Убийство по лицензии - Светлана Успенская

Но жестокого Роберто это не остановило. В самый ветреный, в самый промозглый день изо всех дней английского лета он потащил всю съемочную группу на побережье, загнал Лидию в ледяную воду и заставил ее киснуть там добрую половину дня и значительную часть безлунной ночи, изображая при этом наслаждение водными процедурами. После этого Лидии и закралась в голову крамольная мысль, что давешние разговоры Роберто о его великой любви, мягко говоря, сильно преувеличены. Второй мыслью было следующее подозрение: возможно, пылкий Роберто находится в сговоре с ее мужем и поставил целью загнать невинную жертву в могилу.

Ее напарниками по мучениям были англоязычные актеры, которые за время съемок выучились многим популярным русским словам из тех, что пользуются повышенным спросом для надписей в подъездах. Высокий, скандинавского типа парень по имени Стив (фамилии его Лидия так никогда и не узнала) был ее партнером по любовным сценам. Эти сцены снимались каждый день до изнеможения во всех приспособленных и неприспособленных для этого местах. Венцом творческой фантазии Роберто была любовная идиллия в сельском курятнике. Актеры мужественно выдержали причуду маэстро, несмотря на то что вокруг оглушительно кудахтали озабоченные вторжением на их суверенную территорию птицы, а петух, хозяин гарема, даже имел наглость нагадить на спину страстного любовника в самый пик его страсти — Лидия с ужасом думала, что волею случая наверху могла бы оказаться она. Впрочем, ей тоже изрядно досталось — сухие птичьи экскременты впивались в нежную кожу, в то время как она, стоя на коленях, предоставляла своему любовнику возможность делать с собой все, что диктовала прихотливая фантазия режиссера, а куриный пух и вонючая солома запутались в волосах. Лидия с сомнением думала, доживет ли она до конца съемок или все это будет продолжаться вечно.

Вечером этого же дня Стив застал ее горько рыдающей на краю безбрежной ванны, единственной в замке, зато совершенно невероятных размеров — в ней могли совершать омовение одновременно когорты гаргантюа и полки пантагрюэлей. Скупой на проявления сочувствия, напарник по курятнику только соболезнующе похлопал свою подругу по спине, на что та ответила полуторачасовой откровенной речью, в которой мешала все известные ей слова на всех языках мира.

Часть съемок проходила в самом Лондоне и носила уже гораздо менее экстравагантный характер. Лидии пришлось всего лишь пару раз в элегантном неглиже продефилировать вдоль Кенсингтон-роуд, ощущая на себе благосклонные взгляды полицейских-бобби и слушая одобрительный свист подростков.

Наутро следующего дня в гостинице, робко заглянув в номер режиссера после безрезультатного стука в дверь, Лидия обнаружила своего страстного Роберто, который мирно почивал, по-женски положив голову на широкое плечо рыжеволосого Стива. Лидия не стала будить сонных голубков. Она тихо удалилась в свой номер, почему-то не испытывая при этом ни малейшего разочарования.

В один прекрасный день все это внезапно закончилось. Пылкий Роберто исчез в неизвестном направлении, не сказав ни «мяу», ни «гав», а съемочная группа в полном составе не то провалилась в подвалы замка, не то вознеслась на небо. О гонораре за участие в съемках не было сказано ни слова. Лидия поняла, что ее не то надули, не то нагрели, но это уже не имело ровным счетом никакого значения — она устала как собака и хотела отдыха. Она вернулась в Москву и с удовольствием предалась своему обычному безделью, нагуливая потерянные за время съемок килограммы.

Она ничего не ждала от жизни, сытая по горло своими приключениями. Неожиданно Лидия ощутила внутри себя ту долгожданную гармонию, которой ей не хватало столько лет. Ни о Владе, ни о коварном режиссере Мадзини она даже не думала, выкинув их из головы на свалку ненужных воспоминаний. Месяца через два ей по почте пришла бандероль, в которой находилась видеокассета. Никакого сопроводительного письма к кассете не прилагалось.

Сидя на полу, Лидия раз пятнадцать просмотрела фильм, пытаясь выделить из истерической бессвязности разорванных сцен некоторое подобие сюжета, но у нее ничего не получилось. Ее лицо мелькало на экране с частотой двадцати четырех кадров в секунду в самых неожиданных видах и ракурсах. А туманное нагромождение загадок и недомолвок из жизни странной особы без имени, которую и играла новоиспеченная актриса, оставалось покрытым мраком неясности.

Во время пятнадцатого просмотра Лидия наконец поняла, что по сюжету фильма ее сделали чем-то вроде Вечного Жида, но в женском роде. Она, точнее, ее героиня, хаотически странствовала по свету, обретаясь во всех исторических временах и обликах. Любила всех подряд, продавала себя ни за грош направо и налево, убивала за тридцать сребреников, пыталась умереть, воскресала в новом обличье, от тоски рвала зубами вены на своих руках и пила собственную кровь, чтобы в следующую секунду с блаженной улыбкой вознестись на небо и там сгинуть среди звезд до следующего возвращения на землю. Затем она вновь убивала, воровала, возлюбила жену ближнего своего, потом мужа жены, лотом их собаку, и так продолжалось до бесконечности — все час пятьдесят три минуты экранного времени.

Фильм получился сумасшедший, истеричный, бессвязный, фантастический, но, несмотря на все это, Лидия себе понравилась.

«А я все-таки ничего», — решила она и забросила кассету в дальний угол, не показывая ее ни супругу, ни знакомым и предпочитая упоминать о своем посещении заморских стран в туманных недомолвках.

Нежданный вал славы накатил на нее так же внезапно, как и те приключения, которые организовывала фирма «Нескучный сад». Как любая стихия, он был непредсказуем и безмерен. Как от любой стихии, от него невозможно было скрыться и его невозможно было укротить. Он подхватил ее как щепку и долго таскал по телестудиям, то выбрасывая на берег прилюдной откровенности, то увлекая в бездну опасных признаний. Слава и популярность влекли за собой набеги на нее волосатых и наглых интервьюеров, превратно толкующих каждое ее слово. Ее подкарауливали около машины неадекватные поклонники и забрасывали признаниями в любви. Оглушали бесконечные телефонные звонки. Словом, у нее не было ни минуты покоя. Успех трепал ее, как ветер треплет занавеску на окне, и требовал от нее полной отдачи. Когда он схлынул, на пустом берегу осталась изрядно потрепанная женщина, безгранично уверенная в собственной гениальности и своей непреходящей ценности для искусства.

С чувством выполненного долга Раиса Александровна поставила около четвертого пункта новый крестик. Кошелек супруга Марушкиной похудел на крупную сумму.

Глава 12

Справедливости ради надо сказать, что функции фирмы «Нескучный сад» закончились еще на этапе съемок фильма «Ее обратная сторона». Режиссеру, бедному итальянскому эмигранту, никогда не снимавшему ничего более значительного, чем роды собственной кошки, была выплачена контрактная сумма. Набранные по объявлению в бульварной газете актеры разъехались по домам, а съемочная группа продолжала заниматься постановкой й оформлением детских праздников, коими она и была призвана служить десятой музе — музе кино.

Все изменила случайность. Она не была запланирована госпожой Резник, но поскольку очень удачно вписалась в жизненный сценарий героини, то получила блестящее развитие. Монтирующийся в студии фильм просмотрел какой-то продюсер из тех, что отбирают репертуар к второстепенным кинематографическим фестивалям, — Эрик Фихтер считал себя тонким ценителем киношных изысков. Фильм ему не понравился.

— Отвратительно, — сказал он. Выдержав паузу, добавил: — Безобразно, — потом помолчал и еще раз не сдержался: — Говноподобно.

— Почему? — спросила любопытная подруга продюсера, которая тоже давно и безуспешно баллотировалась в актрисы.

Такая тройственная оценка ее приятеля была достаточно необычна и поэтому нуждалась в разъяснении. Обычно Эрик Фихтер просто выбрасывал фильмы в мусорную корзину, не удостоив их даже своего царственного осуждения, за которое ему платили крупные суммы.

— Дурная смесь из Тарантино, Спилберга и Фредерико Феллини.

— Чем она дурна? — поинтересовалась его любопытная подруга. — Ведь составляющие по отдельности приносят неплохой доход.

— Безвкусица, смешение жанров, эклектика, претензия на русскую духовность, которая уже сидит в печенках у всей Европы, плюс еврейская сентиментальность на фоне американского тупого хамства.

— Ну и что? — не отставала подруга.

(Именно ее любопытству и должна быть обязана Марушкина своей внезапно вспыхнувшей славой.)

— Сценарист туп, режиссер бездарен, оператор без рук, звукорежиссер откровенно и бесповоротно глух. У актрисы до отвращения стандартная внешность и задатки балаганной клоунессы. Герой-любовник, кажется, никогда не имел женщины, кроме как на сцене, и никогда не играл нигде, кроме церковных пьес в колледже для слабоумных.