Объясняя постмодернизм - Стивен Хикс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Поэт Иоганн Христиан Фридрих Гельдерлин, сосед Гегеля по школе, провозгласил: «Кант – это Моисей нашей нации». Чтобы узнать историю о том, как Кант спас Германию из французского плена, мы обратим свой взор к Кенигсбергу.
Политика Контрпросвещения: правые и левые коллективисты
После Руссо коллективистская политическая доктрина разделилась на правый и левый фланги, оба из которых черпали вдохновение в идеях Руссо. История левого крыла станет предметом рассмотрения пятой главы, и моя задача в этой главе заключается в том, чтобы проследить развитие правой коллективистской мысли и показать, что в своей основе правая версия коллективизма преследовала те же самые в целом антилиберальные и антикапиталистические цели, что и левая версия.
То, что связывает правых и левых коллективистов, – это базовый набор ценностей: антииндивидуализм, необходимость властного управления, понимание религии как государственного дела (независимо от того, поощряется ли религия или подавляется), представление об образовании как о процессе социализации, недоверие науке и технологиям и большое внимание к темам классовых конфликтов, насилия и войны. Правые и левые часто разделялись во мнениях о том, какие темы более приоритетны и как они должны быть реализованы на практике. Но несмотря на все их различия, и правые и левые коллективисты неизменно признавали общего врага – либеральный капитализм с его индивидуализмом, ограниченной властью, разделением церкви и государства, достаточно непоколебимой уверенностью в том, что образование имеет большее значение, чем просто политическая социализация, и настойчивым либеральным оптимизмом относительно перспектив мирной торговли и кооперации между представителями всех наций и групп.
Например, Руссо часто видится представителем левых взглядов, и он повлиял на целые поколения левых мыслителей. Но он также вдохновлял сторонников правых воззрений – Канта, Фихте и Гегеля. В свою очередь, Фихте часто служил моделью для правых мыслителей, но он также был источником вдохновения для левых социалистов, таких как Фридрих Эберт, президент Веймарской республики после Первой мировой войны. Наследие Гегеля, как хорошо известно, принимало как правую, так и левую форму.
Хотя детали беспорядочны, общая картина ясна: правые и левые коллективисты разделяют свои главные цели и свою главную оппозицию. Например, никто из этих мыслителей не обмолвился ни одним добрым словом о политике Джона Локка. В XX веке этот тренд продолжался. Теоретики спорили о том, придерживается ли Жорж Сорель правых или левых взглядов; и это неудивительно, если иметь в виду то, что он вдохновлял и восхищался как Лениным, так и Муссолини. И в качестве еще одного примера можно вспомнить и о том, что Хайдеггер и философы Франкфуртской школы в политическом отношении имели гораздо больше общего, чем каждый из них имел, например, с Джоном Стюартом Миллем. Это, в свою очередь, объясняет, почему мыслители от Герберта Маркузе до Александра Кожева и Мориса Мерло-Понти все считали, что Маркс и Хайдеггер совместимы, но никто и не мечтал связать их с Локком или Миллем.
Мой довод состоит в том, что либерализм не проник глубоко в корни политической мысли Германии. Так же как обстояло дело с метафизикой и эпистемологией, наиболее значительные достижения в социальной и политической философии XIX и начала XX века появились в Германии, а в немецкой социально-политической философии преобладали идеи Канта, Фихте, Гегеля, Маркса, Ницше и Хайдеггера[161]. Поэтому в начале XX века главный вопрос для большинства континентальных мыслителей заключался не в том, является ли либеральный капитализм перспективным сценарием, но скорее в том, в какой момент он рухнет и которая из версий коллективизма, правая или левая, более претендует на то, чтобы стать социализмом будущего. Поражение правых коллективистов во Второй мировой войне означало, что левые впредь будут одни нести мантию социализма. Соответственно, когда левые сами загнали себя в катастрофу во второй половине XX века, возникла необходимость осознать фундаментальную общность взглядов правых и левых коллективистов для того, чтобы уяснить, почему в моменты отчаяния левые часто прибегали к «фашистским» тактикам.
Кант о коллективизме и войне
Из всех значительных фигур немецкой философии модерна Кант, пожалуй, один из тех, на кого социальная мысль Просвещения повлияла более всего.
Между Руссо и Кантом существует очевидная интеллектуальная связь. Биографы Канта часто повторяют сочиненный Генрихом Гейне анекдот о том, что Кант всегда прогуливался вечером в определенное время, которое было таким регулярным и четко заданным, что соседи могли сверять свои часы по его появлениям, за исключением одного случая, когда он опоздал на свою прогулку, потому что был так захвачен чтением романа «Эмиль» Руссо, что потерял счет времени. Кант воспитывался в традициях пиетизма, движения внутри лютеранства, которое исповедовало простой образ жизни и отказ от внешних декораций. Поэтому в доме Канта на стенах нигде не было картин, с одним исключением: над его столом в кабинете висел портрет Руссо[162]. Кант сам писал: «Читая Руссо, я учусь уважать человечество»[163].
Мыслители Неопросвещения атаковали Канта за две вещи: его скептическую и субъктивистскую эпистемологию и его этику бескорыстного долга, или категорического императива[164]. Предложенное Кантом описание разума отлучает разум от когнитивного контакта с реальностью и, таким образом, уничтожает возможность получения знаний, а его описание этики отлучает мораль от счастья, тем самым отрицая смысл жизни. Как мы обсуждали во второй главе, веские аргументы Канта были мощным ударом по Просвещению.
Однако в политическом отношении Кант часто считался либералом, и в контексте Пруссии XVIII века в этом была доля истины. Но тем не менее в контексте либерализма Просвещения Кант расходился с либеральными принципами по двум вопросам: его коллективизм и его защита войны как средства достижения коллективистских целей.
В эссе 1784 года «Идея всеобщей истории во всемирно-гражданском плане» Кант утверждал, что человечеству уготована, предопределенна судьба. У природы есть план. Однако это «тайный план природы»[165], и, будучи таковым, он требует особой расшифровки философами. Человеческое предназначение заключается в том, чтобы максимально развить и усовершенствовать все заложенные природой способности человека, особенно его разум[166].
Но, говоря о человеке, Кант не имел в виду индивидуальную личность. Цель природы имеет коллективный характер – развитие человеческого рода. Кант пояснял: способности человека «полностью развиваются только у рода, а не у индивида»[167]. Индивидуальная личность – лишь исходный материал для природных целей, как написал об этом Кант в своей полемике с Гердером: «Здесь природа показывает лишь, что она предоставляет
