Похищение Европы - Александр Белов

— Я от своих слов не отказываюсь. Устроим гонку.

Глебушка пребывал в состоянии, весьма близком к панике: его идеальный сценарий пошел насмарку. Только сознание того, что он находится в кадре, помешало ему схватиться за голову…

Белов в одно мгновение стал центром всеобщего внимания. Теперь камеры были направлены на него. Саша отошел от священного столба и направился к упряжкам, стоявшим невдалеке от места, где местные жители раскладывали огромный костер. Белов ни разу в жизни не ездил на оленьей упряжке; так почему бы не попробовать прямо сейчас? Он был молод и легок на подъем, в крови бурлил адреналин, глаза горели бойцовским азартом.

Первую минуту репортеры дружной толпой следовали за ним, потом начали отставать, но Саша этого даже не заметил. Он сосредоточился на одной-единственной мысли — победить. Он не видел, как Хайловский догнал журналистов, что-то им сказал, и телеоператоры послушно опустили камеры. Белов шагал вперед, ощущая, как играет кровь, и вдруг почувствовал, что кто-то положил руку ему на плечо. Саша резко обернулся. Перед ним стоял тот самый вертлявый человечек с круглым лицом и бегающими глазками за узкими стеклами очков.

— Александр Николаевич! — сказал он. — Мы с вами незнакомы. Позвольте представиться — Хайловский. Глеб Андреевич.

Белов окинул его оценивающим взглядом.

— Чем обязан? — спросил он.

— Александр Николаевич… — вкрадчиво начал Хайловский. — Мы же с вами — взрослые люди. Вот и давайте рассуждать и вести себя, как взрослые люди. К чему эти мальчишества и сумасшедшие выходки?

— Что вы имеете в виду? — не понял Белов.

— Ну-у-у… Все эти гонки. — Глеб хихикнул. — Вы же понимаете, какой из Виктора Петровича ездок? Его от таких забав удар хватит… Не приведи Господь, конечно.

— И что теперь? Гонок не будет? Он послал вас, чтобы вы передали мне это?

— Ну, хватил старик немного через край. С кем не бывает? Конечно, никаких гонок не будет.

— Ничего подобного, — Белов упрямо мотнул головой. — Как говорил геноссе Цезарь, жребий брошен, осталось перейти Рубикон. К тому же было публичное заявление, не так ли?

— Александр Николаевич, — снисходительно сказал Хайловский, — при чем здесь Рубикон? Никакого заявления не было. Оно существует только в вашем воображении. А на пленке ничего этого не останется. Ну что вам, шесть лет, что ли, что я объясняю такие элементарные вещи? А?

— Позвольте. — От такой наглости Белов опешил. — Вы хотите сказать… Это что же получается, что и меня на пленке не будет?

Глеб мерзко улыбнулся. Белову захотелось дать ему хорошенько по физиономии, чтобы тот потом до следующего Праздника лета искал свои очки в зеленой мураве.

— Кто платит, тот и девушку танцует, — с интонацией мудрого наставника произнес Хайловский. — Я лично проверю все телесюжеты, радиоотчеты и черновики статей. Цена вопроса небольшая. Это не Москва. Дам каждому по сотке баксов, и все будут молчать. Виртуального Александра Белова не будет — ни на телевидении, ни на радио, ни в газетах. Вы смелый и ловкий человек, не спорю — до сих пор не понимаю, как вы умудрились оказаться здесь. Но, простите, весьма наивный. Ваш визит на Праздник лета останется незамеченным. Вы вроде как были, и вместе с тем — вас не было.

— А если я сейчас тресну тебе по морде, гнида? — спросил Белов, но на Хайловского это действия не возымело.

— Ваше право, — охотно согласился он. — Я вижу, что вам очень хочется это сделать. Что ж, валяйте. Но тогда, — он предостерегающе поднял палец, — тогда вы в тот же момент окажетесь на телевизионном Празднике лета. Знаете, как будет называться сюжет? «Кандидат в губернаторы Камчатки учинил пьяный дебош». Или что-нибудь в этом роде. А я еще и в суд на вас подам. И тогда — все. Конец предвыборной» кампании. Можете собирать манатки и лететь в свой Красносибирск. Давайте, выбор за вами, — сказал он, заметив, что Белов снова сжал кулаки.

Хайловский махнул рукой; Белов увидел, как оба оператора вскинули телекамеры и взяли их в кадр. Ситуация была безвыходная. Саша несколько раз шумно вдохнул и выдохнул, представляя, что выгоняет из груди скопившуюся там злобу. Так учил его Ватсон: упражнение действовало безотказно. Помогло и на этот раз. Белов взял себя в руки. Он приветливо улыбнулся Глебушке и сказал:

— Вы забываете одну важную вещь.

— Какую же? — поинтересовался Хайловский.

— Я — не виртуальный. Я — живой. Понятно? Не советую сбрасывать это со счетов.

Он развернулся и зашагал вперед, в сторону места, где стартовали оленьи упряжки. Густая трава шуршала под ногами, и Белов подумал, что, наверное, точно так же шуршала трава во время средневековых турниров, готовясь принять честную дымящуюся кровь рыцарей.

Александр подошел и стал рядом с молодыми мужчинами, лениво переговаривающимися в ожидании сигнала. Они были невысокого роста, широкоплечие, с густыми прямыми волосами. Все оленеводы были одеты в легкие парки из ровдуги, на ногах — расшитые торбаса.

— Я хочу принять участие в гонке, — заявил Белов.

Мужчины удивленно переглянулись, а потом громко рассмеялись, будто ничего более смешного им в жизни слышать не доводилось. Белов засмеялся вместе с ними.

— Ты, однако, раньше олешка видал, мельгитанин? — спросил один из них, самый крепкий и коренастый.

— Нет, — Белов покачал головой. — А кто такой мельгитанин?

— Мельгитанин то же самое, что русский. Ты, однако, смелый… — Оленевод подошел к Саше и протянул широкую короткопалую ладонь. — Павел. Тергувье, — представился он.

— Александр Белов, — сказал Саша и пожал руку.

— Хочешь гоняться? Камера снимай, потом телевизор показывать? — Павел подмигнул, давая понять, что ему все известно.

— Нет, — ответил Белов. — Просто хочу гоняться. Победить хочу.

Павел Тергувье оглянулся на приятелей. Они держались за животы и хохотали так, словно к ним в гости приехала Регина Дубовицкая со своим «Аншлагом».

— Кто победит, — объяснил Тергувье, — получит вон тех пять олешков. Хороший олешка, однако. Три коровы и два бычок со звездочкой на лбу. Из табуна дедушки Они, однако.

Остальные мужчины уважительно покачали головами. Видимо, принадлежность к табуну дедушки Они служила лучшим доказательством качества.

— Мне олешков не надо, — сказал Белов. — Я победить хочу.

— Хорошо, мельгитанин, — согласился Павел. — Победить хочу — хорошо. Где твоя упряжка?

— У меня нет упряжки, — честно признался Белов.

— Как же ты ехать? Сам в нарты вместо олешка? — Павел снова зашелся радостным смехом.

— Может, кто-нибудь одолжит?

Павел покачал головой.

— Лишней упряжки нету. Дедушка Они свисти, олешка беги. Каждый мужчина — свой упряжка. Домой ходи, мельгитанин, — ласково сказал Тергувье.

— Одолжи мне свою упряжку, — предложил Белов. — А я тебе за это… — Он подумал, чем бы заинтересовать Павла. — Часы подарю.

Тергувье пригляделся к золотой «Омеге», красовавшейся на запястье Александра, и покачал головой.

— На что мне часы, однако? Солнце есть, моя смотри, живот бурчи, олешка спи… Зачем часы?

— Хорошо. Ну, тогда… — Белов вытащил из кармана мобильный телефон, но тут же убрал его обратно. К чему Павлу мобильный, если здесь нет базовых станций? А в тундре и обыкновенной розетки нет — как заряжать телефон? — Ну, тогда…

Внезапно его осенило. Белов скинул рюкзачок, принадлежащий журналисту, и достал из него бейсболку.

— Как тебе это?

Павел сделал нарочито безразличное лицо, но от Белова не укрылось, что бейсболка произвела на Тергувье сильное впечатление. Оставалось только дожать его.

Саша вытряхнул содержимое рюкзачка на траву. Зубная щетка, диктофон, запасные батарейки, блокнот… Все не то. Под курткой что-то мелькнуло. Белов увидел серебряный портсигар старинной работы — большой, рассчитанный на папиросы.

Он открыл портсигар и обнаружил в нем несколько забитых косячков.

— Это тебе ни к чему, — пробормотал Саша, вытащил и разломал папиросы. — А портсигар забирай!

Остальные оленеводы обступили их полукругом.

— Эй, мельгитанин! — подал голос один. — Павел не хоти, бери мой упряжка!

Этот довод помог Тергувье решиться.

— А, Белова, не слушай! — сказал Павел. — Мой упряжка — самый быстрый. Сэрту — лучший бык в тундра. Шибко беги!

Боясь, что Белов передумает, Тергувье схватил портсигар.

— Шапка, шапка давай!

Саша отдал ему бейсболку, и Павел тотчас надел ее на голову. Среди его приятелей пронесся вздох восхищения и сдержанной зависти.

Совершив нехитрый обмен, Белов подошел к упряжке. Коренной олень — Сэрту — был заметно крупнее остальных. Его короткая серебристая шерсть лоснилась, тогда как у других оленей была грязная и свалявшаяся от линьки.