыкнул:

– Мне твой Котян – не указ. Мы, бродники, своим умом живём.

– Тогда пеняй на себя, – нахмурился шаман, – а я пойду только с кыпчаками искать беглецов. Где Калоян?

– Да, – поддержал вопрос кто-то из половцев, – где наш бек?

Плоскиня ухмыльнулся, махнул рукой на шатёр Тугорбека:

– Там.

Кыпчак кивнул, отправился к шатру. Сихер зло сказал:

– Ты, атаман, не держишь слова. Берегись, я буду просить хана о твоём наказании.

Однако глава бродников только отмахнулся. Сидел напряжённо, будто ждал чего-то.

Кыпчак выскочил из шатра как ошпаренный, закричал:

– Измена! Калоян убит… – и тут же захрипел, получив нож в брюхо.

Плоскиня засвистел так жутко и пронзительно, что волосы на голове зашевелились. Половцы совсем не ожидали нападения от союзников, многие не успели даже понять, что происходит. Бродники рубили их, ошеломлённых, не встречая отпора.

Всё было закончено в минуту. Забрызганный кровью Плоскиня криво усмехнулся:

– Вот, теперь и добычу делить проще. Половину поганым отдавать не надо. Да и Калоян под ногами болтаться не будет, теперь Дикое Поле только моё.

Сихер старался не показывать охватившего его ужаса. Стоял, скрестив руки на груди. Подумал тоскливо: «Всё правильно. Не выполнил предназначения, и смерть неизбежна. Может, так лучше – от разбойничьего ножа, а не задохнувшись, подобно висельнику».

Так он и стоял, не шелохнувшись, пока бродники грабили трупы. Радостно хохоча, стаскивали к костру богато украшенные сабли, содранные с мёртвых окровавленные кольчуги, срезанные с поясов кошели. Перекликаясь в темноте, ловили оставшихся без всадников коней.

Плоскиня подошёл к шаману, посмотрел снизу вверх. Скривился:

– Я бы и тебя велел убить. Но мои ребята против. Боятся вашего шаманского отродья. Думают, что будешь нам и после смерти мстить, удачу заберёшь. Я в это, конечно, не верю. Моя удача – на острие моей сабли. Но людей своих расстраивать не хочу. Уходи, Сихер. И помни мою доброту.

Шаман уходил, не оборачиваясь, и каждое мгновение ждал – вонзится разбойничья сталь между лопаток.

Взгромоздился в седло. Направил коня на запад.

В спину светило новорожденное рассветное солнце.

Глава шестая. Киев

Колокольный звон бил в уши тугими толчками, поднимая в воздух бесчисленные стаи ворон. Толстый купчина перестал лаяться с подрядчиками, содрал бобровую шапку, начал степенно креститься, осеняя необъятное брюхо.

Над весенним Киевом растекался тёплый тягучий воздух, густо перемешанный с печным дымом, ароматом медовухи, запахом вяленой рыбы и конского навоза. Чавкала под колёсами телег жирная чёрная грязь, стучали по дубовым доскам каблучки черевичек, переругивались торговки.

Свет проникал сквозь разноцветное фряжское стекло, бросал на каменный пол весёлые заплатки. Мстислав Романович с утра чувствовал себя неважно: ломило спину. И болела голова – то ли от ярких весенних запахов, то ли от тяжких дум.

Ушли в прошлое, разбрелись по былинам славные дни стольного города Киева. Каждый теперь своим умом живёт, столицу не слушает. Раньше, говорят, и днепровской воды было не разглядеть за лесом мачт купеческих кораблей – а теперь торговцы предпочитают северные города: Суздаль, да Ростов, да Новгород. Вместе с деньгами ушла из Киева сила. И люди. И власть.

Мстислав Романович горько усмехнулся. «Великий князь» – только титул. И уже не единственный. Где это видано, чтобы в стране было два великих князя? Но у суздальских выскочек все права на высокое именование. Попробуй, поставь их на место – не получится.

Вот, казалось бы, дала судьба возможность: как в прежние времена, объединить силу русскую под киевской рукой. Пришли враги неведомые, страшные, прозванием «татарове». И грузин, и аланов, и половцев разгромили. Кыпчакский хан Котян Сутоевич прибежал помощи просить.